Узы любви

Странно, но она почувствовала облегчение.

— А что с нами? Есть повреждения?

— Несколько пробоин в трюме, но мы их заделаем. Что касается матросов, то я как раз и пришел узнать у доктора, как обстоят дела.

— Вам повезло. Убитых нет, но один матрос серьезно ранен в живот, боюсь, он долго не протянет. Кроме того, пара переломов, несколько порезов от щепок и осколков снарядов. Трое матросов, по всей видимости, вышли из строя на продолжительное время, другие же смогут выполнять работу хоть частично.

— Разве мы оказали помощь столь малому количеству людей? — крайне удивленно спросила Кетрин. — Мне показалось, раненых сотни.

— Нет, мисс Девер, серьезных случаев было только пять или шесть. Ну вот, да вы сами ранены. Дайте-ка взглянуть.

Оцепенело протянула она ему свою руку. Она видела, как он очистил рану, смочил ее антисептиком, и все это, словно на большом от нее удалении, как будто все эти его действия к ее ранению не имели никакого отношения. Доктор аккуратно перевязал ее рану чистой белой марлей. Странным образом он и Хэмптон, казалось, двигались все дальше, уменьшаясь в размерах. Они разговаривали, но Кетрин не могла расслышать их голосов, только слабый рокот в ушах, напоминавший шум в раковине. Внезапно они и корабль накренились, а затем на нее хлынула темнота.

— Мой бог! — вскричал Мэттью, подхватывая обмякшее тело Кетрин. — Она в обмороке.

— У нее выдался трудный денек, — сказал Рэкингхэм. — Предлагаю вам уложить ее в постель. Вот ароматическая соль.

Хэмптон поднял ее на своих руках и понес, как ребенка, в каюту, где осторожно опустил ее на кровать. Он помахал флаконом с ароматической солью у нее под носом, и ее веки затрепетали. Она сморщила нос и закашляла, отталкивая флакон.

— Уберите это от меня! Что вы пытаетесь со мной сделать?

— Вернуть тебя к жизни. Ты упала в обморок прямо у меня на руках, любовь моя.

— Я никогда не падала в обморок, — слабо запротестовала она.

— Все когда-нибудь в первый раз! А теперь, если ты привстанешь, мы разденем тебя и уложим в постель, а затем ты как следует выспишься.

— Даже нелепо! Так ослабеть! — сказала она, цепляясь за его руку.

— Даже тебе позволительно иногда ослабеть, — ответил он, поддерживая Кетрин одной рукой и расстегивая ее платье другой. — Сегодня тебе крепко досталось.

— Но вы же не упали в обморок, — сказала она и зевнула.

— Для меня это не первое сражение. Кроме того, я всего лишь стоял и выкрикивал приказы. А вот ты работала на самом деле.

Кетрин откинула голову, чтобы взглянуть на него. В голове у нее была какая-то странная легкость, и она почти не могла управлять собой.

— Почему вы ведете себя так замечательно?

Хэмптон посмотрел в ее широкие сверкающие глаза и резко, глубоко вздохнул. Как прелестна она была, несмотря на полосы грязи и пота на лице.

— Радуюсь, что мы живы и что нас не поймали. В любом случае, ты сегодня не в форме, — ухмыльнулся он. — Завтра я приму очень суровые меры в связи с твоим непослушанием. Тебя ведь могло убить, ты ведь знаешь.

— Знаю, — вздохнула она, и устало склонила голову на его плечо.

— Но теперь все в порядке, — он стянул с нее платье, снял нижние юбки, и они упали на пол. — Живо в постель!

Она послушно заползла в постель, а Хэмптон подоткнул вокруг нее одеяло и наклонился, чтобы поцеловать в щеку.

— Спи. Я тоже прилягу к тебе, как только опасность вовсе минует.

— Спокойной ночи! — она провалилась в сон, прежде, чем он успел дойти до двери.

Сон Кетрин был тяжелым, прерывистым, ей снилось что-то непонятное и страшное, ухали орудийные залпы. Несколькими часами позже она проснулась, когда Хэмптон примостился в постели подле нее. Он был большим и теплым, и от него все еще пахло порохом. Она свернулась калачиком, притулившись к его спине и заснула теперь уже крепким сном.

На следующее утро она проснулась от его смеха. Сонно открыв глаза, она взглянула на него.

— Доброе утро, Кетрин, — сказал он и легонько поцеловал ее.

