Две жизни

Все это осталось, по-видимому, как реликт когда -то бывших здесь роскошных садов и парков российской знати, какою славилась рязанская земля и сказания о которой до сих пор сохранились в памяти местных старожилов.

Стоит ли говорить, с каким волнением Сергей вглядывался в каждый мелькавший сквозь ветви деревьев изгиб реки в надежде увидеть что -то подобное часовне. Софья также не отрывала глаз от бегущих навстречу лесистых берегов. И хотя оба они не говорили почти ни слова, иногда обмениваясь лишь ничего не значащими замечаниями, все их мысли были поглощены предстоящей встречей с чем -то таинственным и труднообъяснимым.

Так они подъехали к тому месту, которое Сергей пометил накануне вечером на карте. Но как назло стена деревьев стала теперь еще плотнее -река почти скрылась за их пышными кронами.

-Может, остановимся и пойдем дальше пешком по берегу, -предложила Софья осипшим от волнения голосом.

-Проедем еще немного, -ответил Сергей, вглядываясь вдаль. -Там, впереди, кажется, просвет. Да и мой вчерашний визитер говорил, что часовня хорошо видна с дороги.

И действительно, не прошло и минуты, как машина вырвалась из лесистой теснины на широкий простор и перед глазами Сергея и Софьи предстала долина реки с луговым и противоположным почти голым, полого вздымающимся к далеким холмам берегом.

Весь тот берег был покрыт мелкощебенчатой осыпью, лишь местами зеленеющей скупыми пятнами разросшейся ежевики и редкими кустами шиповника. И вот на этом -то пустынном склоне, почти у самого уреза воды, притулилось то, что с известной долей воображения можно было назвать часовней. В действительности же это был крохотный сильно покосившийся столбик, сложенный из дикого, источенного временем камня, на верхушке которого сохранился погнутый проржавевший крест.

Неподалеку от часовни, чуть выше по течению, через реку был переброшен легкий дощатый мостик, а сразу за ним, в обход часовни, угадывалась старая, давно заброшенная мощенная булыжником дорога. Она начиналась от самой воды, что означало, что когда -то здесь был добротный деревянный или каменный мост, и поднималась на невысокий холм, подступающий к самой реке, который завершался крутым обрывом. Этот обрыв, видимо, и имел в виду Маркел Иванович, а дорога шла к некогда располагавшейся на холме усадьбе господ Мишульских.

Все это мгновенно словно отпечаталось в мозгу Сергея и Софьи, и они, как по команде, заколотили по крыше водительской кабины. Машина остановилась. Сергей выпрыгнул из кузова, помог спуститься на землю Софье.

-Ну, кажется, прибыли, -обратился к ней Сергей. -Тут и часовня, и обрыв, о котором говорил мой гость. Сразу пойдем на обнажение или... -он покосился на часовню.

-Во всяком случае, сначала переберемся на ту сторону реки.

-Да, конечно. Благо и мостик словно ждал нашего приезда.

-Здесь все словно застыло в ожидании, -заметила Софья, не спуская глаз с открывшейся им картины.

-И того и гляди -исчезнет, как в страшном сне.

-Или, наоборот, оживет, как в старой доброй сказке.

-Оживет не оживет, но, возможно, и откроет нам нечто такое, что я боюсь даже предположить. Но не будем пока ничего загадывать. -Сергей заглянул в кабину к шоферу. -Федя, ты устраивайся тут, отдохни с дороги. А мы пойдем посмотрим, что и как. Видишь вон тот обрыв? Это в нем были найдены, похоже, окаменелые раковины, что ты видел сегодня утром. Вот мы и покопаемся там.

-Так, может, подъехать к нему поближе?

-Нет, тут через реку не переправиться. Вон как она разлилась! Хорошо, что этот мостик соорудили добрые люди.

-Ну, с Богом! -Федор тотчас же развалился на сиденье. А Сергей и Софья, перейдя по мостику, подошли к часовне.

Здесь, вблизи, она имела еще более жалкий вид. Камни, из которых часовня была сложена, сильно потрескались, почернели, покрылись бурыми разводами лишайника. Земля вокруг нее поросла жесткой осокой, покрылась коростой окаменевшей пыли. И весь вид ее напоминал дряхлую согбенную старушку, скорбно склонившуюся над светлым, тихо журчащим родничком.

