Страница 43 из 55
— Срочное погружение! Всем в центральный пост!
Замполит и Володя спустились по трапу в лодку. Командир сам закрыл за собой люк.
— По местам стоять! Срочное погружение!
Лодка погрузилась на перископную глубину и направилась к заливу. Туда, в точку рандеву, притащился рудовоз. Борта его были давно не крашены, покрыты ржавчиной, но у него было очень нужное подводникам качество. Он был пуст, и осадка его была невелика, к тому же у него была малая скорость хода и большие размеры.
Транспорт встал, подал сигнал. Через пару минут с берега отсемафорили.
Лодка шла левее рудовоза на глубине десяти метров. Акустик доложил, что транспорт дал ход — в наушниках прослушивался шум винтов.
Сразу же за ним двинулась лодка — медлить было нельзя ни минуты.
После прохода судна немцы поднимали противолодочную сеть. Стоило замешкаться, и лодка могла зацепиться вертикальными или горизонтальным рулем за стальную преграду. И выбраться из такой ловушки уже не поможет ни один легководолаз.
Лодка, следуя рядом с транспортом, вошла в бухту. Командир поднял перископ. У причальных стенок стояли под разгрузкой-погрузкой три транспорта, немного поодаль в одном месте стояли военные суда: торпедный катер, сторожевой корабль и тральщик. Для лодки они представляли наибольшую угрозу, и руки чесались начать атаку с них.
Но наибольший урон врагу можно было нанести, утопив транспорт. Построить заново тральщик времени и денег нужно немного, а транспорт строится долго, и не на каждой верфи можно создать крупный транспорт.
Одной торпедой в походе, на морской коммуникации, можно отправить на дно судно с целым полком пехоты — были такие случаи. Или наливное судно, утопив которое можно поставить на прикол авиацию целой дивизии. Вот где и как куется победа, ведь именно на борьбе с транспортами настаивал штаб флота.
Цели были видны, как на картинке, — что может быть лучше? Суда стоят неподвижно, строить треугольник торпедной атаки, высчитывая упреждение, не надо, дистанция до цели всего семь кабельтовых — прямо как в учебке.
— Торпедный отсек, подготовить аппараты к стрельбе!
— Есть!
Долго ли готовить торпеды в трубах, если предустановки выполнены заранее? Если та же глубина хода и скорость торпеды?
Наполнили водой трубы, уравняли давление, открыли передние крышки аппаратов.
— Самый малый вперед, четыре градуса вправо! Так держать! Первый торпедный, пли!
Саша нажал рычаг пуска. С шелестом и бульканьем торпеда пошла к цели.
Командир отдал боцману, стоявшему на рулях, приказ довернуть на двадцать градусов влево. Лодка совершила маневр.
— Второй торпедный аппарат! Товсь! Пли!
Володя нажал рычаг. Пошла вторая торпеда. А лодка пошла влево, там, у причальной стенки, уже становился рудовоз. Он помог не только миновать противолодочную сеть, но и должен был сослужить службу прикрытия.
Ахнул первый взрыв, через несколько секунд — второй. Командир видел в перископ, как у бортов обеих целей взметнулся огонь. И вроде никто не заметил пенных следов от торпед — по ним стороннему наблюдателю можно было определить, откуда стреляла лодка и где ее позиция. И деться от этого следа некуда — торпеда тех лет имела паровой двигатель, вращавший винт.
Лодка осуществила циркуляцию на малом ходу — ведь подробных карт залива с указанием глубин у подводников не было. Помогла логика — крупнотоннажный рудовоз не поставят у мелководья, и лодка легла на грунт рядом с бортом судна.
Посмотреть в перископ на пожар и суматоху в порту не представлялось возможным.
После взрыва немцы как с цепи сорвались. Без всякой акустики было слышно, как на поверхности в разных направлениях сновали военные суда. Гражданский транспорт двигался медленно, шум от работы его винтов низкий. Военные же корабли имели значительную, по морским меркам, скорость, винты работали с большими оборотами, и звук от их работы был более высокий, особенно у торпедного катера, называемого самими немцами «шнелльботом».
Не обнаружив видимого противника, немцы решили отбомбиться в заливе глубоководными бомбами. Близкий взрыв такой бомбы мог повредить корпус лодки, привести к течи через уплотнения, сальники и клапаны.
