Мой помощник Карсыбек

Это Карсыбек знал. Его отец был рабочим. Два раза в месяц он приносил матери деньги и говорил:

«Вот зарплата за полмесяца, Хайжан».

И мать очень берегла эти деньги, потому что отец зарабатывал их, пропадая на своем участке весь день.

Карсыбек кивнул головой в знак того, что понял, хотя, конечно, понял далеко не все. Например, государство… Что это такое? Но решил расспросить об этом Елену Петровну. Уж она-то все знает!

Помолчали. Карсыбек сказал:

— А кто вас послал сюда?

— Партия.

Партия! Карсыбек часто слышал это слово. Отец иногда уходил вечером из дома и говорил матери:

«Хайжан, я ухожу на открытое партийное собрание».

А Соня показала Карсыбеку портрет человека с очень умными глазами, высоченным лбом и рыжеватой бородкой. Карсыбек, конечно, знал, что Владимир Ильич Ленин — создатель и вождь партии.

Елена Петровна объяснила тогда же, что партия — это множество людей, самых преданных Родине. Всегда и во всем они должны быть примером другим людям — и в работе и в жизни вообще.

«Тех, кто в партии, — сказала дальше Елена Петровна, — зовут коммунистами. И они живут и работают так, как их учил Ленин. А Ленин хотел добра для всех, кто трудится и зарабатывает хлеб своим трудом. Ну, кто, например, строит дома, железные дороги, пашет землю или кто сочиняет книжки, пишет музыку…»

— Про партию я все знаю! — горделиво заметил Карсыбек, а незнакомец улыбнулся в ответ. — Это нам рассказывала Елена Петровна.

— А кто она?

— Сонина мама. Ну, там еще Омар лентяй. И начальник станции, товарищ Жаркенов.

— А-а, Ильяс Жаркенов! Его я знаю. Он перестраивает для нас разъезд.

— А как вас зовут, аксакал? — спросил Карсыбек.

— Матвей Иванович. А фамилия моя Хижняков. А твоя?

— Я уже сказал: Табанов.

— Прости, не расслышал. Так будем знакомы, товарищ Табанов?

— Очень приятно, — вежливо сказал Карсыбек; этому его тоже научила Елена Петровна. — Скоро мы приедем.

Проехали еще километра два, и Карсыбек крикнул:

— Поворачивайте направо! Вон там Тыныш-Бурыш.

Матвей Иванович повернул направо. Метрах в трехстах на берегу реки виднелась груда камней, неведомо как попавших сюда. Ученые люди говорили, что эти камни — остатки очень древнего человеческого поселения.

Матвей Иванович вышел из машины, за ним — Карсыбек.

С запада потянуло прохладой, солнце садилось огромным красным шаром и окрасило небо в разные цвета. Каждую секунду они менялись и расплывались в бездонной глубине.

Они набрали большую кучу прошлогоднего камыша, сухого и ломкого. Матвей Иванович приготовил все для того, чтобы зажечь костер, потом вынул из машины две железные палки с рогульками на конце, воткнул их в землю, положил поперек рогулек еще одну палку, наполнил котелок и чайник водой из речки. Она бесшумно несла свои воды, а кое-где в изгибах русла еще лежал плотным слоем снег. В этих местах он иной раз тает только в июне.

Карсыбек, уже почувствовавший волчий аппетит (ел он рано утром) и думавший только о том, чем его накормит Матвей Иванович, был неприятно разочарован, когда тот сказал:

— А сейчас мы отъедем еще километров на десять от этого места, ладно?

— Зачем?

— Мне нужно, — неопределенно ответил Матвей Иванович. — Ты найдешь дорогу обратно?

— Да, если поедем прямо или вдоль речки.

— Нет, я хочу отъехать от речки. И подальше.

Они ехали молча минут двадцать. Матвей Иванович остановил машину и обратился к Карсыбеку:

— Ты посиди, я сейчас приду. Не боишься? Карсыбек потряс во тьме головой. Вот еще, бояться! Да что он, девчонка какая-нибудь? Сколько раз в такой же кромешной тьме он бывал с отцом в местах более глухих и часами, лежа на земле, наблюдал, как светят звезды над степью.

— Нет, — решительно сказал Матвей Иванович. — Мне жаль оставлять тебя одного. Пойдем со мной.

Они отошли шагов пятьдесят. Карсыбек обернулся. Машина как бы растаяла в темноте ночи.

