Розовое дерево

Джонатан посмотрел на нее, не говоря ни слова, и на его губах медленно проступила улыбка, неясная и зовущая. Глаза его потемнели и потеплели. Милли поняла, что он вспомнил об их поцелуе в ту ночь. Она почувствовала, как вспыхнуло ее лицо, но сама не могла понять, что это было: жар стыда или жар страсти.

— М-м-м… — промурлыкал он, облизывая пальцы, — — вам не кажется, что мы сегодня слишком официальны?

— Джонатан… — начала Милли почти просительно, но вдруг поняла, что сама назвала его по имени. Она, смущенно замолчала.

Он засмеялся:

— Видите, как это легко?

Теперь она была абсолютно уверена, что покраснела до корней волос.

— Извините… Я не думала… — он был прав, у нее почти непроизвольно слетело с языка его имя. Слишком легко и просто. Она знала, так получилось потому, что слишком часто она думала о нем и мысленно обращалась к нему.

— Не стоит извиняться! Я не возражаю. Мне нравится, когда вы произносите мое имя. А я люблю произносить ваше. Вам не кажется, что мы уже достаточно знакомы, чтобы оставить официальные обращения?

Милли посмотрела на Джонатана. Его золотистые глаза сейчас были серьезными. Мысли ее вновь вернулись к той ночи. Она снова могла почувствовать его губы на своих, ощутить прикосновение его рук. Да, они достаточно знали друг друга. Что касается Милли, так близко она вообще не знала никого другого.

Она опустила глаза.

— Я… я думаю, да. — Она услышала, как он вновь зашуршал чем-то в корзинке и потом протянул ей яйцо. — Прекрасно! Не хотите ли попробовать своей собственной стряпни? Это вкусно.

— Спасибо. — Милли взяла половинку яйца из его рук, и ее пальцы коснулись его. Она ужаснулась, поняв, что внутри снова все задрожало. Боже, помоги ей не показать себя растерявшейся дурочкой перед этим человеком! Она была уверена, что ему удавалось ставить в такое положение многих женщин.

Она быстро глотала маленькие кусочки яйца, абсолютно без желания и аппетита, но не представляя, что еще можно делать в этой ситуации. Она никогда не встречала человека, который бы приводил ее в такое смятение, как Джонатан Лоуренс.

Он лежал на боку, подперев голову рукой, и снова пытался что-то отыскать в ее корзине. Миллисент наблюдала за ним сквозь опущенные ресницы.

— Я говорила, здесь ничего такого нет, — наконец произнесла она насмешливо. Он невинно взглянул на нее.

— Разве я что-то сказал?

— Вам было нужно вовсе не это.

Джонатан улыбнулся:

— Моя дорогая Миллисент, мне кажется, вы должны чувствовать себя втройне виноватой за то, что подсунули мне эту полупустую корзинку.

— Я ее вам не подсовывала! Мне и в голову не могло прийти, что вы будете настолько глупы, чтобы купить ее — да еще и за такую цену!

— Мне всегда могла легко вскружить голову хорошенькая женщина. — Он достал еще одну половину яйца из корзинки и отправил ее в рот.

— Вам нравится дразнить меня?

Джонатан улыбнулся, и глаза его заблестели:

— Скорее всего, я испытываю определенное удовольствие, наблюдая, как вы вспыхиваете. Конечно, это не очень красиво, но ваши глаза тогда становятся такими необычайно синими…

— Я не падка на лесть. — Милли взглянула на него.

— Лесть? Это не лесть, это правда! Вы всегда так реагируете на комплименты?

— Я не знаю, в какую, как вы это называете, игру вы играете, но уверяю, что не хочу принимать в ней участие.

— Вы неисправимая колючка, Миллисент Хэйз. Вам кто-нибудь уже говорил это? Нет, догадываюсь, что никто не посмел. Однако, это так. Там, где только комплименты, учтивость и попытки завязать разговор, вы видите обиды и оскорбления. Я просто хотел побыть в вашей компании, поговорить с вами. А вы продолжаете настаивать на том, что я скрываю какие-то дьявольские замыслы…

— Но это все неразумно.

— Что неразумно?

Милли неопределенно махнула рукой.

— Все это. Ваша покупка корзинки. То, что мы сейчас сидим здесь вместе. Вещи, которые вы говорите. Я не понимаю вас!

