Элита элит

В Империи механические часы присутствовали, но только как бешено дорогой аксессуар, служащий не столько для измерения течения времени, сколько для собственного позиционирования в социуме. Впрочем, некоторые экземпляры действительно вызывали уважение мастерством своего изготовления. Я сам видел один подобный образец у Кая Александрие, тоже лидера монады, но стоящего в линии старшинства на пять позиций выше меня. И даже подумывал приобрести нечто похожее для себя. Но потом это желание как-то затерлось. Тем более что выше нас в социуме Империи все равно никто не стоял и стоять не может, мы — элита элит, а открыто демонстрировать принадлежность к Гвардии было не принято. Ну а если такая необходимость возникала, то способов дать понять окружающим, что перед ними гвардеец, в нашем распоряжении имелось великое множество…

Кроме того, старший сержант спросил у меня разрешения изъять для собственного использования все собранные трубочки с сушеной травой, дым из которых вдыхал старший лейтенант Башмет. Парень аргументировал тем, что пополнить запасы в ближайшее время ему вряд ли удастся, а «без курева уши пухнут». Похоже, в составе травы, являющейся наполнителем этих трубочек, присутствовал некий наркотик, используемый в качестве легкого релаксанта. И это вызвало вопрос, почему старший лейтенант Башмет посчитал пользование курительными палочками табу для «коминтерновца». Кстати, я так пока и не выяснил, что это такое. Ну а самым главным моим приобретением оказалась довольно тонкая книжица в бумажной обложке под названием «Боевой устав сухопутных войск. Часть III. Взвод, отделение, танк», обнаружившаяся в сумке одного из убитых командиров. Для меня это был прямо-таки бесценный кладезь информации, особенно в области терминологии.

Физическая подготовка в этой армии также оставляла желать лучшего. Мы двинулись в путь через лесок. Первые три километра мы преодолели в относительно приемлемом темпе, а затем старший сержант сдох. Он хрипло дышал и то и дело останавливался «трохи отдышаться». Так что скорость передвижения снизилась с не слишком впечатляющих десяти километров в час до максимум трех-четырех. Впрочем, скорее всего я придираюсь. Для человека, не достигшего даже первого уровня антропрогрессии, старший сержант держался очень неплохо. К тому же у меня вследствие снижения темпа появилась возможность пролистать найденную книжицу и почерпнуть оттуда немало интересного.

Спустя полтора часа очень, на мой взгляд, неторопливого марша мы вышли к проселочной дороге. У обочины стояло наземное транспортное средство, вокруг которого бегал командир со странным приспособлением на носу, представлявшим собой два круглых стеклышка в металлической оправе. Поначалу я принял их за некий облегченный, полугражданский вариант блока визуальной разведки. Я все еще воспринимал окружающее по собственным меркам, забывая о сильной технической отсталости этого мира.

— Стой! — заорал он, тут же хватаясь за контейнер на поясе, в котором, как я уже знал, хранился ручной вариант местного оружия под названием ТТ. — Кто такие?

Поскольку я в отличие от старшины засек его присутствие еще шагов за двадцать до того, как мы вышли на дорогу, «дегтярь», с первого взгляда продолжавший по-походному висеть на моем плече, уже смотрел стволом в сторону этого командира. Так что это не он представлял для нас угрозу, а я для него. Но открыто демонстрировать ее я пока не собирался.

— А вы? — ответил я вопросом на вопрос, добавив в голос повелительных обертонов. В том психологическом состоянии, в котором сейчас находился этот командир, волевой посыл, содержащийся в моем голосе, должен был сработать на сто процентов.

— Младший политрук Иванюшин, — отозвался тот, — следую из штаба корпуса в расположение своего полка… То есть следовал. — Он растерянно опустил руку с ТТ и покосился в сторону транспортного средства. — Немецкий самолет, и вот… — Он кивнул в сторону транспортного средства, передний капот которого и кабину пересекала строчка пулевых отверстий.

