Генерал армии Черняховский

— Немного, всего четверо, — виновато пожал плечами солдат. — Я здесь недавно, с… запамятовал, товарищ генерал. — Он торопливо вынул из кармана обложечку со справками о ранении и в одной из них вычитал: — С 14 марта.

— Давно воюете? — Черняховский взял у солдата эту уже основательно потрепанную обложечку. Его удивило: снайпер — и ни одной медали.

— Как вам сказать, товарищ генерал. Мы ведь пехота, в бою живем недолго, больше по госпиталям. — Солдат с волнением смотрел, как генерал в кожанке листает дорогие ему бумажки. — Лежал три раза по легкому ранению, два — по тяжелому.

— Вижу, дорогой Иван Васильевич, вижу. — Черняховский возвратил солдату справки. Ему хотелось сейчас наградить этого солдата орденом. Но это значило бы ударить по авторитету его начальников. И он, отойдя от солдата ходом сообщения, повел разговор с комбатом.

— Вот что значит пехота, товарищ майор. Пришел солдат на передовую, не успел еще как следует осмотреться, познакомиться с товарищами, как тревога, а там — атака. Ура! Вот первая, вторая, а может быть, и третья позиции взяты. А тут раз — пуля, и в госпиталь. Кажется, солдат ничем не отличился, и награждать будто бы не за что. А в действительности он проявил в боях и волю, и доблесть, и отвагу, и мужество. Да не только проявил, а и кровь пролил! И такой солдат… — генерал Черняховский смотрел с упреком на комдива.

— Снайпер Грачев — прекрасный солдат, достоин награды, — доложил комдив. — Я с его справками знаком и представил его к ордену Красной Звезды.

— Прекрасно, — промолвил Черняховский и направился в первую траншею. Начальники ушли, а порученец командующего записал все необходимые данные для оформления награды.

Командующий и член Военного совета обошли вторую и первую траншеи. Не преминули заглянуть и в землянки. Не заметили, как прошло время. Черняховский попробовал в землянке обед из солдатского котелка. Он с удовольствием ел борщ и гречневую рассыпчатую кашу, заправленную салом и луком.

— Хорошо! Вкусно! — сказал Черняховский, возвращая ложку. — Всегда вас так кормят?

Лица начальников насторожились, но затем расплылись в довольной улыбке, когда дружно со всех сторон прогремело:

— Всегда, товарищ командующий!

Из этой дивизии выбрались в седьмом часу вечера и прямиком проскочили часика на два в хозяйство Вольхина, находящееся в резерве армии в лесу восточное деревни Маклаки. Там задержались допоздна. Возвращались к себе на КП около полуночи. Первой по Витебскому шоссе неслась машина командующего, за ней — генерала Макарова и последней — «виллис» с охраной. Все сильно устали. Сзади послышалось резкое тарахтенье, похожее на звук нашего ПО-2. Так все и решили, что это возвращается наш самолет с ночного задания. И вдруг впереди со страшным треском краснопламенные вспышки взрывов разорвали темноту и разбросали машины, засыпая их осколками: машину командующего отбросило вправо, в кювет, и повалило набок; машину члена Военного совета — влево, сунув радиатором в ствол дерева, «виллис», крутнувшись и сделав несколько витков, стал нормально по своему ходу. Генерал Макаров с силой рванул дверцу и помог командующему выйти.

— Ну как, цел?

— Цел, но вот глаз… что-то режет.

— Беспалый! Свет! — прокричал Макаров. Действительно, в правом глазу, ближе к виску, что-то чернело.

Ничего не говоря, генерал Макаров взял командующего под руку и посадил его в свою машину.

— Поехали! — скомандовал он шоферу.

— Куда? — спросил Черняховский.

— В медсанбат. Здесь недалеко, за лесом.

— Василий Емельянович, нужно домой, там нас люди ждут.

— Нет, — твердо ответил Макаров и сказал шоферу: — На перекрестке поворот направо.

В медсанбате все спали. Услышав, что приехал командующий фронтом, командир медсанбата растерялся:

— Как же так?.. — бубнил он. — Я не глазник… Я только хирург… Надо в Гусино, в госпиталь, там есть специалист…

— Доктор! Возьмите себя в руки, — строго сказал генерал Макаров.

