Механическое сердце(начало)

   - Как твоя сестра? - ей не хотелось спать, хотя в его присутствии у нее, пожалуй, получилось бы. Но Дитар жаль было тратить время на сон. Ей не так и много осталось. Несмотря на все усилия Брокка, болезнь рано или поздно возьмет свое.

   Дита и так прожила много дольше отмерянного докторами срока.

   - Уже лучше, - он улыбнулся. - Но...

   Он замолчал и, взяв ладонь Дитар, принялся растирать пальцы.

   - Эйо по-прежнему его ждет. И я знаю, что дождется... и мне это не нравится. Слишком рискованно.

   Дитар не торопила. Смежив веки, она просто наслаждалась его близостью, голосом, прикосновениями. К ней сейчас редко кто прикасался вот так, не испытывая отвращения, и даже сестра милосердия, нанятая Брокком, с трудом скрывала брезгливость. Болезнь, терзавшая Диту, не была заразной, но сам запах ее, близость смерти, тревожили людей.

   - И да, - признался Брокк. - Я не хочу ее отпускать. Это, в конце концов, нечестно! Я знаю, что не имею права ее удерживать, что у нее своя жизнь и... Эйо действительно его любит. А он сумеет о ней позаботиться, но...

   - Но ты вновь останешься один?

   Дитар достало сил прикоснуться к нему, отбросить прядь светлых, с рыжиной волос.

   Вот что держало его рядом. Одиночество.

   Пять лет тому именно одиночество привело его к дверям дома Дитар, раздраженного, колючего, еще не ненавидящего весь мир, но близкого к ненависти. Он прикрывал искалеченную руку здоровой, смотрел исподлобья и скалился, едва удерживаясь на краю. А она, разглядывая его, пыталась понять, стоит ли связываться с опасным клиентом.

   - Ты откажешься от других, - сказал Брокк тогда, бросив на стол увесистый кошель. И в нем были не золотые монеты, но аметисты. Кошель развязался, и неограненные мутные камни рассыпались по поверхности стола. В ярком свете газовых рожков они казались тусклыми, ненастоящими. И Дитар, подняв самый крупный, лилово-бурый, поднесла к глазам.

   - Можешь позвать ювелира, если не веришь, - пес расположился в ее кресле. Он сидел скособочившись, пытаясь спрятать пустой рукав в тени.

   Брокк был бледен и худ, почти истощен.

   - Почему же, верю. - Дитар смела камни в кошель и протянула его гостю. - Это слишком много. Даже с учетом того, что мне придется отказаться от других... гостей.

   Его губа дернулась, и пес зарычал.

   А Дитар вдруг увидела, насколько ему плохо. И пришел он к ней лишь потому, что больше не к кому было идти со своей болью.

   Молодой какой...

   И уже несчастный.

   - Я собиралась пить чай, - она поднялась, оставив кошель на столе. - И буду рада, если вы составите мне компанию. Тогда и обсудим условия нашего с вами... сотрудничества.

   Он встал молча. И так же молча шел за ней. А в Бирюзовой гостиной, просторной и светлой, - прежде Дитар никого сюда не водила, сохраняя эту комнату за собой - остановился у часов.

   - Сломаны?

   - Давно уже. Я купила их такими... глупо, конечно...

   Зачем кому-то часы, которые утратили способность следить за временем?

   - Но они красивые.

   Бронзовая цапля застыла в причудливом танце. Птица изогнулась, запрокинув голову, почти касаясь посеребренным хохолком спины. Крылья были расправлены. Тонкие ноги прочно стояли на бронзовом шаре.

   - Хочешь, починю? - он не стал дожидаться ответа, пусть бы Дитар и запоздало кивнула. Брокк снял часы и, устроившись в кресле, вытащил из внутреннего кармана куртки футляр. Тогда Дитар не знала, что Мастер не нашел в себе сил расстаться с инструментами даже после несчастного случая.

   Зажав часы между колен, он разобрал их одной рукой и надолго погрузился в хитросплетения пружин и шестеренок, казалось, не замечая ничего, что происходит вокруг. Лишь когда скрипнула дверь, и в Бирюзовой гостиной появилась Лили, отвлекся.

   А Лили застыла на пороге, не зная, может ли войти. Она не привыкла видеть гостей в этой комнате.

