Роман для женщин

Ну хотя бы с этой: мне двадцать два, позади три года сравнительно активной любовной жизни, а моя единственная живая бабушка, у которой, увы, уже немного крыша поехала, всякий раз, когда я навещаю ее, спрашивает, есть ли у меня парень.

— Ну как, Лаура, — говорит она с озорной улыбкой, — у тебя уже есть парень?

Я никогда не знаю, смеяться мне или плакать.

Я часами рассказывала ей о своих отношениях с Джеффом, Рихардом, Оливером, а потом и с Робертом (по части такой доверительности бабушка немного заменяет мне мою космополитичную мать, которая вечно где-то мотается), и всякий раз даже дарила ей их фотки; и хотя бабушка торжественно засовывала их за стекло буфета рядом с остальными семейными фотографиями (в основном папиными), на ее осведомленности это ничуть не сказалось.

— Ну как, Лаура, — спросила она меня в одну августовскую пятницу, когда я заскочила к ней после обеда, чтобы вручить подарок, привезенный из Хорватии, — у тебя уже есть парень?

И знаете, милые дамы, что я ответила ей?

Бог знает что на меня нашло, но мне вдруг просто не захотелось ей врать.

Вперив в нее искренний взгляд а-ля Барунка Панклова[2], я сказала:

— Есть, бабушка. У меня их даже два.

Итак, возвращение из отпуска. Прилетели мы в четверг после обеда. Квартира была пуста, мама еще не вернулась из Чикаго, от своего тогдашнего друга Стива, и потому Рикки решил переночевать у нас.

Я, естественно, никакой радости от этого не испытывала.

Отупело взялась распаковывать чемоданы (Рикки предложил мне помочь, но я отказалась). Любая майка, которую я брала в руки, напоминала мне тот или иной конкретный день, когда я была в ней, и, конечно, Оливера. Купальник, упакованный перед отлетом еще мокрым, сделался уже несколько затхлым, но вместе с тем издавал слабый запах моря. У меня от природы сильно развито обоняние, что — как всем известно — имеет свои слабые и сильные стороны. Поскольку вы не обитаете в цветущей миндальной роще и на работу ездите, как и я, в набитом до отказа метро, это свойство явно не радует вас. Возможно, лучше других вы сумеете услышать запах вина или цветов, лучше многих других сможете оценить изысканный состав дорогих духов (откровенно говоря, я буквально тащусь от дорогих духов…), но вместе с тем и страдаете больше других. Даже очень слабый запах, который остальным кажется всего лишь неприятным (если они вообще его ощущают), буквально убивает вас.

Но я забегаю вперед.

Рикки, по счастью, решил пойти в кабачок и сыграть в дартс, а я смогла позвонить Ингрид и все ей как на духу выложить. Я, похоже, влюбилась! Почти в сорокалетнего дядю!

На другом конце линии — тишина. Ясно: Ингрид моего восторга не разделяет. Ей кажется, говорит она чуть погодя, что сорок лет и впрямь многовато.

— Я тоже так считаю… — растерянно произношу я.

А минуту-другую спустя Ингрид спрашивает, не хочу ли я пойти потанцевать и тем самым отметить мое возвращение — однако после долгой дороги я не совсем в форме.

— Сегодня нет, я очень устала. Может, завтра? — предлагаю я. — А нынче иди одна. Только не делай глупостей…

Я знаю, что говорю. Что касается секса, Ингрид всегда оставляла меня позади. Я потеряла невинность в девятнадцать лет, Ингрид — в пятнадцать. С тех пор она уже многое повидала. Но на все авантюры шла по доброй воле, хотя однажды какой-то профессиональный танцор на полночи силой привязал ее ноги к кровати… После переживаний такого рода, как правило, следует один надрывный телефонный звонок (угадайте кому…), а потом примерно трехнедельный целибат. В эти дни Ингрид поступает на один или два каких-нибудь учебных курса и ходит на кикбоксинг. Когда в этот своеобразный период я захожу к ней домой, то обычно застаю ее яростно брыкающей своими короткими ногами и выкрикивающей, что всех мужиков следует кастрировать… А неделю спустя она уже снова сидит в каком-нибудь кафе в майке на бретельках и строит глазки, например, молодому зеленоокому брюнету в шерстяном джемпере; о тот же вечер она спит с ним, влюбляется в него и после недолгого знакомства покупает ему в магазине «The Art of Living»[3] оранжевое кресло, что, естественно, приводит мальчика в ужас; он тотчас отваливает, объясняя всем, что Ингрид немного чокнутая.