Матвей Иванович шагал по степи минут десять, потом остановился и сказал почему-то шепотом:

— Теперь помолчи, ладно?

— Почему?

— Я хочу послушать… Не знаю, поймешь ли ты меня… Я хочу послушать, что мне нашепчет степь.

— Но она молчит. Она всегда молчит ночью. Тут всё молчит.

— Нет, сынок, тут многое можно услышать. Жизнь никогда и нигде не замолкает ни на секунду. Можно слышать свое дыхание, биение сердца, шуршание ковыля… Можно услышать даже, как мчатся звезды там в небе. Молчи!

Карсыбек и Матвей Иванович сели на тулуп, который директор взял из машины.

Матвей Иванович знал, что никогда больше не будет у него такой ночи и никогда не будет этот мир объят таким безмолвием, как в этот день, в эту ночь, в этот час. Он старался не двигаться и как бы впитывал в себя звенящую, ни с чем несравнимую тишь. И ему казалось, что он слышит стремительный полет звезд в глубинах, куда еще не проникала ни одна живая душа.

Ни звука. Ни шороха. Ни крика птицы… Ни единого огонька, ни шелеста ковыля. Безмолвие, торжественное и величавое, окружало Матвея Ивановича, и он как бы растворился в нем.

Он ни о чем не думал.

Казалось, что жизнь здесь перестала существовать и все летит в некую беспредельность подобно созвездиям и чудовищным скоплениям их в пространстве, недоступном человеческому пониманию, бездонном и бесконечном, не имеющем ни начала, ни конца.

Но голоса человеческие, грохот машин разорвут молчание, и оно уже не будет отныне властвовать здесь. И земля, которая кормила лишь ковыль, сурков и птиц, отдаст человеку богатства, накопленные веками, если не вечностью.

Матвей Иванович вспомнил свой разговор с одним геологом. Геологическая партия, в которой работал тот человек, была и в этих местах. Она разведывала недра степей. Люди бурили землю, натыкались на мощные пласты каменного угля, на залежи железной руды, олова, свинца, бокситов, асбеста…

Находили они следы древних поселений и могил, оружие, орудия труда, предметы домашнего обихода, кости и прах человеческий да золу — остатки костров, которые жгли кочевники-скотоводы, и колодцы, заброшенные давным-давно.

Теперь человек поднимет плугами целину и засеет ее.

Через полчаса Карсыбек грелся у костра, где весело и задорно потрескивал сухой камыш. Пламя костра освещало сосредоточенное лицо Матвея Ивановича — он готовил ужин.

Не вам рассказывать, как вкусно все, что приготовлено на костре, и как приятно греться возле него, когда вокруг темно и жутковато и только струящийся свет звезд трепещет где-то высоко, высоко… Я сам любил эти ночи у костра, когда мальчишкой ездил в ночное. Кругом таинственная тишина, неясные шорохи, редкий, одинокий крик какой-то птицы… А рассказы у костра!.. Вот почему я так часто перечитываю рассказ Тургенева «Бежин луг». Он всегда возбуждает во мне воспоминания о детстве.

Прежде всего Матвей Иванович угостил своего молодого приятеля колбасой из консервной банки. Это была не колбаса, а чудо! Не потому, что она была очень уж хорошего качества, а потому, что волчий аппетит, разыгравшийся у Карсыбека, придал ей такой вкус. Потом в котелке были сварены яйца. И это хорошо! Матвей Иванович открыл жестянку с персиковым компотом… Ну, на него, как вы сами понимаете, Карсыбек навалился с особенным удовольствием. Потом пили чай, но вместо обыкновенного молока было молоко сгущенное. Одну ложку, полную тягучей, сладкой массы, Матвей Иванович дал отведать Карсыбеку. И тот решил, что слаще этого молока, пожалуй, ничего быть не может.

Вымыв и вытерев посуду, в чем Карсыбек деятельно помогал Матвею Ивановичу, они посидели еще у костра.

Матвей Иванович курил, а Карсыбек, помолчав, спросил:

— У вас есть дети?

— Есть, но они уже большие. Дочь живет в Алма-Ате. Вот теперь я выберусь к ней. Тут недалеко, всего-то каких-нибудь полторы тысячи километров. И сын есть. Но тот живет далеко отсюда. И еще был у меня сынишка, смышленый и бойкий, вроде тебя. Но я не знаю, где он сейчас.