Страница 13 из 15
— Ага, — только и нашелся ответить Петр, — чего-то тяжелые больно… Кирпичей наложили, что ли?
— Книги везу… Свечи… Это для церкви…
Потом, в автобусе, глядя прямо вперед, Петр слышал, как молятся паломники. Слова молитв, то и дело, заглушаемые шумом мотора, только кусочками долетали до него, и разобрать ничего было нельзя. А когда уже выбрались из города — священник взял микрофон и начал рассказывать про приход, куда они ехали. Теперь Петру было слышнее. Священник говорил о храме, где он служит, о часовне на источнике, куда поедут завтра после обедни. Зачем-то сообщил, что прежний настоятель высчитал, будто храм находится на одном меридиане с Иерусалимом…
— Так что время у нас, в Семыкино, по минутам совпадает с временем, в котором совершалась земная жизнь Спасителя и Богородицы, апостолов и первохристиан…
Потом священник начал рассказывать, как на Власия ходил служить требы. В хлева заходил… А как животные молитвы слушают! Корова так прямо и втягивает в себя дым от кадила… Овечки сами выстроились в ряд… Прямо ковчег, да и только…
Иногда Петр бросал взгляд в зеркальце. Священник сидел на переднем сиденье, и Петру хорошо было видно его. Глаза попика сияли, на тубах играла легкая и как бы чуть смущенная улыбка. Ухов зевнул.
А «Икарус» мчался по заасфальтированному шоссе над пустым кочковатым полем. Желтел вдалеке обагренный августовским пожаром лесок, серела деревенька… Огромное голубое небо было чистым… Ни одного облачка…
Сразу за этой деревней был перекресток, где обычно всегда стояли поджидающие попутного транспорта пассажиры. Но сейчас — припозднились, пока заезжали за батюшкой — никто не проголосовал «Икарусу»…
Немного развлекло Ухова объявление Аллы Сергеевны, дескать, надо скинуться, кто сколько может, чтобы расплатиться с водителем. Потом она взяла желтую мисочку и двинулась по проходу. Кто-то из паломников бросал в мисочку деньги, кто-то отделывался смущенной улыбкой…
И, пожалуй, впервые Ухов посочувствовал Алле Сергеевне. Дура она. Разве так выколачивают деньги?! Надо твердо сказать: гоните, голубчики, еще столько-то тысяч! А если нет, выметайтесь из автобуса! Не фиг кататься, коли денег нет! И оставить где-нибудь посреди поля. Небось сразу бы заначки свои достали!
Тем временем Алла Сергеевна закончила обход. Ухов только взглянул на желтую мисочку и не смог сдержать разочарованного вздоха. Миска была заполнена купюрами. И среди них — какие все-таки идиоты эти паломники, могли бы и сторублевку положить! — были даже пятидесятитысячные купюры.
Отсчитав сто тысяч, Алла Сергеевна протянула их Петру.
Он засунул деньги в карман, не считая, и снова схватился за баранку. Так стиснул ее, что побелели костяшки пальцев. Назад он уже не оглядывался. Только вперед смотрел, стараясь позабыть, стараясь не думать о тех, кого везет. Так погано, так муторно давно уже не бывало.
А за спиной читали акафист.
Ухов не хотел слушать, даже чуть подался вперед, но слова настигали его и различались совершенно отчетливо сквозь шум мотора…
«Слышаша пастырие Ангелов поющих плотское Христово пришествие, и текше яко к Пастырю видят Сего яко агнца непорочна, во чреве Мариине упасшася, Юже поюще реша: Радуйся, Агнца и Пастыря Мати; радуйся, дворе словесных овец. Радуйся, невидимых врагов мучение; радуйся, райских дверей отверзение. Радуйся, яко небесная срадуются земным; радуйся, яко земная сликовствуют небесным. Радуйся, апостолов немолчная уста; радуйся, страстотерпцев непобедимая дерзосте. Радуйся, твердое веры утверждение; радуйся, светлое благодати познание. Радуйся, Еюже обнажися ад; радуйся, Еюже облекохомся славою. Радуйся, Невесто Неневестная!»
В Семыкино — по дороге заезжали в монастырь — приехали, уже когда стемнело. Выплыла из-за темных верхушек деревьев кладбищенской рощи большая, желтая луна.
— Мы вас вместе с паломниками устроим… — сказала Алла Сергеевна. — Если вы на всенощную не пойдете, мы отведем вас сразу…
— Не надо… — хмуро ответил Ухов. — У меня тут есть, где переночевать. Во сколько завтра поедем?