Чем -то далеким, давно прошедшим, напрочь забытым и в то же время до боли знакомым повеяло на Сергея от этой картины мрачного запустенья. Тугой комок подступил к горлу. Сердце сжалось в тоске по чему -то потерянному, навек утраченному, канувшему в небытие. И, подчиняясь какому -то внезапному, скорее подсознательному, порыву, он

припал лбом к лицевой стенке часовни и замер, отрешившись от всего, что окружало его в этой жизни. В этот миг он забыл даже о Софье и, только оторвав лицо от холодного камня, увидел, что она также склонила голову перед древней святыней, уйдя в мир каких -то своих, одной ей ведомых, переживаний.

Так прошло несколько минут, в течение которых оба они не произнесли ни слова. Наконец Софья легонько коснулась его плеча:

-Ну вот и все, Сережа. Я знала, чувствовала, что часовня существует, верила в это как в чудо. И чудо свершилось. Я вернулась к ней.

-Вернулась?!

-Ну, может, я не так выразилась. Я хотела сказать, вернулась в своих мыслях, своих исканиях, нашла то, что жило где -то в глубинах моего подсознания, памяти. Да ведь и у вас, я знаю, с ней связано что -то не совсем обычное, вы тоже словно встретили здесь нечто давно знакомое.

-Да, именно ее, эту часовню я видел в своих снах. Помните, я говорил об этом? И значит здесь, под этой часовней или где -то вблизи нее, должен быть...

-тот клад или что -то подобное, что было связано с девушкой, какая являлась вам во сне?

-Да, все это было определенно здесь. Теперь я словно узнаю не только часовню, но и эту широкую излучину реки, и этот ключ, и эту мощеную дорогу, которая вела к усадьбе господ Мишульских. Именно такая картина осталась в памяти после моих снов. Правда, вон там, на взгорье, чуть выше по течению реки стояло еще село -большое, красивое, с высокой белой церковью, базарной площадью, садами, огородами...

-то, что называлось Благовидовом?

-Там, во сне, я не слышал такого названия. Но, судя по тому, что рассказывал Маркел Иванович, видимо, так оно и было. Мне это село запомнилось главным образом тем, что виделось в нем что -то от милого сердцу тургеневского прошлого, от доброй, истинно русской старины. Об усадьбе Мишульских я уж не говорю -это было настоящее «дворянское гнездо» во всем его великолепии. А теперь... Вместо всего этого -сплошной голый пустырь. И если бы не часовня...

-Да ведь и ей досталось, еле стоит, горемычная, -вздохнула Софья. -А что, как вы думаете, было спрятано под ней?

-Не знаю... Тот, последний, мой сон был не очень отчетлимым. Вспоминается лишь глухая полночь, черная, еле видимая во тьме часовня, смурый, убитый горем кузнец и небольшая просмоленная коробка у него в руках. Но что он вложил в нее, я так и не понял. Сказал, что там выкованный им в подарок мне кинжал и что -то еще. А что еще, я должен был, по-видимому, сам знать. Ясно было только, что речь шла о чем -то связанном с ней, той девушкой, которая мне снилась; что это она передала ему что -то для меня. Но что это могло быть? И почему она не могла передать мне сама? Я до сих пор теряюсь в догадках. Помню только, что был той ночью в жуткой тревоге, чувствовал, что случилось что -то страшное, какое -то кошмарное несчастье, что я не увижу ее больше никогда. В голове у меня до сих пор звучат последние слова кузнеца: «Выкопаешь наш клад, вспомнишь ее, сердечную...» И как апофеоз этого сна ее голос, только откуда -то сверху, будто с небес: «Вернись! Вернись ко мне! Я жду... жду... жду...». Что она хотела этим сказать? И что вообще значили мои сны, в которых я чаще всего видел ее залитое слезами лицо? Едва ли это лишь следствие реинкарнации, если она и существует. Тут что -то более глубокое, таинственное. Но что?! Ответ на это, может быть, и даст то, что спрятано здесь, под часовней. Вот почему мне так не терпится покопаться возле нее. Но, сами понимаете... -Сергей не стал продолжать, боясь даже лишним словом спугнуть робкую надежду на то, чего он ждал здесь найти, что могло бы объяснить все его душевные метания, все его непонятные переживания и предчувствия.