Водительская дверь была открыта, а сам водитель лежал на траве в нескольких шагах впереди и хрипло дышал, держась за грудь. Форменная рубаха, которая, как я теперь знал, здесь называлась гимнастеркой, была снята, а из нижней, когда-то белой, а теперь побуревшей от крови, была сделана примитивная повязка. И что? Этот командир не умеет водить машину? Или повреждения данного транспортного средства настолько фатальны, что оно не способно двигаться? Почему он торчит здесь, не пытаясь ничего сделать?

— Как давно был налет?

— Так это… часа полтора назад, наверное.

Я стиснул зубы. Полтора часа раненый водитель транспортного средства загибается на обочине, а этот… младший политрук ничего не делает?! Непонятно. Как, ну скажите мне, как можно готовить офицеров, не умеющих принимать решения в условиях резких изменений обстановки? Это же армия! Она предназначена выполнять задачи в условиях войны. А любая война — это непрерывные и резкие изменения обстановки, и военнослужащие обязаны уметь не только принимать решения в таких условиях, но и добиваться их реализации, причем при постоянном давлении предельно жесткого набора сбивающих факторов (куда уж жестче, если тебя все время пытаются уничтожить?). Или я чего-то в жизни не понимаю?..

— Головатюк, — коротко приказал я, кивнув в сторону поворота дороги.

Тот послушно потрусил туда, перехватывая поудобнее свой ППД. В другом направлении дорога просматривалась почти на полкилометра, так что если бы там появилось нечто угрожающее, я бы всяко успел среагировать. Я же направился к лежащему на траве водителю. Опустившись на колени, несколькими быстрыми движениями я освободил его от уже заскорузлой, в засохшей крови примитивной повязки и… тяжело вздохнул. Не жилец. Причем во многом из-за своего бестолкового командира. Единственная пуля пробила солдату легкое. В принципе ранение операбельное, даже в полевых условиях и подручными инструментами. В моем профиле медицинская подготовка находилась всего лишь в блоке ограниченно доступных способностей, но даже я бы смог провести эту операцию, не говоря о штатных медиках. Но сейчас легкие водителя оказались заполнены кровью, которая к тому же успела свернуться. И помочь ему в полевых условиях, без специального оборудования, я был не способен. Как, впрочем, вероятнее всего, и здешний медперсонал. Но попытаться надо.

— Насколько исправна техника?

— Я… не знаю, — растерянно ответил младший политрук.

Я зло скривился. Какой он, к черту, офицер?!

— Как далеко до ближайшего населенного пункта, в котором можно получить помощь?

В ответ младший политрук только дернул головой.

— Я… это водитель знал. Я с ним старшим машины… первый раз…

Я покачал головой. Да уж, подготовочка! Да кто ж тебя выпустил такого за пределы дислокации без отработки местности хотя бы по основным линиям передвижения и реперным точкам?

— Что хоть везли-то?

— Тираж, — пробормотал младший политрук.

— Чего? — не понял я.

— Ну… свежий тираж дивизионной газеты.

Я опять не понял, но сообразил, что, чем расспрашивать у Иванюшина, лучше посмотреть самому. И двинулся в сторону кузова.

В кузове сиротливо жались в углу пачки бумаги с напечатанными текстом и черно-белыми изображениями крайне низкого качества. Я распотрошил одну и углубился в чтение. Спустя сорок секунд я отложил газету и задумался.

Текст этого средства массовой обработки сознания произвел на меня удручающее впечатление. Если бы не отсутствие специфически детского словарного запаса типа «бо-бо», «а-та-ташки» и «бяка», я бы посчитал, что данные тексты рассчитаны на детей младшего школьного возраста. Бравурные рапорты о том, как младший сержант Пудовкин отлично освоил вверенную ему боевую технику или подразделение капитана Стеблова отстрелялось на «отлично», перемежаемые репортажами с дивизионной партконференции, на которой коммунисты соединения как один поклялись «поднять», «повысить», «выжигать каленым железом» и «сомкнув ряды в едином строю», как завещали уже упоминаемые Головатюком «товарищ Сталин и сталинский нарком товарищ Тимошенко», или сообщениями о том, как красноармейцы Н-ского полка помогают колхозникам в заготовке кормов, на любой мало-мальски развитой ум производили крайне гнетущее впечатление.