— После литургии… Батюшка обещал пораньше начать…
— Вы мне время скажите! К какому часу автобус подать?
— К половине десятого, наверное… Успеете?
— Надо к половине десятого — к половине десятого и буду!
Петр залез в кабину и начал разворачивать «Икарус». Катин дядя, как он выяснил, жил не в Семыкино, а в соседней деревне, в шести километрах отсюда.
И вот, странное дело — и дорога туда нехороша была, пришлось свернуть на проселок с заасфальтированного шоссе, и тьма сгустилась — ни огонька кругом, не спросишь ни у кого, туда ли едешь? — но чем больше удалялся «Икарус» от церкви, тем легче дышалось.
Эка важность, что дорога плохая и не видать ничего? Впервой разве… Тем более что ехал Петр правильно. Минут через десять показались впереди огоньки. «Икарус» подъезжал к хутору, где обитал Катин дядя. И мужиком он, правильно Катя говорила, оказался стоящим. Крепкий такой, жилистый, в общем, нормальный.
Поначалу хмурился, но когда вручена была посылка, оттаял. А когда Петр водрузил на стол поллитровку, и совсем подобрел. Очень задушевная беседа получилась. Хозяин рассказывал, как он — очень даже неплохо! — наладился жить без совхоза. Все свое. Все — сам. Свое поле, трактор свой. Ни командиров, ни нахлебников. Рассказывал без хвастовства, но внушительно и увесисто выговаривая слова.
Петру такие люди нравились, сам таким человеком хотел стать. Когда же в ответ на вопрос: бывает ли в церкви? — хозяин ответил, дескать, а чего он позабыл там? — Ухов совсем расположился к нему. Свой человек был. В доску свой.
— Я тоже не хожу! — сказал он. — Но возить приходится. Работа…
— Да, — сочувственно вздохнул хозяин, — когда у чужого дяди ишачишь, не будешь разбирать, чего хочется! Чего скажут, то и делай.
И как бы проводя черту, устанавливающую дистанцию между собою и гостем, пояснил, что сам он в церковь из принципиальных соображений не ходит. Когда прежнего настоятеля на другой приход перевели, он с собой церковный колокол увез. И сейчас не колокол, а рельса висит на колокольне.
— В рельсу бьют, как в лагере, — сказал он. — А я что? Урка им?
— Полно врать-то! — заругалась хозяйка. — Ты и при прежнем батюшке в церкви не бывал.
— Если бы позвали, может, и сходил бы, — ответил хозяин и, выпив рюмку, принялся закусывать. Закусывал он так же основательно, как и говорил.
Да и закуска хороша была. Жареные грибы. Молодая картошечка. Овощи разные… Это местное. Ну, и из магазина тоже много чего. Достаток, одним словом…
За разговором время незаметно пролетело. Из-за стола встали уже в первом часу.
— Отдохнуть надобно теперь, — сказал хозяин.
— Отец, — подала голос хозяйка, — Катерине-то я послать собрала чего. Надо бы еще и картошки, хотя бы мешок накопать, раз такой случай… Отвезешь, Петр Иванович?
— Чего же не отвезти, — ответил Ухов.
— Завтра с утра накопаю, — сказал хозяин. — Ты во сколько, Петр, двинешься?
— К половине десятого у церкви в Семыкино надо быть…
— О чем говорить тогда? С утра и накопаю… Пошли отдыхать.
Ночью Петр спал крепко… Тихо было на хуторе. Спокойно — на душе. А к утру еще дождь пошел. Под дождь всегда хорошо спится… Проснулся Петр только в восемь часов. Может, и еще бы спал, да сон приснился странный.
Увидел Петр во сне священника. Идет по дороге, а на плечах — огромный колокол. Петр еще удивился во сне, как это он такую огромную тяжесть осиливает. И только подумал, тут священник к нему и обращается.
— Пособи, — говорит, — мил-человек…
— Еще чего? — ответил Петр. — С какой стати?!
И зачем-то начал рассуждать, дескать, колокол ворованный, небось, на свой новый приход батюшка колокол тащит, а хорошо ли это?
— Да ты пособи вначале, а потом и спрашивать будешь… — ответил батюшка и как-то легко перевалил колокол на Петровы плечи. И тот тоже удивился легкости колокола, словно не из меди колокол был отлит, а из какого-нибудь пенопласта.