Дом дервиша

Йен Макдональд

ДОМ ДЕРВИША

Посвящается Эниду

ПОНЕДЕЛЬНИК

1

Белая птица поднимается над Стамбулом — аист, скользящий на восходящих потоках воздуха по спирали на белоснежных крыльях с черными кончиками. Вспышка перьев, вращающаяся на дыхании двадцати миллионов человек, один из десяти тысяч аистов, которые двигаются вдоль невидимых термических потоков из Африки в Европу, постепенно переходя из одного в другой, формирующийся над озером Виктория и долиной Рифт, вслед за серебряной ниточкой Нила, через Синайский полуостров и Ливан к большому четырехугольнику Малой Азии. Здесь стая перелетных птиц разделяется. Некоторые устремляются на север, к берегам Черного моря, другие — на восток, к озеру Ван и подножью Арарата, но большинство летит на запад через Анатолию к блеску Босфора и дальше к местам гнездования на Балканах и в Центральной Европе. Осенью аисты вернутся на зимовку в Африку, совершив круговое путешествие длиной в двадцать тысяч километров. Город стоит по обеим сторонам пролива вот уже двадцать семь веков, но как давно аисты пересекают эту местность дважды в год, одному Господу известно.

Высоко над Ускюдаром аисты спускаются с воздушного потока, широко расправив крылья, чувствуя воздух. По двое-трое они скользят вниз к набережным и мечетям районов Султанахмет и Бейоглу. Кружащаяся стая подчиняется своей математике, сложная красота соткана из простых импульсов и алгоритмов. Когда аист вырывается из круговорота, его теплоощущение подсказывает, что в этот раз что-то изменилось, и теплый воздух толкает наверх дополнительная сила. Город под его крыльями задыхается от несвойственной этому времени года жары.

Закончилось время молитвы, но еще не наступило время денег. Стамбул, Царь Городов, просыпается с криком. Слышны металлические верхние ноты первых машин, пронзительный визг газовых двигателей. Срединные ноты издают такси и долмуши, специальные маршрутные такси, курсирующие между городами, а также трамваи на рельсах и в туннелях, поезда в глубоких шахтах, проложенных через зоны разломов под Босфором. С пролива доносится басовитое гудение тяжелых судов: сухогрузы, доверху груженные контейнерами, проплывают мимо танкеров со сжиженным русским газом, похожих на плавучие мечети, резервуары которых под давлением заполнили до краев в терминалах Одессы и Супсы. Стук судовых двигателей — сердцебиение Стамбула. Между судами курсируют беспринципные паромы. Сирены и гудки, переговоры между судами, моторы, включенные на реверс, создают водовороты, пока буксиры тянут суда к пристани Эминеню. А еще раздаются крики чаек, вечных чаек. Грязных вероломных чаек. Никто не укрепляет платформы на своих трубах, чтобы чайки могли гнездиться. Чайки всегда не к добру. Стучат рольставни, грохочут двери фургонов. Утреннее радио передает попсу и болтовню. Много болтовни о футболе. О полуфинале Лиги чемпионов, в котором встретятся «Галатасарай» и лондонский «Арсенал». Эксперты вещают со ста тысяч балконов и террас на плоских крышах. Попса, футбол и жара. Это десятый день сильной жары. Тридцать три градуса в апреле. В семь утра. Уму непостижимо. Эксперты-метеорологи рассуждают, не случится ли снова Большая жара, как в двадцать втором году, когда в одном только Стамбуле погибло восемь тысяч человек. Тогда было аномально жарко. Теперь в прямой эфир дозвонился какой-то шутник, объединил два экспертных мнения и размышляет вслух, так ли уж плохо будет, если жара ударит по белокожим англичанам?

Поверх всех этих звуков, сквозь них, пробивается хор кондиционеров. Коробка за окном, вентиляционные отверстия в стене, строй вентиляторов на плоских крышах — один за другим они раскручиваются, подмешивая жар в еще более масштабные круговороты теплого воздуха. Город делает еле заметные выдохи в виде спиралей, закручивающихся внутри других спиралей, восходящих воздушных потоков и термических микропотоков.

Пуховыми перьями аист чувствует подъем на высоту. Избыточное тепло города, возможно, сэкономит ему несколько взмахов крыльев, которые потребуются, чтобы переместиться в следующий термический поток или ускользнуть от бреющего полета орла. Жизнь аиста — подсознательная алгебра, поиск баланса между энергетическим потенциалом и расходом энергии. Черные кончики крыльев трепещут, пока птица скользит вдоль плоских крыш.

