Страница 62 из 82
Впереди поле пересечено серой полосой. Это проволочное заграждение. Добравшись до кола, один сапер ложится на спину и берет руками проволоку, другой перекусывает ее ножницами.
Очередная ракета метнулась в небо, шипя как змея. С легким хлопком она раскрылась, залила все вокруг предательским светом и упала почти к нашим ногам. Ракетчик где-то рядом. Я отчетливо слышал, как щелкнула ракетница, когда он ее заряжал. В темноте саперы продолжали свое дело и вот уже дают знать: «Проход готов».
Посмотрел на часы: второй час ночи. Стараясь не зацепиться за колючки, прополз под проволокой. Впереди чернела траншея. Как всегда, нелегки эти минуты! Очень трудно заставить себя приблизиться к темной щели. Нужно обязательно попасть в промежуток между двумя часовыми. А где они? Разве увидишь в темноте, да еще лежа, когда глаза над самой поверхностью земли?
Борьба с самим собой длится несколько секунд.
Я достал гранату на случай, если меня обнаружат, ее взрыв поможет мне оторваться. Пополз к траншее с остановками, прислушиваясь: может, затопает промерзший гитлеровец или заговорит с соседом. Но было тихо.
Кончилась гладкая поверхность, перед глазами комья и бугорки — это бруствер. До траншеи не более двух метров.
Осторожно приподнялся на руках, посмотрел вправо и влево: не торчит ли поблизости каска? Нет. Прополз последние метры до траншеи и заглянул вниз. Граната наготове.
Траншея до ближайших поворотов пуста. Не поднимаясь высоко, перескочил через нее и быстро уполз к темнеющим кустам.
Ракеты вспыхивают позади. Пулеметы выстукивают прежнюю спокойную дробь.
Вторую траншею преодолеть легче. Здесь наблюдатели реже, и службу они несут менее бдительно. Слышно, как неподалеку кто-то колет дрова. Несколько человек спокойно разговаривают у своего блиндажа.
Вспышки ракет все дальше и дальше. Уже нет необходимости двигаться ползком. Я поднялся около деревьев. Осмотрелся. Наметил место следующей остановки, запомнил все, что должно встретиться на пути, и, пригнувшись, перебежал туда. Так же действовал и в дальнейшем. Разведчики называют этот способ «идти скачками».
Вскоре попалась наезженная дорога. Просмотрел ее в обе стороны и, никого не обнаружив, пошел по ней вправо. Помнил, справа должно быть шоссе на Витебск.
Пройдя с километр, увидел: движется навстречу что-то большое, темное. Свернул и затаился в придорожных кустах. Через несколько минут мимо проскрипела повозка. Из ноздрей лошадей выпархивали белые облачка пара. Ездовой, немец, шел рядом. В другое время он непременно стал бы «языком», но сейчас трогать его нельзя.
Так, уступая дорогу всем встречным, я достиг шоссе. Вдоль шоссе чернела деревня.
Идти напрямик, не зная, что делается в деревне, опасно. Обходить — потеряешь немало времени. Как быть?
Что говорил об этой деревне начальник разведки дивизии? Ничего определенного вспомнить не удалось. Темный ряд домишек выглядел загадочно.
Молодым разведчикам обычно внушают: в любой неясной обстановке есть незначительные, на первый взгляд, признаки, по которым можно разгадать ее. А вот я, хоть и опытен в разведке, никак не могу обнаружить здесь ни одного такого признака.
Подошел ближе. Если в деревне штаб, то должны к домишкам тянуться телефонные провода. Но, как ни напрягал зрение, в темноте проводов не увидел. Однако заметил: в некоторых окнах сквозь маскировку пробивались узенькие полоски света. Вот и признак! Этого достаточно. Местные жители не будут сидеть со светом в глухую ночь. В прифронтовой полосе они вообще не зажигают света с наступлением темноты.
Обогнув деревню, опять выбрался на шоссе. Чем ближе к Витебску, тем чаще попадаются машины, повозки, группы людей. Прячась от них, поглядывал на часы: «Медленно продвигаюсь! Так до рассвета не добраться. Надо что-то придумать».
Снял свой маскировочный костюм, закопал у приметного дерева — пригодится на обратном пути. Вернулся к дороге и стал высматривать повозку с гражданскими седоками. Вскоре такая показалась. Возница дремал, лошадь шла шагом.
Я окликнул закутавшегося в тулуп дядьку и стал объясняться с ним на смешанном русско-немецком языке.
— Нах Витебск?
— Да, на Витебск, господин офицер. — Возница принял меня за офицера.
