Страница 8 из 28
- Это не моё, мама! Я двух оленей убил!
Доса Арауанн умолкает, круглыми глазами глядя на здоровенный кусок окорока, лежащий на столе и укутанный широкими листьями, и я повторяю:
- Там ещё много, и не так далеко. Надо народ послать, пусть принесут!
- Двух... Убил?!
- Ну, да... Вот же.
Показываю на кусок оленины или лосятины. Матушка подходит, осторожно смотрит на мясо, потом трогает его пальцем, лижет тот - глаза становятся ещё больше и она шепчет:
- Хайтарут... Не может быть!
Вдруг начинает меня ощупывать, тормошить, я отбиваюсь:
- Мам! Ну, цел я! Честное слово! Надо людей послать! А то кто-нибудь утащит!
Это действует, и вскоре я слышу её надломанный высокий голос, созывающий слуг. Собираются три женщины и семь мужчин. Прочие спят, согласно моего распоряжения. Объясняю им, где оставил мясо. По описанию узнают волчье урочище. Но сейчас там безопасно, потому что днём зверюги отдыхают. К тому же - волк, оказывается, мой баронский тотем, или герб, и потому вряд ли животные тронут слуг Волка. Во как! Оригинальный вывод. Ну-ну... Делаю дальнейшие объяснения. Народ весело устремляется за моей добычей - как-никак, минимум на неделю хватит, да и на зиму можно пару шматков повкуснее закоптить... Ну а я спускаюсь пониже, к реке, и начинаю отмываться. Мыла нет, поэтому пользуюсь золой. Она древесная, а потому слабо-слабо пениться. Эх, одежда моя, одежда... Но тут на берегу появляется доса Аруанн со своим рядном-матрасом-одеялом:
- Вот, укройся, Атти. А я пока быстро выстираю...
Поскольку я чист, и к тому же меня переполняет чувство гордости, безмолвно уступаю матушке свою одежду, и та колотит её вальком, трёт какой то густой смесью, и, к моему удивлению, кровь и нутряное сало оттирается и уплывает грязной неопрятной пеной вниз по течению. А я наслаждаюсь солнышком и заслуженным отдыхом, не замечая напряжённых взглядов досы Аруанн, которые она на меня время от времени бросает, отвлекаясь от стирки. Наконец всё выстирано и даже разложено на нагретых солнышком камнях для просушки. И тут нервное напряжение меня покидает, я чувствую, как нападет слабость. Похоже, что я не рассчитал силёнок бионосителя моего разума, и... В общем, я прихожу в себя опять в своих покоях и на кровати. Матушка, встревоженная донельзя, сидит рядом. Увидев, что я открыл глаза, обнимает меня. Тормошит, причитая:
- Атти! Малыш! Ну так же нельзя! Ты только-только встал после болезни, а уже столько всего сделал за день! И оружие починил, и на охоту сходил, и столько мяса принёс сам! Разве так можно?! Да ещё...
На секунду прерывается - не хочет говорить об убитом мной бастарде, и снова:
- Ты же умереть мог! Такой у меня слабенький сынок, и вдруг творит дела, что и взрослому то не по силам! Я уж поначалу подумала, что ты подменыш, что моего сыночка Нижайший забрал, а взамен демона подсунул...
И тут я прикусываю себе язык... Однако, материнское сердце не обманешь - оно чует... Разницу...
- Мама... А люди работают?
- Нет ещё, Атти, малыш. Разве им сейчас до этого?
Приподнимаюсь на локте, сердито выпаливаю:
- Ма! От того, что они сейчас будут делать, зависит наше будущее! Пировать будут, когда закончат! А сейчас мне нужно сгущённое вино! И как можно больше и крепче! Я пока встать не могу, так что следить за их работой придётся тебе. Помнишь, как я проверял, что получилось?
Доса бледнеет:
- Я столько не выпью...
- Вот же... Да не надо пить! Обмакни тряпочку на лучине, и подожги! Если горит, значит, нормально. Если же нет - то обратно в горшок и гнать по новой! Воду держать постоянно холодной!
Матушка кивает, и я машу рукой:
- Иди, мама. Пусть немедленно начинают!
- А как же ты?
- Всё в порядке. Мне просто надо отдохнуть и... Поесть.
Аруанн мгновенно вскакивает:
- Ох, совсем же забыла! А ведь ты...