И между прочим, он недалек от истины.

В пятницу у меня был еще отпуск. Я могла преспокойно спать хоть до одиннадцати, однако проснулась уже на рассвете и глядела в потолок, не зная, куда деть себя. С нетерпением ждала, когда смогу включить мобильник, но сделать это раньше восьми не решалась, дабы Рикки ничего не заподозрил. На ночь я выключаю телефон, так как во время отпуска обнаружила, что Рикки просыпается даже от малейшего писка, сообщающего о поступлении эсэмэски. Вы же знаете, милые дамы, как бывает: в половине второго ночи вы открываете глаза, так как не совсем уверены, пискнул мобильник или нет (само собой, опасаетесь обоих вариантов), а на противоположной стене предательски отражается зеленоватая полоска дисплея… Вы покрываетесь румянцем (по счастью, полная тьма), затаив дыхание, осторожно протягиваете руку к мобильнику на ночном столике и по возможности быстро читаете сообщение (естественно, так, чтобы ваш друг, если он случайно проснулся, не увидел его):

СУЩЕСТВУЕТ ЛИ ЧТО-ЛИБО БОЛЕЕ ПУСТОЕ, ЧЕМ ПУСТОЕ ОБЪЯТИЕ?

Вы моментально стираете сообщение, которое разрывает вам сердце. Дисплей тотчас гаснет, и единственное, что светит во тьме гостиничного номера, — это белок глаза вашего тихо ревнующего друга…

Думаю, милые сестры, вы зримо можете себе это представить — как-никак сотовый телефон теперь у каждой.

Не сомневаюсь, что вы отлично знаете, как может перехватывать дыхание одно такое попискивание!

В конце концов я не выдержала. В четверть восьмого, надев очки, вылезла из постели. Рикки спал или притворялся спящим. Между прочим, очки ношу с третьего класса и давно к ним привыкла. Ни малейших комплексов по этому поводу не испытываю. Я и очки неразрывны, так всегда было и так будет. О контактных линзах я никогда и не помышляла: во-первых, сейчас можно достать по-настоящему классную оправу, а во-вторых, я принципиально отказываюсь совать в глаза пальцы… Мне это кажется ужасно неаппетитным. Когда вижу, как кто-то оттягивает нижнее веко и всему свету демонстрирует свою красную слизистую, меня всякий раз выворачивает. Сверх того, каждый при этом выглядит полным дебилом — вы когда-нибудь наблюдали, какой вид у людей, вставляющих в глаза линзы?

Значит, так: как только очки были у меня на носу, я пошла в кухню, включила мобильник, чтобы увериться, не пришло ли мне ночью от кого-нибудь еще одно сообщение. Говорю, от кого-нибудь, но, естественно, в голове у меня главным образом Оливер. Кроме него, ночью мне пишут только мама и Ингрид. С текстовками от мамы проблем никаких, их запросто могу дать прочесть Рикки (само собой, кроме тех, в которых мама высказывается по его адресу, — ха, ха…).

Типичное сообщение от Ингрид приходит на рассвете и звучит так: ВСЕХ МУЖИКОВ СЛЕДОВАЛО БЫ КАСТРИРОВАТЬ!

Включенный мобильник тихо пискнул. Принятые сообщения: 1 — указывает дисплей. Нажимаю нужную кнопку: Оливер. От Ингрид, к счастью, ничего, от мамы тоже ничего, и это уже слегка беспокоит меня, но сейчас главное — Оливерова эсэмэска. Читать? Да!

ПРИГЛАШАЮ ТЕБЯ НА УЖИН — В СЕМЬ У НАЦИОНАЛЬНОГО ТЕАТРА? О.

Мои мысли бегут в следующем порядке:

1. Я счастлива!

2. Срочно перенести прием у зубного врача с понедельника на сегодня! (Ради этого выдержу все его скабрезные шуточки!)

3. Утром обязательно к парикмахерше!

4. Почему мама не отзывается?

5. Побрить ноги и лобок.

— Кто тебе пишет? — кричит Рикки из спальни.

Ненавижу его! Как он услышал этот писк? Вот он уже идет. Стереть сообщение? Да! Стираю.

2

Барбора Панклова — девичье имя и фамилия Вожены Немцовой (1820–1862), основательницы современной чешской прозы. Повесть «Бабушка» (1855) — вершина ее творчества.

3

Умение жить (англ.).