Страница 6 из 25
Поселок за зиму так разросся, что главная улица протянулась почти до самого семафора, а следом появлялись новые улицы и переулки. Построили баню, столовую, почту, сберегательную кассу и множество всяких других жилых и служебных домов. Но школы не было.
Карсыбек спросил как-то Елену Петровну:
— А когда же будет школа?
Елена Петровна сказала ему, что школа здесь пока не нужна.
— Понимаешь, рабочие, которые расширяют станцию, — временные жильцы. Они сделают свое дело и уедут вместе с семьями строить станции и класть пути в других местах. А ребят у постоянных рабочих мало. Вот когда сюда приедут люди пахать целину, тогда и школу построят, И для детей целинников и для вас.
Во второй раз Карсыбек слышал о целине, но спросить, что это такое, забыл.
Осенью Елена Петровна начала заниматься с детьми. К тому времени ее семья переехала из вагона в новый дом.
Ох, и нравился он Карсыбеку!
Светлый, нарядный, везде висят чистые-чистые, искусно вышитые занавески, на полу в столовой красивый ковер, на столах клетчатые, разноцветные скатерти. И каких только вещей не было в том доме… Например, на тумбочке стоял телефон…
Соня сказала важно:
— Начальник не может жить без домашнего телефона! Вдруг надо срочно вызвать его…
Карсыбек видел телефон в старом служебном помещении разъезда. Но тот был совсем другой, неуклюжий какой-то. А этот маленький, черненький и блестящий. Снимешь трубку — и что-то в ней заноет-заноет. Однако Елена Петровна не велела трогать телефон. Особенно доставалось за это Омару. Он то и дело норовил снять трубку. Непоседлив был малый, что и говорить.
Соня часто заводила патефон, и играл он так приятно, что просто не наслушаешься. Потом она показала Карсыбеку красивый ящик со всякими непонятными кнопками.
Вот Соня вынула какую-то штучку со шнурком и сказала, чтобы Карсыбек спел какую-нибудь песенку. Карсыбек немного поломался, потом запел, а Соня держала штучку почти около его рта. Когда Карсыбек окончил петь, Соня убрала штучку (вы догадываетесь, конечно, что это был микрофон), снова повернула какую-то рукоятку, нажала белую кнопку, в ящике что-то зашипело. Соня еще раз нажала кнопку, и Карсыбек услышал свой голос! Первый раз в жизни. И откуда? Из ящика! Он даже чуть-чуть отодвинулся от него.
Соня рассмеялась и сказала:
— Ведь это магнитофон, дурачок!
А откуда Карсыбеку было это знать? Вот глупая девчонка, право…
За зиму Карсыбек начал бегло говорить по-русски, но привычка к родному языку все-таки была сильнее. Думал Карсыбек по-казахски, а когда ему приходилось говорить по-русски, он сначала в уме (сам, конечно, того не понимая) переводил нужную фразу с казахского языка на русский, а уж потом произносил ее вслух.
Правда, для этого ему требовались считанные секунды, но говорил он медленно, запинаясь, часто коверкая слова.
Елена Петровна и Соня никогда не смеялись над ломаной речью Карсыбека. А когда увалень Омар начинал хихикать, мать гневно обрывала его.
Тентекбай втайне очень завидовал тому, что Карсыбек так быстро стал своим в доме начальника станции. Он тоже мог бы бывать здесь так же запросто, как и другие дети. Но он был заносчивым, самолюбивым и все ждал особого приглашения…
Елена Петровна никого к себе не приглашала, а тех ребят, которые бывали у нее и занимались вместе с Соней, она встречала так же ласково, как и Карсыбека.
Она радовалась тому, что Карсыбек очень хочет учиться, слушает ее со вниманием и добросовестно учит уроки.
А Тентекбай делал вид, будто он занят на строительстве и ему не до ученья… Он не пропускал ни одного случая, чтобы поиздеваться над «ученым» Карсыбеком. Особенно, когда тот начинал говорить с детьми на русском языке. Тентекбай высмеивал его неправильную речь, а Карсыбек сердился. И не раз ему приходилось напрягать всю волю, чтобы не отдубасить хорошенько Тентекбая… Но он понимал, что тот сильнее его, и прятал обиды в карман.
До поры до времени, конечно.