— Не надо все усложнять. — Он спокойно посмотрел на нее. — Я не лицемер и не дьявол, как вы думаете. Я уже объяснил, почему купил именно вашу корзинку. А еще я хотел найти повод побыть с вами наедине. Это несложно понять; причина та же, что и у каждого мужчины, покупающего угощенье, приготовленное для аукциона девушкой. Он хочет остаться с ней вдвоем.

Миллисент не дышала.

— Я уже не в том возрасте, чтобы верить красивым сказкам, — наконец произнесла она дрожащим голосом. Джонатан поморщился.

— Ну вот, вы опять! Неужели, действительно, так трудно поверить, что мужчине может нравиться ваше общество? Что он может считать вас привлекательной?

— Мне почти тридцать. Я старая дева.

— Вы защищаетесь своим незамужним положением точно щитом. Чего вы боитесь?

— Я ничего не боюсь, — презрительно ответила Миллисент.

— Тогда почему же так настойчиво пытаетесь убедить себя и всех окружающих, что вы обычная и некрасивая? Почему вы, как старуха, одеваетесь в темные, скучные цвета и стягиваете свои волосы в пучок на затылке? В тот день — вы знаете, о чем я — с распущенными волосами вы выглядели просто красавицей!

Милли снова бросила на него взгляд; будучи не в силах удержаться, Джонатан, не отрываясь, смотрел на нее какими-то сонными светло-карими глазами, на губах была та же самая улыбка… Ее сердце сжалось в комок. Все, о чем она могла сейчас думать — это их ночной поцелуй. Она почти физически ощущала аромат роз у крыльца, чувствовала, как его руки обнимают ее талию.

Этот человек был опасен. Миллисент опустила глаза и посмотрела на юбку, края которой она крепко сжала пальцами, чтобы унять дрожь в руках. Она не позволит ему вытворять с ней такое. Она слишком старая, слишком циничная, слишком спокойная.

— Не думаю, что это подходящая тема для обсуждения, — неуверенно сказала Милли.

— Возможно, вы правы. Но меня часто обвиняли в бестактности, — произнес он все таким же глубоким, проникновенным голосом. Милли подозревала, что он будет продолжать в том же духе, пока не услышит от него желаемого ответа. — Еще обо мне часто говорят, что я настойчив. Циничные замечания редко беспокоят меня. Так же, как и нормы поведения в приличном обществе.

— Могу себе представить! Я не понимаю, зачем вы все это делаете! — в сердцах сказала Миллисент, избегая его взгляда.

— Делаю что?

— Вы знаете, что. Говорите такие слова, а в ту ночь…

— Вы имеете в виду, когда я вас поцеловал? — Миллисент кивнула, ее лицо пылало от смущения. — Я поцеловал вас, потому что вы были прекрасны. Потому что я хотел вас. Думаю, сейчас я здесь по той же самой причине.

— Это невозможно, — почти не дыша, возразила Милли. Она чувствовала себя так, будто превратилась в один сплошной нерв. Каждый мускул ее тела был в напряжении, словно она с чем-то боролась, хотя сама не до конца понимала, с чем.

— Невозможно? — Голос Джонатана прозвучал озадаченно. — Неужели невозможно представить, что мужчина способен потерять из-за вас голову? Не верю, что вы ни разу не были объектом страсти и желания какого-нибудь мужчины!

— Все это давно осталось в прошлом. Я уже не та глупенькая девочка, какой когда-то была. — Милли начала подниматься, желая поскорее уйти, но Джонатан, дотянувшись, взял ее за руку и усадил на место.

— Так вы боитесь этого — быть юной девушкой, какой были когда-то? Так вы это прячете в себе?

— Я ничего не прячу! — зло ответила Миллисент сердито посмотрев на него. — Я только не хочу выслушивать ваши бредовые обвинения! Не понимаю, что вы делаете — пытаетесь насмехаться надо мной?

— Нет. — Его спокойный взгляд замер на ее лице. Миллисент ощущала этот взгляд почти как физическое прикосновение. — Никогда не пытался.

— Тогда что? Думаете, я легкая добыча, потому что когда-то не вышла замуж? Что я слишком хорошо знаю, сколько мне лет и каковы мои шансы, и позволю вашим сладким речам… — Она остановилась, не находя подходящих слов, чтобы выразить свою мысль.