Медовый месяц

Глава 9

После похорон я вернулась в родной Пашкин город. Зачем я это сделала? Приехала в город, который стал для меня ненавистен и превратился в моего врага? Не знаю… Я не могла больше слушать жалостливые утешения моей мамы и отвечать на ее вопросы. Хотя надо отдать ей должное, моя милая мамочка еще раз доказала, что она мудрая женщина и не докучала мне расспросами, понимая мое состояние, но все равно она не могла скрыть слез и удержаться порой от вопросов, ответы на которые я и сама не знала.

— Как же так, Машенька? — было первым, что она спросила, когда я, переступив порог нашей квартиры и не в силах сдерживаться, уткнулась лицом в ее такое родное, такое надежное плечо. — Неужели это правда? — еще спросила она.

Что я могла ответить, ведь я и сама не знала, правда ли это или ложь? Но как же так? Как же так? Этот вопрос стучал у меня в висках отбойными молотками, отдаваясь эхом в голове. А еще одной причиной, по которой я стремилась вернуться назад, был, конечно же, он — Саша. Человек, которого я любила и которому верила. Я не думала уже о том, что будет дальше, и о том, что я совершаю грех. У меня не было сил думать сейчас об этом. Он был нужен мне сейчас, как никогда раньше, его сила, его спокойствие, его любовь ко мне. Без всего этого мне было не справиться, не выдержать. Хотя рядом со мной и был Пашка, мой милый, дорогой, замечательный Пашка, который помогал мне уже одним своим присутствием не сойти с ума, не погрязнуть окончательно в этой бездне горя и боли, окружавшей меня все это время. Но его присутствия мне было мало. Мне нужен был Саша. И мы вернулись в этот город. Город-убийцу, который отнял у меня мою подругу, взрастил этого монстра, обагрившего его улицы кровью…

Саша встретил нас в аэропорту. Он был на своей черной «Волге», за рулем. И когда я увидела его, идущего нам навстречу, мне стоило больших усилий не броситься в его объятия. Но это было иное чувство, отличное от той животной страсти, которая терзала меня раньше. Нет. После всего пережитого мои чувства тоже претерпели изменения. Мне даже не хотелось сейчас заниматься с ним любовью, я была еще не готова к этому, не могла. Мне просто хотелось видеть его рядом, держать за руку и ощущать тепло и силу его тела, которое даст мне намек на чувство защищенности и покоя. Ибо самого покоя и защищенности уже нет. И будет ли, не знаю…

Но я сдержалась, не стала бросаться ему на шею и только лишь подала руку, которую он не сильно, но ласково сжал. Пашка смотрел на нас, и в какой-то миг мне почудилось, что в его глазах промелькнуло нечто похожее на понимание. Не знаю, какое определение дать этому чувству: гнев, ревность, злорадство, боль, страх? Впрочем, мне все это лишь почудилось.

Всю дорогу мы ехали молча. Саша ни о чем нас не расспрашивал, за что я была очень ему благодарна. Он давал мне время прийти в себя. Привыкнуть к этой боли, которая жила внутри меня, научиться жить с ней. И я училась.

— Как мама? — спросил Пашка, чтобы нарушить затянувшееся молчание.

— Нормально. Она слегка приболела и поэтому не поехала вас встречать.

— Что-нибудь серьезное?

— Да нет, немного простыла, наверное, перекупалась в выходные. Кстати, она испекла пироги с вишней.

Пироги с вишней, как это вкусно!

— Лиза любила пироги с вишней, — тихо сказала я и заплакала.

Саша виновато посмотрел на меня, потом сказал:

— Тебе еще долгое время любая тема будет напоминать о ней. Любое слово, событие. Это неизбежно.

— Что же мне делать? — беспомощно спросила я, надеясь, что он даст мне единственно верный совет.

— Ничего. Просто учиться жить с этим. — Он коснулся моей руки и едва слышно добавил, чтобы не услышал сидящий на заднем сиденье Пашка: — Я с тобой.

И я так же тихо ответила:

— Спасибо, я знаю.

А потом мы заехали на речку, чтобы искупаться. Вода смывала боль, и мне становилось легче. Если бы можно было все плохое вот так смыть потоками воды, растворить в них свою печаль и тоску. Я смотрела на ясное небо, яркое солнце, и мне не верилось, ну никак не верилось в то, что Лизы больше нет. Этого просто не могло быть, когда окружающая природа так прекрасна. А может быть, в этой красоте таится обман? Нельзя верить ей. Нельзя верить счастью, оно так быстро проходит. Нельзя верить чудесам, их не бывает. И нельзя верить жизни, потому что существует смерть…

Когда мы возвращались домой, мне вдруг ужасно захотелось спать, я совсем мало спала последние дни. А минувшую ночь и вовсе не сомкнула глаз. Какое бы горе мы ни испытывали, но организм рано или поздно потребует сна, еды и отдыха. Таковы правила, установленные природой, и люди не могут их изменить. Поэтому, засыпая, я подумала о пирогах с вишней, и эта мысль хотя и была горькой, но все же я знала, что, придя домой, сяду за стол и буду есть пироги и запивать их сладким чаем. Пускай и роняя в него слезы. Это природа, черт ее возьми, и ничего тут не поделаешь!

