Карта времени

— Что это, черт побери? — воскликнул Себастьян Мюррей, увидев серебристое марево, трепетавшее в железном ящике.

— То, что свело с ума Оливера Трамеквэна, отец. — Гиллиам произнес имя покойного с благоговением. — Так что будь осторожен.

Мюррей-старший побледнел. Вскоре он побывал в будущем и увидел разрушенный Лондон, в котором люди, словно крысы, прятались среди развалин. Когда он немного оправился от изумления, отец и сын посовещались и решили, что лучший способ познакомить мир с новым открытием — превратить его в доходное предприятие: денег, вырученных от путешествий в будущее, хватило бы на то, чтобы исследовать все четвертое измерение вдоль и поперек. Первым делом они наметили безопасный маршрут, позаботились об охране и расчистили дорогу, по которой мог беспрепятственно проехать трамвай с тридцатью пассажирами. К несчастью, Себастьян Мюррей не дожил до того дня, когда фирма «Путешествия во времени Мюррея» открыла двери для всех желающих, но Гиллиам утешал себя тем, что его отцу было суждено заглянуть в будущее намного дальше собственной смерти.

IX

Завершив свой рассказ, владелец фирмы с интересом уставился на гостей. Эндрю понимал, что от них ожидают какой-то реакции, но решительно не знал, что сказать. Молодой человек был совершенно сбит с толку. То, что поведал хозяин кабинета, слишком сильно походило на сюжет авантюрного романа. Розовая равнина казалась не более реальной, чем остров Лилипутия в южной части Тихого океана, населенный коротышками в семь дюймов ростом, на который попал потерпевший кораблекрушение Лемюэль Гулливер. Чарльз, судя по игравшей на его губах безмятежной улыбке, поверил каждому слову. Впрочем, Уинслоу уже побывал в 2000 году и пересек в трамвае розовую равнину, на которой остановилось время.

— А теперь, джентльмены, будьте так любезны последовать за мной, и я продемонстрирую вам нечто, что показываю лишь избранным и самым надежным людям, — пригласил Гиллиам, направляясь в другой угол своего обширного кабинета.

В сопровождении весело сновавшей вокруг Вечности все трое подошли к стене, на которой висели несколько фотографий и нечто, спрятанное за алой шелковой шторкой, должно быть, очередная карта. Эндрю с удивлением обнаружил, что на всех фотографиях запечатлено четвертое измерение, хотя они с равным успехом могли быть сделаны в любой другой пустыне, ибо ни одна фотокамера не умела передавать цвет. Приходилось напрягать воображение, чтобы представить на месте белесой массы сверкающий розовый песок. Снимки в основном изображали рутинные моменты экспедиции: на них Гиллиам и двое незнакомцев — наверное, те самые Кауфман и Остин — ставили палатку, пили кофе на привале, разводили костер, позировали на фоне гор, смутно видневшихся сквозь туман. Все выглядело слишком обыденным. Лишь от одной фотографии на Эндрю повеяло близостью неизведанного мира. На ней Кауфман и Остин — один мощный и пузатый, другой тощий как щепка — улыбались в объектив, лихо заломив шляпы, вскинув ружья и попирая ногами голову сказочного дракона, распростертого на земле, как и подобает охотничьему трофею. Молодой человек хотел подойти поближе, чтобы как следует рассмотреть диковинного ящера, но тут раздался немелодичный скрип. Это Гиллиам потянул золотой шнурок, чтобы поднять шторку и показать то, что скрывалось за ней.

— Джентльмены, смею вас заверить, другой такой карты вы не сыщете во всей Англии, — заявил надутый от гордости предприниматель. — Это точная копия рисунка со стены пещеры, которую мы сделали во время одной из экспедиций.

То, что пряталось за напоминавшей занавес ярмарочного райка шторкой, больше походило не на карту, а на рисунок маленького фантазера. На нем преобладал розовый цвет равнины. В центре композиции высились горы, но темная гряда была не единственным географическим объектом, нанесенным на карту. В левом углу, например, пролегала голубая ломаная линия, обозначавшая реку, рядом тускло зеленело большое пятно — лес или луг. Привычные символы, используемые картографами для составления планов обычной местности, казались неуместными на карте четвертого измерения. Но если на ней и можно было отыскать нечто совершенно особенное, то это были разбросанные по равнине золотистые точки, помечавшие места, где открывались окна. Два из них — то, что вело в 2000 год, и то, которым завладели Мюрреи, соединяла красная линия, маршрут трамвая времени.

