Ронин

Тревожно завизжали медицинские системы, потеряв с ним контакт, и тут же в палату вбежала медсестра, с испугом на лице кинулась поднимать упавшего с кровати пациента. Ник потерял сознание, неокрепший организм не вынес подобной нагрузки.

Прибежавшие врачи переложили его обратно на кровать и, накачав релаксантами, вызвали штатного психолога. Где-то в верхах сочли, что вина его слишком велика, чтобы он имел возможность уйти от наказания простым ритуалом сеппуку. Немного гипноза, психотропов — и блок, запрещающий суицидальные наклонности, был готов.

Очнувшись в третий раз, он попробовал заняться дыхательной гимнастикой, но все та же медсестра, симпатичная негритянка по имени Рози, пригрозила пожаловаться доктору на нарушение режима. Николас пообещал больше не нарушать распорядок и опустился на подушки. Странно, он помнил все до мельчайших деталей, все понимал, но вот стремление убить себя его покинуло. На место этому пришла апатия, непонятное состояние, когда тебе все равно, как сложится дальнейшая судьба. Да, с ним хорошо поработали, лишив и этой возможности искупить вину. Ник знал, что с ним сделали, гипнотическое внушение, императив будет действовать еще дней двадцать, потом его влияние на разум сойдет на нет. Понимал, но сделать ничего не мог, программирующий был мастером своего дела. Он лишил Ника и этой единственной возможности спасти род от бесчестья.

Шли дни, с каждым разом периоды забытья становились все короче, в тело постепенно возвращалась былая сила, но за все время в палате не появилось никого, кроме Рози. Сама девушка на вопросы отвечать отказывалась, ссылаясь на неосведомленность. Наконец Ник не выдержал и потребовал немедленной встречи с любым, кто ответит на его вопросы. Но и это осталось без внимания. Так продолжалось еще две недели, пока в один прекрасный день в палату не вошли двое в форме императорских судей. Один из них, пожилой самурай с непроницаемым, словно высеченным из гранита лицом, молча придвинул стул и сел, второй, помоложе, остался у дверей. Ник вскочил на ноги, склонился в глубоком поклоне, а затем упал на колени и склонил голову в ожидании, когда старший соизволит обратиться к нему. Он молчал, стараясь сохранять подчеркнутую невозмутимость, но давалось это с трудом. Сердце колотилось, как бешеное, лоб был сухим и горячим, а по спине стекала тонкая струйка ледяного пота. Похоже, его неприятности оказались гораздо сильнее того, что он даже предполагал, ибо если в деле участвует императорский суд, значит затронут вопрос государственной важности. И ему, простому самураю, теперь не приходилось ждать для себя ничего хорошего.

Пауза затягивалась. Затягивалась, словно петля. Ник почти физически ощущал принизывающий взгляд судьи.

— Итак, давайте поговорим, Фолдер. — Голос судьи был слишком мягок, источая ложное чувство доброжелательности.

— Да, почтенный судья. — Ник постарался придать голосу тон почтительного ожидания. — Я внимательно слушаю.

Судья поморщился.

— Прекратите, Фолдер, вы ведь прекрасно понимаете, о чем речь. Оставьте ненужные церемонии, давайте просто поговорим, от этого зависит ваша судьба. Сядьте на кровать напротив меня.

Ник коротко кивнул и сел, умная кровать слегка изменила угол наклона, подстраиваясь под новую позу пациента.

— Моя судьба теперь ничто, господин судья, сегун мертв. Если вы хотели расспросить об этом, то мне нечего добавить к записи моей камеры.

Судья поднял руку, прерывая его речь, и повернулся к своему напарнику.

— Оставь нас, Йоримото.

Второй судья все так же молча склонил голову и исчез за дверью. Старый судья дождался, пока щелкнет замок двери, и, разжав губы, укрывавшие крепкие, будто лезвия кусачек, желтоватые зубы, заговорил:

— Послушай, Ник, я хорошо знал твоего отца и теперь хочу помочь тебе. У нас нет никаких данных о том, что произошло на острове. Когда туда прибыла группа спецназа, все уже было кончено, уцелевшие Тедау покончили жизнь самоубийством. Из всех парламентеров спасти удалось только тебя. Протест в Контрольный комитет был отклонен, Тедау заявили, что это — досадная инициатива взбешенных периодом размножения самцов.

