Проба пера

Вспышка боли была настолько ослепляющей, что Дима распластался на асфальте. В голове плыло, к горлу подкатила тошнота. Он умирал и знал это. Оставалось только закрыть глаза и терпеливо дожидаться финиша. Ленточка, символизирующая окончание пути, приближалась со скоростью реактивного самолета.

Мгновение спустя совсем рядом Дима услышал визг тормозов, а еще через секунду — звонкие хлопки выстрелов. Зацокали гильзы. Кто-то подхватил его под мышки, потащил в машину.

— Там Борик, — только и смог выдохнуть Дима. — В подъезде…

Его не слушали. Втянули на заднее сиденье. Хлопнули дверцы, взревел двигатель. Водитель взял такую скорость, что Диму едва не размазало по спинке заднего сиденья.

— Блин, кровь, — услышал он уже затухающим сознанием. — Ранили его вроде… В больницу придется.

— Не здесь, — сказал второй голос. — До малаховской довезем. Там и охрану поставим посерьезнее, и врачи свои. Никто вопросов задавать не будет.

— А что он насчет Борика говорил?

Дима хотел еще раз сказать, что Борик остался в подъезде, но не смог даже разлепить губ.

— Сказал, Борик в парадняке остался. В том, из которого эти падлы шмаляли.

— Тогда его грохнули, наверное, — заметил рассудительно первый. — Жаль пацана. Реальный был боец. Надо будет с похоронами подсуетиться, — продолжал он все тем же чуть отстраненным тоном. — Гробовщики и цветочники, падлы, зажиреют. Столько сегодня народу положили… На одном Крохе такие бабки наварят…

Больше Димка не слышал ничего. Провалился в беспамятство.

В клинике, что на улице Петра Малахова, никто на скуку не жаловался. Клинику давно было бы пора переименовать в «бандитскую» и присвоить ей официальный статус закрытого медицинского учреждения.

Надо заметить, что хирургическое отделение больницы славилось на весь город. Ввиду специфичного, очень востребованного в определенных кругах профиля оно было оснащено по последнему слову техники. Палаты сияли чистотой. Телевизоры, видеомагнитофоны, холодильники и прочая техника не удивляли никого. Мебель вполне соответствовала европейским стандартам. Специалисты в отделении работали только первоклассные. Зарабатывали здесь очень и очень неплохо. Надбавки к официальной зарплате платились из «Благотворительного фонда оказания содействия медицинским учреждениям России». Фонд этот был создан специально для поддержки данной конкретной больницы. Зачем платить врачам трех больниц, постоянно рискуя, что в нужный момент своего хирурга просто не окажется на месте, когда можно оснастить по уму отделение одной и пользоваться им сообща? Нет, привозили сюда и простых граждан. Врачи даже испытывали некоторое злорадство, «прописывая» обычных старушек в «люксовые», бандитские номера, — пусть и честные люди за счет криминала нормально поболеют, — но никто особенно и не возражал.

Хирурги, сами того не желая, поднимали авторитет братвы в городе. «Вон как, Никитишна. Бандиты, а о простом народе заботятся поболе государства». Расслабьтесь, пенсионеры. Если бы кому-нибудь из братвы понадобилась данная конкретная палата, вас живенько переместили бы в коридор. А как вы думали? Кто «девушку ужинает», тот «девушку и танцует».

Больница являлась зоной перемирия. Это правило вовсе не являлось признаком благородства местной братвы. Просто того требовали понятия. На больничке человека валить — явный косяк. На крыльце — бога ради. На носилках у дверей приемного покоя — на здоровье. Но стоило перенести раненого через порог больницы — все. Двери закрылись, поезд ушел. Лови следующего момента.

Правило это, легко нарушаемое в большинстве крупных городов, здесь соблюдалось неукоснительно. Городишко маленький. Все друг у друга на глазах. Чего тут делить-то? Все уже поделено. Тогда зачем беспредельничать? По понятиям — оно всем спокойней обходится. Живем, на хлеб-масло икорку мажем, коньячком запиваем. Каждый своим. Чинно, благородно…

Диму доставили в приемный покой около четырех утра. Штангист гнал так, словно от того, выживет Дима или нет, зависела его собственная жизнь. Раненого сразу увезли в операционную. Братва осталась дожидаться внизу, тихо переговариваясь между собой.