Мне приснился жуткий сон: Лиза плавает в реке из крови и зовет меня за собой. Я кричу ей: «Выходи на берег, это же кровь, а не вода, разве ты не видишь этого, не чувствуешь?» Но она не слышит меня, она смеется и машет мне рукой, предлагая присоединиться к ней. И я, сама не понимая как, слушаюсь ее и вхожу в кровавую реку. Я погружаюсь в нее и чувствую на своих губах соленый вкус крови. И вот лавина накрывает меня с головой. Я захлебываюсь, совсем как тогда, когда я тонула, но тогда это была обычная вода. Мне не хватает воздуха, соленый вязкий вкус заполняет рот. Я хочу закричать, но не могу. Я понимаю, что сейчас захлебнусь, меня охватывает ужас, но я ничего не могу сделать. Я умираю, умираю в море крови. Как символично, господи, и как ужасно! Я открываю глаза, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег. Крик застыл в горле, он не вырвался наружу. Я прижимаю руки к груди и пытаюсь прийти в себя. Саша и Пашка о чем-то вполголоса переговариваются, совсем тихо, чтобы не разбудить меня. Они не знают, что я проснулась. А я не хочу, чтобы они знали о моем пробуждении, так же, как не хочу рассказывать о своем сне. Саша уверенно ведет машину. Пашка сидит рядом с ним и что-то говорит ему, кажется, я слышу свое имя. Они говорят обо мне, о том, что со мной надо обращаться как можно мягче и тактичнее, что я пережила такое потрясение и т. д. Я не разбираю их слов. Но смысл их мне ясен. Спасибо, мои дорогие, за вашу заботу обо мне и любовь. Я тоже люблю вас обоих, очень люблю. Я потираю онемевшую щеку, и вдруг взгляд мой падает на бурое пятно на красивом мягком ворсе чехлов, на заднем сиденье. Я трогаю его пальцем, оно не влажное, сухое, значит, появилось не сегодня. На что оно похоже? Господи, конечно на кровь, которую я видела сейчас во сне! Но откуда она взялась здесь? Или это продолжение моего кошмара? Я зажмуриваю глаза, а потом открываю их, в надежде, что видение исчезнет. Но нет, оно по-прежнему на месте, не очень большое, но вполне заметное пятно бурого цвета. Почему я решила, что это кровь? Это может быть что угодно: кетчуп, сок, лак для ногтей, мало ли что еще? Просто кровь преследует меня и не оставляет меня в покое. Вот она и мерещится мне везде. Так нельзя. Надо остановиться. Иначе я сойду с ума. Сойти с ума… Возможно, это был бы еще не самый плохой выход. По крайней мере, я бы не чувствовала боли, потому что жила бы в другом мире. Но в каком и с кем?

Все последующие дни Пашка не отпускал меня из дома одну, даже в магазин в соседнем доме. Он боялся за меня. Боялся, что со мной что-то случится. Хотя что может случиться страшнее того, что уже случилось? А я словно утратила чувство страха за свою жизнь. Мне было все равно, жива я или нет. Какая разница, если моя нынешняя жизнь похожа на дурной непрекращающийся сон? Я механически смотрела телевизор, ничего не видя в нем. Ела вкусные блюда, приготовленные Людмилой, совершенно не чувствуя их вкуса. И спала, не видя снов. Впрочем, это как раз было неплохо, я боялась снова увидеть тог кровавый кошмар, который привиделся мне в машине. Что-то меня мучило помимо основной боли. Какие-то обрывки мыслей и чувств, которые ускользали от меня, хотя порой мне казалось, что еще немного — и я пойму нечто очень важное, но они снова ускользали от меня, и, с одной стороны, я была расстроена этим фактом, мне так хотелось собрать все воедино, но, с другой — я испытывала облегчение, словно и не нужно мне было заглядывать в эти мысли, лучше оставаться в неведении. Почему? Я и сама этого не знала. Но отчего-то, когда цепочка бессвязных обрывков и образов уже готова была сложиться в моей голове в стройную систему, вдруг возникала некая преграда в моем сознании, и я сама говорила себе: «Стоп! Ты не должна лезть дальше, лучше остановиться сейчас, пока не поздно». И я никак не могла понять, почему так происходит, пока я не нашла эту кассету с фильмом, который и позволил мне наконец понять, почему я так боюсь и упорно сопротивляюсь построению этой логической цепочки…