Кокон

Ганноуэй что-то сказал Вивьен, она ответила ему с презрительной миной. Эгалитарианцы заспорили между собой, но Ганноуэй утихомирил их одним повелительным жестом. Он подошел к границе поля и несколько минут внимательно смотрел на Коскинена, который мог только тихо злиться в ответ.

Наконец Ганноуэй достал из кармана два миникома, взял лист бумаги и что-то написал на нем, и поднял так, чтобы Питер мог прочитать:

«Слишком неуклюжий способ общения. Предлагаю вам один миником. Наберитесь смелости, отключите экран на секунду и возьмите. Пистолет я положу в другом углу комнаты, так что не успею его схватить. Мои друзья пока поднимут руки вверх. Договорились?»

Коскинен кивнул. Пока Ганноуэй готовился — относил пистолет в дальний угол, он обдумывал, что бы такое крикнуть Вивьен, но так и не придумал. Две секунды — это очень мало…

Вновь изолировав себя от нападавших, он прикрепил мини-ком к запястью. Ганноуэй включил свой миником на полную мощность, так чтобы он передавал все, что говорят в комнате, и положил его на стол.

— Ну вот, теперь мы можем спокойно побеседовать, — сказал он.

— Нам не о чем разговаривать, — отрезал Коскинен.

— Напротив, мы многое должны обсудить. У вас сложилось абсолютно неверное представление о нашей организации.

— Мне кажется, ваши действия говорят сами за себя.

— В кабинете вы охотно слушали нас. Но мистер Трембецкий оказал пагубное влияние на ваши мысли.

— Он лишь объяснил мне, чего в действительности стоят ваши принципы. Я никогда не поддержу план, который предусматривает убийства моих сограждан.

— Не всех. Кому-то повезет, его не тронут, — заметил Трембецкий. Риколетти наотмашь ударил поляка по лицу.

— Чтобы больше этого не было! — резко одернул его Ганноуэй.

— Какая же революция без жестокости, — зло усмехнулась Вивьен.

— Мы хотим видеть вас нашими друзьями, — сказал Ганноуэй.

— Для начала дайте нам возможность уйти отсюда.

— Вы, кажется, недопонимаете ситуацию. Вы не пробудете на свободе и недели. Я не могу позволить, чтобы такое изобретение, как этот кокон, попало в лапы Маркуса!

— Тогда помогите сделать так, чтобы оно попало к Президенту.

— Ну, я ведь уже объяснял вам…

— Нас не удовлетворило ваше объяснение, — перебил Коскинен. — Я предлагаю передать прибор в руки людей, имеющих законную власть. Вы в их число не входите.

— Пустой разговор, Керс, — прорычал Томсон. — Они просто фанатики.

— О, лишь один — мистер Трембецкий, — вздохнул Ганноуэй. — Мистер Коскинен, как мне кажется, более благоразумен. Надеюсь, вам не составит труда взглянуть на ситуацию нашими глазами?

— Не составит, — ответил Коскинен.

— Боюсь показаться вам излишне жестоким. Но ведь не мы заключили вас в кокон. Между прочим, человек умирает от жажды всего за несколько дней…

Коскинен с некоторым удивлением отметил, что совсем не испытывает страха. Конечно, он хотел жить долго, как можно дольше, но сейчас в его мозгу не осталось других чувств, кроме злости.

— Я к этому готов, — резко ответил он. — Но запомните, тело мое останется под полем навсегда. Либо — другой вариант — вы разрушаете генератор лазерным лучом. Сомневаюсь, правда, что это поможет вам собрать новый генератор.

— Зато я в этом не сомневаюсь, — бросил Ганноуэй.

— Вы просто не успеете. У Абрамса хватит денег, чтобы послать на Марс новую экспедицию, и у него хватит ума отправить туда людей, которым марсиане пожелают передать чертежи.

— Что ж, в этих словах есть зерно… — пробормотал Ганноуэй себе под нос. Когда он вновь поднял глаза, в них светилась какая-то жуть: — Конечно, мистер Коскинен, вы — герой, вы действительно спокойно относитесь к смерти… Рад за вас. Но вот позволите ли вы так же спокойно умереть своим друзьям? Из-за своего геройства, а?

Трембецкий раздраженно плюнул на пол:

— Ну, Пит, разве он не негодяй?

— Он прав, — вздохнул Ганноуэй. — Я негодяй, но я поступлю именно так, как сказал. Есть вещи поважнее чьей-то жизни или смерти. В нашей игре слишком высока ставка.