— Как видите, окон много, но куда они ведут, нам неизвестно. Можно ли при помощи одного из них попасть в осень восемьдесят восьмого? Кто знает… — проговорил Гиллиам, выразительно глядя на Эндрю. — Кауфман и Остин пытались исследовать окна вокруг входа в двухтысячный год, но им помешала стая гигантских тварей, которая бродит по долине.

Пока Эндрю и Чарльз рассматривали карту, Гиллиам опустился на колени и принялся ласкать собаку.

— Четвертое измерение… Какие тайны оно хранит? — произнес он мечтательно. — Нам известно лишь то, если выражаться поэтически, что в нем наша свеча не сгорает. Вечность выглядит годовалой, хотя родилась четыре года назад. Вероятно, это и есть ее истинный возраст, хотя точно сказать невозможно, ведь время, которое она провела на равнине, не поддается измерению. Вечность сопровождала меня во всех африканских экспедициях, по ночам мы с ней спим по ту сторону окна. Я не случайно дал собаке такое имя, джентльмены, и сделаю все, что в моих силах, чтобы она его оправдала.

Эндрю невольно содрогнулся, встретив взгляд собаки.

— Что это за здание? — поинтересовался Чарльз, указав на крошечный замок у горной гряды.

— А, это… — Гиллиам слегка смутился. — Дворец ее величества.

— Королевы? — удивился Чарльз. — У нее есть дворец в четвертом измерении?

— Именно так, мистер Уинслоу. Это, если можно так выразиться, подарок в знак благодарности за неоценимую поддержку, оказанную ее величеством нашему предприятию. — Гиллиам помолчал, будто размышляя, не сказал ли он чего лишнего, и продолжал: — С тех пор как мы устроили для королевы со свитой приватный вояж в двухтысячный год, ее величество живо заинтересовалась законами, по которым устроено четвертое измерение, и… пожелала иметь на равнине между мирами резиденцию, чтобы отдыхать в ней несколько недель в год, если государственные дела позволят, разумеется. В общей сложности государыня провела в новом дворце уже несколько месяцев, так что, полагаю, нас ожидает долгое царствование… — проговорил Мюррей, не пытаясь скрыть раздражения от помпезного спектакля, который им с Вечностью довелось наблюдать из скромной походной палатки. — Впрочем, мне-то что за дело! Главное, чтобы меня не трогали. Интересы империи распространяются на поверхность Луны? Ради бога… Но будущее мое!

Гиллиам опустил шторку и вернулся к столу. Хозяин и гости расселись по местам, а Вечность, собака, которой предстояло пережить весь род людской, не считая своего владельца, королевы и ее придворных, устроилась у них в ногах.

— Что ж, джентльмены, надеюсь, я сумел достаточно внятно объяснить вам, что наша фирма может предложить вам путешествие исключительно в двадцатое мая двухтысячного года, дабы вы имели возможность собственными глазами лицезреть главную битву в истории человечества, — произнес Мюррей с иронией.

Эндрю вздохнул. Двухтысячный год нисколько его не интересовал. В эту минуту молодой человек не чувствовал ничего, кроме горечи. Он вернулся к тому, откуда пришел. Надо было стреляться, пока не нагрянул Чарльз. Умереть. Забыться сном.

— Значит, попасть в восемьдесят восьмой год никак нельзя? — Уинслоу не желал сдаваться.

— Боюсь, вам нужно дождаться, когда изобретут машину времени, — пожал плечами Гиллиам.

— Будем надеяться, Эндрю, что ученые не заставят себя ждать, — заключил Чарльз, хлопнув брата по колену и поднимаясь на ноги.

— Вполне вероятно, джентльмены, что ее уже изобрели, — вдруг сказал Гиллиам.

Чарльз резко обернулся:

— Что вы имеете в виду?

— Ну, это всего лишь предположение… — замялся Мюррей, — но, когда мы открыли фирму, нашелся некто, кто яростно воспротивился нашему бизнесу. Он утверждал, что путешествия во времени слишком опасны и человечеству не следует торопить прогресс. Я сразу заподозрил, что он изобрел машину времени, но хочет сохранить это в тайне, пока не испытает свое изобретение. А может, решил приберечь машину для себя, стать самодержавным властителем времени.