Сначала раздался шлепок о воду глубинной бомбы, а через пару секунд — взрыв. По корпусу лодки как кувалдой ударили. Второй и последующие взрывы пошли уже дальше — немцы методично, как широким гребнем, тремя судами прочесывали залив. Взрывы слышались то дальше, то ближе.
— Во попали, как в осиное гнездо, — глядя в потолок, сказал Саша. — Мы-то отлежимся, но рано или поздно всплывать надо, отсеки вентилировать. К тому же немцы из залива могут несколько дней никого не выпускать. Что тогда?
— А тогда им Гитлер головы открутит. Сталеплавильные печи не погасишь, они должны работать, потому мы пролежим на грунте максимум день.
— Ого! Да мы задохнемся!
— Сдюжим.
Немцы бросали глубинные бомбы часа два. А потом то ли бомбы закончились, то ли устали, только бомбардировать залив они прекратили. Один из кораблей, вероятно сторожевик, стал прощупывать залив акустикой. Пройдет немного, заглушит машину и слушает. Потом передвинется на другое место, и все повторяется.
Командир подлодки объявил режим молчания. Чтобы не маяться, улеглись спать. Если боцман, акустик и другие специалисты несли вахты, то торпедистам делать было нечего. Торпед нет, сигнальщиками на ходовой мостик не поставят — лодка-то на глубине.
Улеглись в гамаки. Как говорится, солдат спит — служба идет. Еще неизвестно, что преподнесет завтрашний день.
Утром их разбудил грохот. Сначала подумали — опять немцы бомбят, но оказалось, что грузили рудовоз. Куски железной руды бились о борта трюма, о днище, как в барабан, — лодка была совсем рядом, и внутри нее сильно грохотало. Даже если бы сейчас немецкие акустики прослушивали этот район, они ничего бы не услышали.
Кок приготовил завтрак, сварив гречневую кашу с тушенкой — на берегу о такой пище мечтали. Во время войны летчиков и подводников старались кормить получше, хотя до прежних, довоенных, норм было далеко. И выпить давали, но вместо вина — по сто граммов водки.
Вот так, под неумолчный грохот руды сверху, позавтракали. Воздух в лодке был уже влажноватый и спертый.
Судя по часам, наверху, в порту, был в разгаре день. Ржавый рудовоз грузился и наверняка должен был к вечеру или ночью выйти из залива. Это был вариант и даже, возможно, единственный способ вырваться из залива под его прикрытием. Немцы днем пытались тралить залив, надеясь зацепить лодку, обнаружить ее и забросать бомбами.
Но терпения у командира было не занимать. Лодка лежала на грунте неподвижно, не производя шумов.
К вечеру немцы угомонились. Рудовоз провернул винты, медленно отваливая от стенки, и лодку качнуло на грунте — рядом перемещалось тяжелогруженое судно, вызывая возмущение воды.
Лодка тут же оторвалась от скалистого грунта. Мусора на дне, как всегда в портах, хватало, но дно не было илистым. Такое дно может иногда присасывать, и лодке тяжело отрываться.
Шли по командам акустика, стараясь не отрываться от рудовоза — его борт и днище были всего в нескольких метрах от лодки, и огромные винты молотили рядом с корпусом субмарины. На стальное тело лодки передавались легкие толчки от отбрасываемой воды.
Рудовоз шел медленно — он должен был остановиться перед сетью и дать сигнал на пост. Акустик, командир и боцман за рулями с напряжением ждали остановки. Но ее все не было.
Прошло десять минут, полчаса… Может, немцы задумали дьявольскую хитрость? Напряжение на лодке росло.
Наконец акустик доложил, что рудовоз начал левый поворот. Лодка послушно следовала рядом.
Через сорок минут к командиру обратился штурман:
— Судя по скорости и времени хода, мы уже должны выйти из залива и находиться в открытом море.
— Ты не ошибся в расчетах?
— Дважды проверил.
— Добро! Боцман, право руля, курс шестьдесят!
— Есть!
Лодка стала плавно отходить от судна. Акустик доложил, что рудовоз уже на удалении шесть кабельтовых.