Так шла зима: в играх и занятиях. Карсыбеку все больше нравился дом начальника станции, сам Ильяс Жаркенов, ласковая и требовательная, добрая и суровая Елена Петровна. Особенно по душе была Карсыбеку решительная и прямодушная Соня. Они стали неразлучными друзьями, что тоже вызывало ярость со стороны Тентекбая. Ведь она крепко недолюбливала этого заносчивого паренька и ничего ему не спускала. Тентекбай злился… и помалкивал.
Да ну его!
Карсыбек тем временем перенял от русских ребят много такого, чего не знал, но хотел знать и вот наконец узнал.
Книжек у Сони была целая куча. Читала она не слишком хорошо, потому что только что перешла во второй класс. А Омар едва-едва знал буквы, да и то не все. Но он тоже хотел учиться. Ладно, учись. Однако он был лентяй, каких поискать. Засадит его мама писать палочки — Омар подопрет щеку языком, пыхтит, сопит, ёрзает на месте, а палочки то влево кланяются, то вправо бегут, точно их ветер подгоняет, то чуть ли не падают… Зато рассматривать картинки в книжках и слушать Соню, когда та объясняла их, Омар очень любил.
Так Карсыбек узнал, что есть на нашей земле много больших-пребольших городов, кроме Москвы. Увидел он портреты разных великих и знаменитых людей, с удивлением рассматривал горы, бродил вместе с Соней по долинам широких и полноводных рек, побывал на морях и в океанах, на разных островах.
Услышал он еще, что, кроме коров, овец, верблюдов, лошадей, собак и кошек, водятся на земле такие громадины, как, скажем, слоны, жирафы, бегемоты и прочие звери. О них Карсыбек понятия-то не имел!
Иногда по вечерам Елена Петровна читала ребятам сказки и маленькие рассказы, объясняла им то, чего они не понимали. И не было у нее слушателя более прилежного, чем казахский мальчик, выросший в степи.
Узнал Карсыбек и то, что люди едят не только мясо. Есть много и других вкусных вещей. Полюбил он русские щи, гречневую кашу. А вот к свинине не мог привыкнуть. В доме отца ее не ели. Да и не понимал Карсыбек, что вкусного находят люди в этом жирном мясе. Как-то Елена Петровна, заметив, что Карсыбек отказывается от свинины, сказала ему:
— А вот попробуй эту колбасу.
Карсыбек очень любил приготовляемую матерью копченую колбасу казы. А такую колбасу никогда не видел. И попробовал. Однако, вкусно!
Елена Петровна тогда не сказала ему, что эта колбаса сделана из свинины, и, только когда Карсыбек привык к ней, объяснила, как и из какого мяса она делается. Карсыбек понял, что и свинина — мясо вкусное.
Но какой бы вкусной ни казалась ему русская еда, как ни мягок был диван, на котором ребята, набегавшись за день, засыпали часом, — все-таки мясо, кумыс и чай с молоком были для него несравненно более вкусными. «В гостях хорошо, а дома лучше…»
Зима между тем подходила к концу, а на разъезде и вокруг работали с еще большим напряжением.
В феврале начали прибывать сюда тяжелые составы. Везли они тракторы, плуги, сеялки, комбайны, бензовозы, какие-то еще машины, никогда не виданные ребятишками. Целые горы лесных материалов сваливали около насыпи. Груды цемента, кирпича, досок, шифера возвышались там и здесь. А составы всё выбрасывали из вагонов и с платформ новые машины, тонны строительных материалов, палатки. Все это не умещалось в бесчисленных складах, которые вырастали на разъезде, как грибы, и под временными навесами, видневшимися вокруг… Много тракторов и других машин стояло под открытым небом.
Впрочем, теперь люди не беспокоились за их сохранность. Зима уходила прочь. С юга подули теплые ветры, и, хотя еще бушевали изредка бураны и снег лавинами обрушивался на Степной разъезд, все предвещало скорую весну.
А для Карсыбека зима пролетела так, как будто ее и не было. Совсем-совсем по-другому жил он эти месяцы. В прошлые годы все вокруг заваливало снегом и на улицу не выйти. Да и выходить не хотелось. Всё те же ребячьи лица, всё те же игры и разговоры, и поезда с углем так утомительно похожи друг на друга…
Карсыбек оглянуться не успел, как солнце начало припекать все сильнее, таял снег, и Черная речка вышла из своих берегов.