— Блин, надо выяснить, чьи это люди были, увезти в лес и подвесить за я..а.

— Не, вешать не надо. Надо раздеть и в муравейник поставить. Только сначала расписать конкретно и носки в пасть забить, чтобы орать не могли.

Штангист выслушал предложения, касающиеся планов мести, вышел на крыльцо, достал мобильник и принялся звонить Вадиму. Тот все понял с полуслова.

— Штангист, побудьте пока в больнице. Никого на этаж не впускать. Я сейчас подтяну людей реальных. Димка у нас как в сейфе будет лежать. Лучше президента.

Штангист вернулся в холл, передал указания Вадима, и все трое бойцов направились к лестнице. Через полминуты они были на нужном этаже.

Молоденькая медсестра на вахте вскинулась было: «Сюда без халатов нельзя», но на нее цыкнули, и она сразу же увяла. С хорошими людьми лучше не спорить.

— В какую палату его кладут? — спросил у девушки Штангист.

— В восьмую.

Та лупала красивенькими глазками. Вообще, симпотная телочка. С умом, с образованием. Трахалась небось с братвой за бабки. Конкретно устроилась. И клиентов у кабаков снимать не надо, и при деле. А тарифы тут, наверное, покруче, чем на «Поле». Реально голодный мужик последнюю шкуру с себя снимет и такой отдаст.

— Присматривай за моим братаном хорошо, поняла? Чтобы как полный «папа» лежал. Чтобы все было, — погрозил ей пальцем Штангист. Он достал из кармана тоненькую стопочку стодолларовых банкнот, бросил на конторку. — Останется пацан недоволен — с тебя лично спрошу, учти. — Штангист оглядел коридор: — Кто еще в отделении есть?

Медсестра проворно сцапала денежку, сунула в карман накрахмаленного, подчеркивающего солидные формы халатика.

— Женщина после аппендицита. Старичок-военный. Полковник в отставке, кажется. Мальчишка один с мениском. Одиннадцать лет, представляешь? Колено на футбольном матче ему выбили.

— Кто еще?

— И восемь или девять ваших.

— Каких это «наших»? — нахмурился Штангист. — Чьи пацаны, реально?

— Я не знаю, — пожала плечами девушка и снова захлопала глазками, как заводная кукла. — Их недавно привезли. У всех огнестрельные. Пятеро тяжелых. Трое с множественными, эти в реанимации, остальные тут, в палатах.

Скорее всего, это были люди Абрека. «Папы» не стало, позаботиться некому. А может, Смольного или Хевры. Те своих бросят, глазом не моргнут. Манила бы уже людей здесь поставил, как у мавзолея. А эти… Ладно, пусть лежат пацаны. На больничке своих и чужих нет. На больничке все — братва.

— Ночь сегодня — кошмарики, — доверительно сообщила Штангисту девчонка. — Человек тридцать в морг отнесли. Все с огнестрельными. Еще днем привозили. Там уже места нет, стали в другие больницы отправлять.

В коридор вышел врач.

— Почему без халатов в отделении? — буркнул он сестре.

— Брат, ты не шуми, — подступился к хирургу Штангист, доставая из кармана пачку баксов потолще. — Вот, за старание, премия. Держи.

Хирург взял деньги, покрутил в руке, сунул в карман. Выглядело это довольно безразлично. Словно плевать ему было на деньги. Впрочем, возможно, так оно и было. Устал человек. Шутка ли, столько работы за день привалило.

— Маша, — врач повернулся к конторке. — Выдай ребятам халаты.

Девчонка кивнула. А взгляд у самой… С лепилой этим она, наверное, тоже трахалась. Только с братвой за лаве, а с ним бесплатно. Он для нее — авторитет, вроде как для них — Кроха. А то и покруче.

— Так что скажешь, брат? — теребил врача Штангист. — Вытянет наш пацан?

«Брата» хирург пропустил мимо ушей. Привык уже.

— В рубашке ваш мальчишка родился. Дважды в него попали. Одна пуля внутри застряла — вытащили. Вторая развалила ему телефон сотовый. Он в нагрудном кармане лежал. Пластмассу пришлось из тела вынимать. Болевой шок. И крови потерял прилично. Мы его под капельницу положили. К утру придет в себя. Правда, пойдет не раньше чем через неделю. Но жить будет — это главное. Еще и нас с вами переживет.