— Их бин каине офицер, их бин ефрейтор, — поправил я и забрался в телегу.
Чтобы не мерзнуть и замаскироваться, зарылся в пахучее сено, которое лежало в телеге. Вознице приказал:
— Нах Витебск! Их бин шлафен. Спать, спать. Понимаешь?
— Понимаю, чего же не понять… Спи, коли хочется, — ответил тот.
Я лежал в сене и следил за дорогой. Да и за возницей надо было присматривать. Кто знает, что у него на уме. Одинокий дремлющий немец — заманчивая штука. Тюкнет чем-нибудь по голове и свалит в овражек.
На рассвете достигли пригорода. В том месте, где шоссе превращалось в улицу, я увидел шлагбаум и танцующую около него фигуру постового. Там могут проверить документы, спросить о чем-нибудь. Это мне ни к чему.
— Хальт! — скомандовал вознице и, выбравшись из повозки, махнул рукой: езжай, мол, дальше. Дядька послушно продолжал свой путь. Я ушел с шоссе и тихими переулками углубился в город.
Витебск еще спал.
Где-то здесь, в этом скопище развалин и уцелевших домов, нужная квартира. Там меня ждут. Туда сообщили по радио, что я вышел.
Шел, считал улицы — нужна тринадцатая. Чем глубже в город, тем крупнее дома и чаще развалины. Черные проемы окон, лишенные стекол и рам, смотрят угрюмо.
Пересек десятый перекресток и вдруг прочитал на угловом доме название нужной «штрассе». Значит, в пригороде обсчитался на три улицы. Не беда!
Отыскал дом номер 27. Вошел в чистый освещенный подъезд. Моя квартира на первом этаже. На всякий случай положил руку в карман, на пистолет. Может, пока шел, здешних разведчиков раскрыли и сейчас за дверью засада?
Негромко, чтобы не разбудить соседей, постучал в дверь. Через минуту женский голос спросил:
— Кто там?
Стараясь подделаться под немца, сказал пароль:
— Я пришел от гауптман Беккер; он имеет для вас срочная работа.
Дверь отворяется, и женщина говорит отзыв:
— Во время войны всякая работа срочная.
Впустив меня и заперев дверь, хозяйка подала руку, шепотом сказала:
— Проходите в комнату, товарищ. — А куда-то в сторону бросила: — Коля, это он.
Только теперь я заметил в конце коридора мужчину лет сорока. Мужчина подошел, представился:
— Николай Маркович.
Вошли в комнату. Сели к столу. Я рассматривал этих скромных, смелых людей. Сколько сил прилагает, наверное, гестапо, чтобы отыскать их! А они живут, работают, встречаясь с гестаповцами каждый день. Крепкие нужны нервы, чтобы вот так ходить день за днем по краю пропасти.
Николай Маркович в свою очередь присматривался ко мне. Сказал одобрительно:
— Быстро добрались. Я думал, придете завтра.
— Спешил. Переждать до следующей ночи негде — обнаружат, да и холодновато.
— Надюша, — спохватился хозяин, — организуй-ка чаю и другого-прочего, промерз человек.
Хозяйка ушла на кухню, а мы сидели и не знали, о чем говорить. Разговор наладился лишь за завтраком. Меня расспрашивали о жизни на Большой земле. Я охотно отвечал на эти расспросы. Но едва ослабло напряжение, начала сказываться усталость. От хозяев квартиры это не ускользнуло. Николай Маркович поднялся, мягко сказал:
— Нам пора на службу. А вы укладывайтесь спать. Набирайтесь сил. Вечером в обратный путь…
Они ушли, я лег в постель. Слышал, как под окнами иногда топают немцы, доносится их резкий говор.
Проснулся, когда уже стало смеркаться. Надо собираться «домой», нет причин задерживаться здесь. Фотопленку с отснятыми чертежами Надежда Васильевна зашила в воротник. А подлинники лежат где-то в сейфах, под охраной часовых.
Чтобы попасть сюда, — подсчитывал я, — мне понадобилось около семи часов. Если на возвращение уйдет столько же, то к двум часам ночи могу быть у своих. Однако спешить нельзя. Переходить линию фронта лучше попозже — часа в три ночи, когда часовые умаются и никто другой не будет слоняться по обороне. Сложнее теперь перебраться через колючую проволоку: нет ни саперов, ни ножниц для проделывания прохода, а старого я, конечно, не найду. Придется подкопаться снизу или перелезать по колу. Оборвешься — порежешь руки, но лишь бы выбраться.