   - Ты что-то хотела, дорогая? - Дитар остро чувствовала и смущение дочери, и страх ее, и странный к ней интерес со стороны гостя.

   - Это твоя дочь? - пес отложил часы, ссыпал на стол металлическую мелочь, которую держал в ладони, и поднялся. - Как ее зовут?

   - Лилиан.

   Дитар взяла дочь за руку, чувствуя, как начинает дрожать. Вдруг этот, полудикий, замерший на краю, пес захочет купить не ее, Дитар, но малышку?

   Среди ее клиентов встречались и такие.

   - Ли-ли-ан... красиво, - он взъерошил короткие волосы и как-то неуклюже улыбнулся. - Что случилось, Лилиан?

   Она же, сама сторонившаяся гостей, протянула ему куклу и кукольную голову.

   - Сломалась.

   Кукла была неновой, но любимой. Вот только веревки, на которых держались руки, ноги и голова, со временем истончились. И кукла время от времени рассыпалась. А Дитар ее чинила. Она могла бы купить другую, и покупала, а Лили благодарила, уносила новую подругу в комнату, и вновь возвращалась со старой.

   - Починить? - предложил пес.

   - А ты умеешь?

   - Умею. Дай сюда.

   Лили посмотрела на мать, дожидаясь разрешения. И пес, видимо, ощутив страх Дитар, бросил:

   - Вам нечего бояться, - он потер квадратный подбородок и смущенно добавил. - У меня сестра младшая... приезжала... раньше... у нее тоже куклы ломались. Это быстрее, чем с часами. Только мне веревка нужна. Или толстая шелковая нить. И... чтобы вы ее подержали.

   Он остался в доме до позднего вечера. Сначала возился с куклой, затем - с часами, вернув механическое их сердце к жизни. Он пил чай и слушал, как Дитар играет на клавесине. И на ужин остался.

   И когда в дверь позвонили, сам открыл.

   Что он сказал клиенту, Дитар не знала. Но вернулся вновь злым, оскаленным:

   - Теперь тебя содержу я. Других в этом доме не будет. Ясно?

   - Да.

   Он ушел за полночь, а вернулся на рассвете и, сунув Дитар букет - смешной, кто носит содержанке цветы? - спросил:

   - Лили встала?

   - Еще нет.

   - Я ей куклу принес. Новую.

   Альвийскую. Тонкую. Хрупкую. Сделанную из какого-то особого дерева, которое казалось наощупь теплым и мягким. Оно и цвет имело розоватый, отчего кукла выглядела живой. Маленькая леди в роскошном платье с турнюром, в крохотных перчатках и туфельках с бабочками. В руке кукла держала зонт от солнца, а шею ее украшала тройная нить жемчужного ожерелья.

   Кружево. Серебро.

   И удивительно тонкая работа.

   - Это... очень дорогой подарок, - Дитар видела эту куклу прежде в витрине "Лангери", и останавливалась, завороженная удивительной работой альвийских мастеров. Нет, она не испытывала нужды в деньгах, и Лили всегда получала самое лучшее, но эта кукла... ее цена была воистину запредельна.

   А пес ничего не сказал, сунул куклу в руки Дитар.

   И потребовал завтрак. От обеда он тоже отказываться не стал. Тогда он проводил в ее домике много времени, постепенно успокаиваясь.

   Ему не нужна была любовница. Ему требовалась семья.

   - Здесь хорошо, - сказал он как-то и, искоса глянув на Дитар, добавил. - Тебе все равно, что я... такой.

   Его рука заживала медленно, словно живое железо в крови не желало мириться с этой потерей. И зарубцевавшиеся было раны открывались, кровоточили, Брокк злился, но не от боли, которую испытывал, скорее от осознания, что стал калекой...

   Он пробовал пить и напивался, но боль не отступала.

   Трезвел.

   Метался.

   Менял обличье и выл, не способный устоять на трех ногах. В ярости разнес гостиную. Потом просил прощения.

   Он молчал, лежа на серой оттоманке, вытянув ноги, глядя исключительно на острые носы ботинок. И отказывался от еды. Приступы длились несколько дней кряду, но в конце концов Брокк находил в себе силы подняться.

   Он начинал читать стихи, сбивался и вновь замолкал. Садился у клавесина, касался клавиш, вот только мелодия получалась половинчатой, однорукой.