Взрыв остается практически незаметным в громком реве пробуждающегося города. Глухой хлопок, и снова тишина. Первыми начинают голосить голуби и чайки, которые с криками рванули вверх, громко хлопая крыльями. Затем слышатся звуки разных приборов: автомобильные и охранные сигнализации, портативные приборы, хип-хоп телефонных вызовов. И только потом раздаются вопли и крики людей.

Трамвай внезапно остановился в центре проспекта Неджатибей, в нескольких метрах от остановки. Взрывное устройство сработало на задней площадке, поэтому у трамвая разворочена синяя крыша и выбиты окна и двери. Тонкая струйка дыма просачивается из задней части второго вагона. Пассажиры уже выбрались на улицу и теперь толкутся вокруг трамвая, не понимая, что делать. Некоторые сидят на земле, уткнувшись головой в колени, в состоянии глубокого шока. Прохожим приходится поспешить на помощь. Кто-то предлагает пиджаки и плащи, другие звонят по мобильным, пробуя описать случившееся, многие окружили место происшествия, ощущая потребность предложить свою помощь, но не зная толком, что предпринять. Большинство же стоит поодаль, глазея и чувствуя свою вину за то, что произошло. Несколько человек без зазрения совести снимают видео на свои цептепы. Новостные каналы платят за любительские репортажи.

Вагоновожатая переходит от одной группы пассажиров к другой, спрашивая, все ли на месте, не пропал ли кто, все ли в порядке. Со всеми все в порядке. Она тоже не знает, что делать. Никто не знает. В этот момент раздаются сирены. Прибыли люди, которые в курсе, что делать. Мигалки мелькают позади людской стены, и толпа расступается. Трудно отличить жертв от тех, кто пришел им на помощь, поскольку кровь кругом. На проспекте Неджатибей сосредоточены международные банки и страховые общества, но отголоски взрыва распространяются по трамвайным путям. От одной остановки до другой, улица за улицей, из одного остановившегося трамвая до другого. Бейоглу стоит в пробке. Теперь все знают о взрыве.

Глаза аиста, летящего со стороны Босфора, видят, как паралич расползается по городу из самого центра событий. Аист взирает на происходящее, не понимая. Для него сирены — всего лишь еще одна ничем не примечательная нота в шуме пробуждающегося города. Город и аист существуют в двух пересекающихся, но отдельных друг от друга вселенных. Спустившись, птица пролетает над развороченным в результате взрыва трамваем, окруженным синими мигалками, и дальше, в новый термический поток. А затем поднимающиеся от Стамбула струи тепла закручивают одинокого аиста в водовороте белых тел и черных крыльев, над восточными окраинами города и дальше в сторону Фракии.

Недждет видит, как взрывается голова женщины. Он всего лишь пытался избежать прямого зрительного контакта с молодой девушкой с красивыми скулами и алыми прядями в волосах, которая трижды поймала на себе его взгляд. Недждет на нее не пялится, он же не извращенец. Его глаза рассеянно блуждают по лицам пассажиров, вежливо теснящихся в трамвае. Новый трамвай по новому расписанию, на двадцать минут раньше; благодаря пересадке Недждет доберется на работу с опозданием менее часа и не выведет из себя Мустафу, который ненавидит вести себя как босс. Итак, его утренние попутчики. Мальчик и девочка в старомодных синих школьных формах с пуговицами, застегнутыми под горлышко белых воротничков. Недждет думал, что такое детей уже не заставляют носить. У школьников за спинами рюкзачки, и они, не отрываясь, играются со своими цептепами. Мужчина, жующий жвачку, смотрит в окно, и жевательные движения передаются его великолепным усам. За ним элегантный деловой человек, следящий за модой, изучает в цептепе спортивные новости. Лиловый бархатный костюм, должно быть, сшит из той новой наноткани, которая охлаждает летом, согревает зимой и превращается одним прикосновением из шелка в бархат. Женщина с выбившейся из-под платка прядью седых волос, на лице которой застыло отрешенно-печальное выражение. Она высвобождает правую руку из толпы и поднимает ее, чтобы поправить брошь на шее. И взрывает собственную голову.