— А индивидуальные камеры, судья? На них должно быть все!

— Увы, память в камерах была пуста, техники в недоумении, они не могут объяснить способ, которым была стерта информация.

Ник на секунду задержал дыхание, решаясь.

— Меня в чем-то обвиняют?

— Нет, Ник, формально ты чист перед Императором. Проблема в другом: после смерти Такаси мы потеряли Анатолию. Император зол, он имел свои виды на тот сектор. А ты, как единственный уцелевший, оказался на пути его гнева. Твоя мать попыталась вступиться за тебя, она имеет достаточные связи при дворе, но все ее мольбы остались без внимания.

— Я готов принять самое суровое наказание. Надеюсь только, что мне позволят умереть, как и подобает самураю.

Судья печально склонил голову.

— Увы, Император был слишком зол. Поначалу он велел казнить тебя, но друзья твоего отца смогли добиться смягчения наказания. Ты приговорен к изгнанию, и я прибыл, чтобы зачитать тебе текст указа. Итак. Отныне тебе запрещается под страхом смерти появляться в пределах Восходящей Империи. Ты лишаешься дарованных твоему отцу земель и состояния, и ты обязан покинуть пределы Империи, как только твое здоровье позволит перенести межзвездный перелет. Но, памятуя твои прежние заслуги и заслуги твоего отца, Император милостиво разрешил сохранить твой титул и звание.

Ник вздрогнул и зажмурил глаза, будто от удара. Изгнание…

Судья вздохнул.

— Мне очень жаль, Ник. Конечно, у нас есть кое-какая информация о том, что произошло на острове, у нас были трупы, у нас было оружие, согласно нашему расследованию ты лично уничтожил восьмерых «двухручников» из числа самих храмовых бойцов гнезда, но… Император непреклонен.

Ник вздрогнул, так вот кем были те самцы… о Будда, но как же так? Даже победа над одним храмовым бойцом являлась поводом для того, чтобы рядового асигару тут же произвели в самураи… Между тем судья продолжил:

— И твой отец, и твой сегун были слишком большой занозой для очень многих, но, если позволить тебе даже просто рассказать, ты вполне можешь стать новым лидером этой группы. А сейчас обстановка такова, что раскол — это последнее, что надо Императору. Друзья твоего отца собрали некоторую сумму, она позволит тебе прожить первое время, а потом… — Он сделал небольшую паузу, — мастера твоего класса всегда будут пользоваться спросом. Я разговаривал с врачом, ты практически здоров, все показатели твоего организма остались на том же уровне, что и до ранения. А там, как знать, как повернется жизнь…

Ник сидел на кровати, молча переваривая услышанное. Он больше никто, РОНИН, самурай без хозяина, человек без цели в жизни. Зачем, за что?! Он прикрыл глаза.

— Будет ли мне позволено попрощаться с моей матушкой?

Судья покачал головой.

— Увы, нет. Указ Императора однозначен. Ты больше не имеешь права общаться с подданными Империи. Мне очень жаль, Ник.

— Когда я должен улетать?

— Как только ты сможешь перенести полет. Это все, Ник. Мне пора, удачи тебе!

— Спасибо, судья. Как ваше имя? Откуда вы знали моего отца?

Судья, уже положивший руку на дверной сенсор, остановился.

— Имя мое тебе не скажет ровным счетом ничего. Так стоит ли сотрясать воздух? А твой отец… я служил в том подразделении, которое твой отец вытащил из мясорубки на Горе Хэй. Я умею платить старые долги. До свидания, сынок.

Судья вышел. Ник осторожно встал, пробуя восстановленное тело. Хоть привычный мир и рушился у него на глазах, но теперь честь обязывала его жить. Последние слова старого самурая вселили новую надежду. У отца осталось много друзей, играющих не последнюю роль в Империи, значит, у него еще есть шанс когда-нибудь вернуться и загладить свою вину. Главное — не терять веру.