Нежная лилия

— Мне хотелось бы попросить тебя еще об одном одолжении.

— Проголодалась? Можешь поесть и в седле.

— Нет, я хотела задать тебе один вопрос.

Ожидая, пока она снова заговорит, Нилл скрестил на груди могучие руки, напоминая одного из древних богов друидов — точь-в-точь как в тот день, когда она увидела его на плоском камне алтаря.

— Я просто не могу понять, почему… — Заглядевшись на то, как капля воды, сбежав с виска Нилла, медленно скользит вниз по его мощной челюсти, она вдруг замолчала.

— Что — почему?

Она взглянула ему прямо в глаза, стараясь не думать о том, как эта капля сейчас прокладывает дорожку вдоль мускулов шеи.

— Почему ты все-таки отвез меня к морю?

Нилл перевел дыхание, будто маленький кулачок Кэтлин неожиданно впечатался ему в живот, лицо его потемнело.

— Говорю же тебе — лошадь захромала. Нужно было.

— Никакого камня там и в помине не было. Мне, конечно, очень жаль это говорить, но, боюсь, ты просто напускаешь на себя суровый вид. А на самом деле ты очень добрый человек.

— Добрый?! К дьяволу эту проклятую доброту! — рявкнул он с таким свирепым видом, будто она нанесла ему невесть какое оскорбление. — Я просто делаю то, что приказал мне верховный тан!

— К чему так волноваться? — улыбнулась Кэтлин. — Считай, что твоя тайна во мне и умрет.

Это невероятно, просто-таки дьявольски красивое лицо вдруг побагровело. Кэтлин готова была поклясться, что он готов на все, лишь бы только переменить тему.

— Теперь мы не останавливаясь будем ехать до самой темноты. Поэтому, если ты проголодалась, скажи сейчас. Монашки дали нам в дорогу хлеба и сыра.

Вместо ответа Кэтлин откинулась назад, чтобы в последний раз подставить лицо свежему морскому ветру. Всей грудью вдыхая соленый запах моря, она тоскливо окинула взглядом берег, который ей не суждено было увидеть снова, торопливо бегущие к берегу волны, похожие на табун морских коней с развевающимися белыми гривами пены.

— Я не голодна, — с тяжелым вздохом сказала она. — Я сыта тем, что увидела. Наверное, я бы никогда не могла пресытиться всей этой красотой.

Мрачно ухмыльнувшись, Нилл повернул коня в сторону от берега, спрашивая сам себя, чего это его сюда понесло. Неужели только ради того, чтобы дать возможность глупой девчонке поплескаться в морской водичке? Господи, да он просто спятил! А что, если ему подсознательно захотелось дать ей возможность полюбоваться этой красотой, прежде чем ее навсегда запрут в замке Конна?

Кэтлин-Лилия, девушка-ребенок, которой на роду написано навлечь немыслимые несчастья на верховного тана, спасенная от неминуемой смерти только лишь благодаря милосердию Конна. Да ведь она, можно сказать, стала в Гленфлуирсе живой легендой! Дочь прославленного воина, самого обожаемого героя, которого только знал их народ!

Теперь Нилл ловил себя на том, что чувствует к этой почти незнакомой девушке нечто похожее на жалость.

Он украдкой покосился на Кэтлин. Да полно, та ли это девушка, с которой он провел столько часов в одном седле? Неужели можно переродиться, окунувшись с головой в холодную воду? Соленые морские волны будто смыли с Кэтлин тонкий слой монастырского воспитания, превратив ее в загадочное, совершенно непонятное для него существо.

Она просто искрилась радостью, счастьем, ощущением бескрайней свободы, будто за спиной у нее выросли два сверкающих алмазной россыпью крыла.

Приходилось ли ему когда-нибудь испытывать нечто подобное? Нет, по крайней мере никогда он не радовался так, как радовалась сейчас она.

Уж он-то хорошо знал, как опасно слишком сильно радоваться чему-то. Предательница-судьба, посмеявшись, постарается отобрать именно то, что тебе дороже всего.

Он вдруг вспомнил аббатство, стайку одетых в черное монахинь, молившихся за них, когда его конь уносил Кэтлин в другой, неизвестный им мир. Оставалось надеяться на то, что эти молитвы будут оберегать Кэтлин в той жизни, которая ее ждет.