Обрывает фразу на полуслове, торопливо уносится вниз, потому что я слышу, как стучат по доскам пола деревянные подошвы. Оставшись один вытягиваюсь на просышенных и проветренных шкурах, заложив руки за голову - эх, хорошо!.. В двери почтительно стучат, и я выпрямляюсь, одновременно разрешая войти. Появляется довольно миловидная, но грязная девчонка, по виду - моя ровесница, вносящая даже с натугой деревянное блюдо, на котором парит здоровенный, с мою голову, кус мяса, обложенный толстыми ломтями уже знакомого серого хлеба с отрубями. Ещё кувшин, источающий слабый запах вина и глиняная кружка, довольно чистая. Даже, как я вижу, ещё влажная. Ну-ну...
- Ваш ужин, сьере Атти.
Она улыбается, но я вижу, как хитро поблёскивают её глазёнки. Неужели мой носитель на неё западал? Или просто девочка хочет воспользоваться моментом? Посмотрим. Сейчас меня кроме еды ничего не волнует. В желудке разом звучит императорский гимн на тридцать три серебряных фанфары. Потому выхватываю блюдо из её рук, вцепляюсь в мясо обеими руками и погружаю в него свои зубы. К счастью, у носителя они белые и крепкие. Бурчу с набитым ртом:
- Налей мне.
Та послушно выполняет требование, я делаю глоток - ого! Слабенькое, почти сок, но вкусное! Аромат тонкий, приятный. Потому уминаю кусок, время от времени запивая его винцом. Не рано ли? Всего то четырнадцать годков биологического возраста. Да нет, наверное. В напитке градусов шесть, может семь от силы. Оно просто слегка бодрит. Голова же чистая, никакой замутнённости...
- Сьере Атти, а как вы смогли убить сразу двух хайтарутов? Да ещё один?
На меня смотрят любопытные глазёнки, этак, постреливая, и я, вспоминая Цезаря, отвечаю:
- Пришёл. Увидел, и убил.
- Но они же ужасно злые! И очень много людей пострадало от них! Ваш сиятельный отец...
Умолкает, сообразив, что ляпнула лишнее.
- Что? Он же погиб при Аквилисе!
- Погиб то погиб... Но поговаривают, что это случилось ещё до битвы, на охоте. Он будто бы ранил одного, а второй убил его копытом.
Копытом? Вполне реально. У зверюги на голени настоящий выкидной костяной клинок. Я еле выковырнул из дерева обломок лезвия. Вошёл сантиметров на пятнадцать! Из-за чего, собственно, хайтарут и провалился мне под арбалет... Тем не менее, сплетни надо пресекать, и я строго говорю:
- А не боишься, что я прикажу тебя раздеть, привязать к столбу во дворе и выпороть с солью?
Вроде бы стандартное наказание для прислуги в это время... Но девчонка нагло отвечает:
- Сьере Атти, вы меня и так уже раздевали, и не раз. Только без розог...
И улыбается... Понятно. Парнишка то из молодых, да ранний... Протягиваю руку, цепляю за пухлый подбородочек, от чего та сразу начинает улыбаться и на щечках образуются симпатичные ямочки и подаётся ко мне, наваливаясь ощутимой грудью мне на колени:
- Вы... Хотите, сьере Атти? Доса Аруанн сейчас занята на кухне, поэтому нам никто не помешает...
И всё с таким придыханием... Только вот запах изо рта у неё сразу отбивает всё желание, на миг появившееся. А ведь не врёт - реакция организма это подтверждает...Задумчиво смотрю на неё, потом тоже с придыханием отвечаю:
- А сейчас, моя милая...
Она просто расцветает, но тут же улыбка сменяется испугом, потому что я заканчиваю фразу совсем не тем, что девица желала услышать:
- ... ты пойдёшь вниз, к досе Аруанн, и скажешь, что я велел тебя выпороть!
Последние слова я буквально выкрикиваю, и девчонка в страхе сжимается.
- Живо! Пошла вон!
Она всхлипывает, подхватывает уже пустой поднос, удаляется походкой идущей на смерть, давя на жалость. Зря. Может, прежний Атти бы и растаял, но я не видел её ни среди тех, кто работал прошлой ночью, ни среди тех, кто ходил за мясом. Следовательно, девочка просто пользовалась своей привилегией хозяйской подстилки и обнаглела до невозможности... Хлопает дверь, а я поднимаюсь и одеваю чистую одежду. Моя нижняя рубашка уже аккуратно подшита, прочее же чистое и пахнет рекой. До чего приятно ощутить прохладную ткань. В дверь скребутся, и я снова кричу: