Страница 134 из 145
Все-таки мы не забыты! Может быть, потому, что нашу самоходку легко заметить с шоссе. Проезжала машина ГСМ, и нам сбросили три бочки горючего — полную заправку! Бочки мы перекатили руками к машине и перелили газойль в баки. 31 января
Сегодня у нас гостит раненный в Эльбинге автоматчик Марченко, хороший парень. Он рассказал, что, когда наших вышибли из города, Федька Сидоров остался где-то с застрявшей самоходкой и что о его экипаже пока ничего неизвестно.
А дело было так. 26 января 31-я бригада прорвалась к морю немного севернее Эльбинга, и несколько тридцатьчетверок и наших ИСУ с закрытыми люками въехали в большой прусский город, где никто даже не подозревал, что русские могут быть уже на побережье.
На улицах темно. Светомаскировка соблюдается строго, по-немецки. На тротуарах оживленное движение. Даже дамы прогуливаются, главным образом с военными. Проплывают и штатские котелки.
Колонна, на которую не обратили никакого внимания, углубилась в город и вдруг вышла на какую-то площадь. И танкисты увидели справа четкий солдатский строй (позже выяснилось, что производилась вечерняя поверка какого-то военного училища). Упустить танкисту такой момент — это значит навсегда потерять к себе уважение. Головная машина ударила из пушки и пулеметов, остальные тотчас поддержали — и многие из юнкеров так и не дожили до производства в скороспелые офицеры. Однако и танкистам не поздоровилось: в городе объявили тревогу, на перекрестках улиц появились ПТО, начали действовать фаустники. Лишенные поддержки мотопехоты (она из-за снежных заносов сильно отставала), танки и самоходки, страхуя друг друга огнем, вынуждены были, потеряв три, если не больше, машины, прорываться с боем из хитросплетения ночных улиц за черту города и затем уходить на север, к своим. Помогла нашим ребятам, конечно, и охватившая немцев паника, вызванная внезапным появлением советских танков в этом крупном, считавшемся до сих пор тыловым городе.
На обратном марше разыгралась сильная метель. Отскочив километров на двадцать от Эльбинга, колонна остановилась и [531] заняла оборону, построившись «ежом», так как двигаться дальше, не различая дороги и поминутно теряя из виду соседнюю машину, стало просто нельзя. Некоторые машины уже успели отстать, и среди них ИСУ моего отчаянного друга...
Каково было нам, «сидящим», слышать об этом дерзком рейде, о славных делах своих товарищей — распространяться нет охоты. Все в доме давно уснуло, а мне не спится: терзает тревога за Федьку... 1 февраля
Уже и за полночь перевалило. Бодрствую почти до утра, командира своего будить не стал. У нас тепло: печь с плотно задраивающейся топкой с вечера заправлена торфяными брикетами.
Как только развиднелось, начинаем работу возле машины: прорываем отводные канавы для стока воды и пытаемся подкопаться под треклятое бревно, воткнувшееся под звездочку.
Днем приехал заместитель комполка по технической части гвардии инженер-подполковник Павлов, осмотрел нашу машину и место «посадки», пообещал армейские средства. Ночевал он у нас, и после работы, за ужином, мы узнали последние полковые новости. В строю на сегодня у нас 12 машин: в первой батарее — одна (Хомутова), во второй — три (Нила Цибина, Сашки Ципляева и Конышева), в третьей — тоже три, не считая застрявших машин Федора Речкалова и моей, в четвертой — все целы. Подполковник подтвердил, что Сидоров действительно остался под Эльбингом. Эх!.. 2 февраля
Два старых армейских тягача, как ни старались изо всех оставшихся у них в цилиндрах лошадиных сил, даже не сдернули нашу самоходку с «насиженного» места.
Все поразъехались по своим делам, оставив нас, усталых, мокрых и отчаявшихся. Укатил и комбат с Лялей Радаевым. Интересно, зачем он здесь торчал эти дни и кто за него обязан командовать третьей батареей?
Нас теперь у машины восемь человек. Вместо двоих уехавших прибавился третий, автоматчик Марьясов. [532]
Безо всякого аппетита похлебав затирухи, приготовленной наскоро Палычем, отправляемся с Дмитрием Яковлевичем искать себе помощи сами. Уже совсем сбившись с ног, обнаруживаем на западной окраине Заальфельда несколько ИСУ-152 из 342-го гвардейского полка. Там договорились с зампотехом насчет дернуть нашу завтра. Гвардии инженер-капитан сочувственно выслушал наше слезное прошение и пообещал непременно помочь завтрашним утром.
Возвращаясь через центр города, на «поповской» улице повстречали небольшую группу очень утомленных, с осунувшимися лицами офицеров, которых поначалу приняли за кавалеристов из-за фуражек с синими околышами и синих просветов на повседневных погонах. Но они оказались работниками НКВД, которые производили проверку всех штатских мужчин, проживающих в городе. При них была и переводчица. Немцев отводили в ратушу и там выясняли личность: здешний ли, не переодетый ли военный и проч. Мы не позавидовали нашим чекистам.
Пользуясь случаем, заглядываю в госпиталь, но, увы, мой зуб так и остался при мне. Не везет: прошлым летом полк наш по тревоге уехал от зубного врача, теперь — врач.
А ребята наши в ожидании буксира не бездельничают: с самого утра готовят подступ для буксировщиков, таская щебенку с насыпи железной дороги. Мы с командиром присоединяемся к ним, и все вместе работаем до наступления темноты.
Вечером все свободные от вахты в двух рессорных колясках отправились в гости к русским девушкам в деревню Куппен (это примерно в километре от нас). Бедняжки настолько отвыкли от родной речи, что то и дело сбиваются на немецкий, на котором разговаривают довольно бойко. Много порассказали они про свое существование в здешнем большом имении, принадлежащем некоей тощей и седой фрау. Хозяйка никогда не расставалась с черной отполированной клюкой, которой нещадно била девчат, если замечала кого во время рабочего дня, длившегося не менее двенадцати часов, не на указанном месте; если они лениво работали (а в этом она была твердо убеждена); если взгляд несчастной невольницы казался госпоже недостаточно почтительным или кто-нибудь, забывшись, смел заговорить по-русски — словом, била по всякому удобному поводу, а чаще всего — просто так. Но особенно озверела [533] эта карга, когда получила извещение о смерти на русском фронте ее сына — нацистского офицера.
Недавние рабыни не без злорадства поведали нам о том, как накануне бегства, пока спешно снаряжался внушительный обоз со всевозможным добром, она, патлатая, страшная, похожая на ведьму, все стояла на бугре, недалеко от господских покоев, обратясь лицом в ту сторону горизонта, где вспыхивали во все небо огненные зарницы и перекатывался тяжкий гул канонады, и потрясала своим посохом, зажатым в костлявом кулаке, и сыпала непонятными, страшными проклятиями. Январский студеный ветер яростно трепал на ней черную широкую накидку, взметывая вверх длинные полы, и тогда старуха становилась похожей на огромную летучую мышь-упыря из кошмарного сна, а визгливые выкрики — на колдовские заклинания... В голосе рассказчицы Ани послышалась еще не выветрившаяся из сознания жуть. Мы старались, как умели, развлечь девчат, смешили их, повествуя с юмором о своей военной жизни, опуская, конечно, самое страшное. Жаль, что не было с нами Радаева. Пели вместе наши песни без музыки. Новых песен полонянки не знали и просили записать слова.
Возвратились мы «домой» около полуночи, все быстро угомонились, а мне снова не спится. 3 февраля
Под мерный храп, гуляющий по комнате, переписываю в подаренную ребятами тетрадь последние стихи, затем принимаюсь за письма — тете Варе с Ниной в Завидово и своей загорской молчальнице. Спать лег часа в три, в расчете на то, что ночи еще длинные.
Утром рано прибыли две самоходки, присланные обязательным инженер-капитаном, но они тоже не смогли нас вытащить, так как сами давно уже просят капиталки.
Через час после их ухода приехал гвардии старшина Василий Кузнецов, командир ремонтного взвода и сам замечательный, сказать лучше — редкостный мастер своего дела. Он попросил у Дмитрия Яковлевича автоматчика Рубилкина для сопровождения и охраны и отправился на розыски машины Феди Рычкалова, которая словно в воду канула, а заодно и тракторов, что вытаскивают где-то из болот завязшие ИСУ-122 [534] какого-то полка, а потом будто бы должны прийти на помощь к нам.