Неожиданно ему захотелось рассказать ей о том суровом, полном опасностей мире, лежавшем за монастырскими воротами, о котором ей ничего не было известно. Но Нилл только стиснул зубы и вонзил шпоры в бока коня. Он воин, а не сладкоголосый бард! В конце концов, ее счастье не его забота. В тот момент, когда Нилл вручит ее Конну, он избавится от нее навсегда. Скоро Кэтлин сама все узнает. Оставалось уповать только на то, что самого его в это время уже не будет в замке.

Языки пламени, ярко вспыхивая синими, оранжевыми и багрово-алыми сполохами, отгоняли ночь. Листва в кроне дерева, низко склонившегося над Кэтлин, жалобно шептала, будто чья-то беспокойная душа.

Все ее тело болело. От долгой скачки ныла, казалось, каждая косточка, каждый мускул. Лицо саднило после того, как она, набрав в ручье полные пригоршни ледяной воды, долго терла его, пытаясь отмыть дорожную пыль. Нилл безжалостно гнал коня весь день, и у нее совсем не осталось сил. Кэтлин до такой степени хотелось спать, что она почти не замечала этого, желая скорее погрузиться в мечты о морских богах, разъезжающих в колесницах, запряженных конями с гривой из пены волн.

Но стоило Ниллу спрыгнуть с коня и сунуть ей сумку с припасами, которую дали им в дорогу добрые сестры, и сон мигом улетучился. Развязав сумку, она вытащила знакомый ей с детства каравай хлеба, и воспоминания о великолепии моря потеснила нахлынувшая на девушку волна грусти.

Кэтлин задумчиво провела кончиком пальца по чуть заметной впадинке, образующей в корочке хлеба крест — священный символ, которым до сих пор всегда был отмечен хлеб, который она ела.

Должно быть, в последний раз ей придется есть этот хлеб, ставший для нее символом родного дома. Ей очень хотелось сохранить его на память, однако, бросив взгляд на мужчину, сидевшего напротив нее с голодным блеском в глазах, Кэтлин передумала.

Она разломила хлеб на две части, протянув одну из них Ниллу, и тот принялся жевать свою долю так ожесточенно, будто не ел уже неделю. Только на мгновение оторвался он от этого занятия, чтобы бросить недовольный взгляд на ее руку.

— Тебе лучше поесть, — сказал он, смахнув с подбородка приставшие крошки. — Завтра будет тяжелый день — придется скакать без отдыха до самого вечера.

— Не бойся, я не свалюсь с лошади. Мне хорошо известно, как ты торопишься, чтобы поскорее добраться до… — Она вдруг замялась. — Это так странно, я ведь даже не помню, как зовут вашего верховного тана. А между тем в его руках мое будущее.

— Конн. Его зовут Конн Верный. И не только твоя жизнь, но и жизнь каждого, кто живет в этих местах, находится в его руках.

— Может быть, и так. Боюсь только, что сам он редко об этом вспоминает. Может быть, мне легче было бы понять это, если бы я знала, почему…

— Почему что?

Кэтлин снова пальцем коснулась изображения креста.

— Почему именно я? Почему сейчас? Я провела в аббатстве много лет, и почему вдруг именно сейчас я удостоилась его внимания?

Нилл поднес к губам кожаную флягу, которую наполнил ледяной водой из ручья, и сделал большой глоток.

— Думаю, причины, толкнувшие Конна на этот шаг, легко понять. Ты достигла того возраста, когда девушек принято отдавать замуж. Скорее всего он нашел для тебя подходящего мужа, вот и все.

Глаза девушки расширились. Почему-то ей никогда не приходило в голову, что все произойдет таким образом. Она-то надеялась, что придет день — и она влюбится, что у нее будет выбор. Даже в стенах аббатства ей доводилось слышать истории о молодых женщинах, которых отводили к венцу против их воли. Неужели и ей на роду написано всю жизнь делить кров и постель с совершенно незнакомым человеком?!

— Но я не могу сейчас выйти замуж, — заикаясь, пролепетала Кэтлин. — Я не знаю никого, кто бы… — И осеклась, растерянно уставившись на него. — Ты ведь не думаешь, что ты… и я… что Конн именно тебя послал в аббатство, потому что предназначил мне в мужья?

Нилл поперхнулся хлебом.

— Не говори глупости! — прорычал он. — Верховному тану отлично известно, что я поклялся никогда не жениться! — И тем не менее на лице его отразилась та же растерянность, что и у Кэтлин.