Коскинен почувствовал, как по телу волнами побежали озноб и жар.

— Если вы их убьете, вы никогда, слышите, никогда не получите кокон! — в бешенстве крикнул он.

— О, нет, — с улыбкой протянул Ганноуэй, — я вовсе не имел в виду мгновенную смерть. Вы продержитесь в коконе дня три-четыре, максимум пять. Для миссис Кордейро эти дни тоже будут немного неприятны. Она проведет их у вас на глазах. Но пока вы живы, у нее тоже будет надежда

Лицо Вивьен побледнело, как мел. Она пыталась что-то сказать, но произнесла лишь с третьей попытки:

— Не обращай внимания, Пит. Что бы ни случилось.

— Вы помните где оборудование? То самое. Отлично. Принесите его сюда, — приказал Ганноуэй помощникам.

Хилл и Риколетти вышли, и Ганноуэй, закурив, уселся в кресло с довольным видом.

— Почему вы замолчали? Можете поговорить друг с другом, — предложил он.

— Ви, — хрипло позвал Коскинен.

Она несколько раз глубоко вздохнула.

— Не переживай за меня, Пит. Я не хочу жить, если мною станут управлять такие ублюдки…

— Э нет, постойте, — запротестовал Томпсон. — Вы что же думаете, нам доставляет удовольствие мучить людей?

— А почему бы и нет? — ответил Трембецкий.

— Послушайте, — напористо сказал Ганноуэй. — Я уважаю ваши убеждения. Вы не представляете, с какой радостью я видел бы вас среди своих друзей. Вы могли бы принести огромную пользу нашему делу, всей планете, ведь, если я и согласился с тем, что негодяй, это вовсе не значит, что я враг рода человеческого. И если вам суждено погибнуть от моей руки… Я даже не знаю, удастся ли мне когда-нибудь отмыть руки от вашей крови… Но если я позволю вам уйти, сколько крови прольется тогда?

— Да замолчите вы! — рявкнул Трембецкий. И тут же обратился к Коскинену: — Питер, я вырублюсь быстро. Меня пытать не имеет смысла. Проще пристрелить. Но… — Голос его предательски дрогнул. — Но если я сломаюсь и попрошу вас выключить поле, обещайте мне, что вы этого не сделаете. Вы поняли?

Коскинен почти не слышал его слов, раздавленный ужасом предстоящего зрелища. От волнения глаза застилала пелена.

— Твое решение? — спросил он Вивьен. — Как ты скажешь, так и будет.

— Я уже все решила, — ответила девушка. — Ты должен остаться внутри.

— Нет, подожди, ты не поняла… Ведь все это политиканство лично для тебя ничего не значит. Ты ненавидишь Маркуса, но Ганноуэй с шайкой может гарантировать тебе, что с Маркусом они разделаются обязательно. Это не твоя игра, Ви. Поэтому я хочу, чтобы ты знала, на что идешь…

Она ответила ему с улыбкой, которая далась ей с неимоверным трудом:

— А ты, оказывается, трус, Пит. Хочешь переложить на меня ответственность.

— Пойми, я не вправе решать один. Ведь дело касается не меня… — с мольбой в голосе произнес Коскинен.

— Ладно. Тогда я тебе скажу, Питер. — Ты остаешься внутри. Я не очень ценю жизнь. Последние годы она меня не баловала, так что если и оборвется — невелика потеря!

— Не говори так!!

— Ты только не переживай, — тихо проговорила она. Ганноуэй нанизывал друг на друга колечки дыма. Советники нервничали. Риколетти и Хилл задерживались, а время играло на руку Коскинену.

— А как быть с тем о-чем-мы-все-знаем? — спросил Трембецкий.

«Детонатор» — вспомнил Коскинен, похолодев от внезапно вспыхнувшей надежды и страха. Но сразу же подумал, что лучше смерть именно так, мгновенно, чем мучиться несколько дней от жажды и голода. Тем более, став свидетелем страданий Вивьен.

— Нет, — без колебаний ответила она — Я не могу. Это невозможно.

— О чем вы болтаете? — рявкнул Бросен, но в этот момент дверь номера открылась, и в нее протиснулись Риколетти и Холл, неся за ручки большой ящик и толстый моток пластикового шнура.

— Где поставим? — спросил Холл.

Ганноуэй вздохнул, но ответил быстро. Видимо, решение он принял заранее.

— Ставьте прямо здесь, возле двери в спальню. Из-за этого поля тут стало слишком тесно.