— Что во мне смешного? — спросила она хмуро.

— Ты… ты здорово смахиваешь на трубочиста.

— О чем ты?

— О твоем лице, дорогая. Да и о своем тоже, без сомнения.

Он и в самом деле был весь покрыт слоем сажи. Она переползла через Хэмптона и, встав с постели, подошла к комоду посмотреться в зеркало.

— Силы небесные! — она задохнулась от изумления, глядя на свое отражение.

Ее лицо все было в пороховой копоти. Она сразу же налила воды в тазик для умывания и мылом начала скрести свое лицо, шею и руки. Когда она закончила, ее место занял Хэмптон, смывая глубоко въевшуюся сажу и копоть при помощи грязной рубашки, которой он тер свою грудь.

Кетрин стала одеваться, вынув из чемодана легкое цветастое платье. Прежнее платье было совсем грязное, забрызганное кровью, и нуждалось в хорошей стирке, прежде чем его можно было бы надеть снова.

— Очень привлекательно, — сказал он, и она отвернулась, смущенная видом его обнаженной груди, крепкой, мускулистой, покрытой маленькими капельками воды, блестящими на мохнатых волосах.

— Я чувствую себя немного как девочка в этом платье.

— Немного, учитывая твою внешность, — согласился он. — Но ты в нем прехорошенькая. Вырез прекрасно открывает твою прелестную грудь.

Она покраснела, ее пробрала дрожь.

— Боюсь, что оно слишком много открывает. Я мерзну.

— Конечно, это не очень модно, но ты могла бы надеть поверх платья одну из моих рубашек.

— Да?

— Разумеется. Моя щедрость безгранична. Тем более, что они собственность капитана Слоуна.

— Да, это так, — согласилась Кетрин, словно от этой мысли ей стало легче.

Когда она надела рубашку, Хэмптон сказал:

— Кетрин, я вынужден повторить, что тебе не следовало вчера оказывать мне такое явное непослушание. Да, ты помогла доктору Рэкингхэму, но я хочу, чтобы ты была в безопасности, а не наоборот. Я взял тебя с собой не для того, чтобы тебя убили или чтобы ты была сестрой милосердия. Ты должна знать, слово капитана — закон на его корабле.

— Знаю, — с раздражением произнесла она, чувствуя себя однако же неправой. — Но я не могла оставаться в каюте!

— Я уверен, что твой характер, действительно, не позволил тебе поступить иначе, и твоя храбрость достойна похвалы, но во время боя или любого другого критического положения требуется, чтобы все повиновались капитану быстро и беспрекословно. Ты могла подвергнуть всех большой опасности своим неповиновением. Ты наверняка понимаешь это. Неважно, как ты относишься ко мне лично, ты обязана выполнять мои распоряжения как капитана.

— О, ладно! Больше не буду!

— Хорошая девочка! Ну, а как теперь насчет завтрака?

Ей очень хотелось надуть губы, но вместо этого она напустила на себя чопорный вид.

— Как пожелаете!

Он подмигнул ей:

— Не дуйся! Ты знаешь, что я прав.

Она показала ему язык и почувствовала себя лучше.

Хэмптон ухмыльнулся.

После завтрака он вышел, чтобы вернуть корабль на прежний курс и попытаться как-то отремонтировать повреждения, полученные в бою. Кетрин попыталась читать, но ей было скучно, и до сих пор давало о себе знать перенапряжение и возбуждение предшествующего дня. Вскоре она сдалась, надела плащ и поднялась на палубу посмотреть, как идут дела.

Хэмптон был слишком занят, чтобы заметить ее, и она наблюдала за ним, оставаясь сама им не замеченной.

Ей пришлось признать, что независимо от его человеческих качеств, как капитан, моряк и воин он был великолепен. Спокойный, стремительный, отважный, разумный, внушающий беспрекословное повиновение. Она увидела его в ином свете, когда наблюдала вчера, как ловко и хладнокровно он перехитрил более быстроходный и лучше вооруженный корабль и ушел от него. Прежде она думала о нем лишь как о своем заклятом враге, как о самодовольном животном. Теперь же она видела его так, как его видели матросы — вожак, которому верили, который принимал всю ответственность на себя. Кетрин почувствовала приступ безнадежности. Разве могла она выиграть у столь серьезного противника? Неумолимый искусный стратег, находчивый, сильный, он наверняка победит ее.