— Конечно, конечно, — сдался командир медсанбата и приказал дежурному врачу: — Запустите движок и сюда, вместе с сестрой.

Дальше все шло с необыкновенной быстротой. Через минуту гулко захлопал движок, мгновенно появился свет, в операционной уже стояли в чистых халатах и шапочках дежурный врач и медицинская сестра.

— Товарищ командующий, — начал было рапортовать командир батальона, уже облачившийся в халат.

— Я сейчас больной, — прервал его командующий, а заботливая медсестра подхватила Черняховского под руку, посадила его в кресло под большой колпак лампы. Врач с ловкостью опытного хирурга-глазника извлек из глаза тоненький черный квадратик и положил его на стеклянную крышечку.

— Вы, товарищ командующий, под счастливой звездой родились, — и доктор квадратиком срезал кусочек бумажки. — Если бы он шел вот так, ребром, то было бы плохо. — Доктор завернул этот кусочек металла в бумажку, протянул командующему на память и предложил переночевать. Черняховский отказался.

— Спасибо. Некогда. Надо спешить.

— А вы боялись, — генерал Макаров пожимал руку командиру медсанбата.

— Забоишься, товарищ генерал. Ведь командующий!

Осколок, острый, как бритва, ударил в глаз плашмя, а если бы чиркнул как лезвие? Добавлю, что могло быть на НП нашей дивизии по рассказу члена Военного совета 39-й армии генерала В. Р. Бойко. Это произошло спустя несколько дней после визита Ивана Даниловича в нашу дивизию. А могло быть и в день его приезда. Я это хорошо знаю потому, что сам едва не стал «участником» этой беды.

А случилось следующее:

Мне приказали доставить очередного «языка» на НП командира 134-й дивизии полковника Яковленко. Я прибыл с пленным к НП, но там было не до меня, с комдивом беседовал член Военного совета генерал Бойко. Я сидел в сторонке, ждал вызова. Вот что пишет в своих воспоминаниях В. Р. Бойко:

«На НП дивизии я встретил командира 84-го стрелкового корпуса генерал-майора Е. В. Добровольского, до С. Я. Яковленко командовавшего 134-й дивизией. Ерофей Владимирович был озабочен, но, видно, мало чем мог помочь своей бывшей дивизии в отражении натиска противника: никаких резервов, я знал, у него не было. Яковленко стал все нервознее обращаться к командующему артиллерией дивизии полковнику Зурову, требуя усиления «огонька», тот доложил, что снаряды полностью израсходованы. Я позвонил командарму и попросил его срочно дополнительно выделить дивизии снаряды и мины, а пока поддержать ее огнем армейской артиллерии.

Вскоре мы с Добровольским вышли из блиндажа. Сразу же после моего отъезда тяжелый вражеский снаряд угодил в НП 134-й дивизии. Был убит Зуров, тяжело ранен Яковленко, ранение получил и Малышев. Только случайность спасла от беды командира корпуса Добровольского, вышедшего вместе со мной и не успевшего возвратиться в блиндаж. Через два часа Яковленко, не приходя в сознание, скончался».

От себя добавлю, в этом блиндаже погиб и начальник разведки дивизии майор Рубанский. Он очень хорошо ко мне относился. Именно он приказал мне в тот день доставить пленного на НП дивизии. Вот и могли меня позвать в блиндаж с пленным, если бы потребовались в тот момент свежие данные о противнике. И погибли бы от того злополучного снаряда и генерал Бойко, да и я вместе с командованием дивизии.

Но, как говорится, Бог оберег командующего и меня грешного.

В тот день солнце уже зашло за горизонт, а Черняховский по-прежнему был бодр, в то время как Макаров от усталости помрачнел.

— Что вы такой грустный? Нездоровится? — не без тревоги спросил Черняховский.

— Сегодня словно обухом по голове огрел меня Добряков (начтыла), — Макаров потряс бумагой, свернутой в трубочку. — Все вагоны да исковерканные пути в голову лезут. Даже и сейчас очухаться не могу.

— А что такое?

— А то, что не хватает пропускной способности по железной дороге. Для перевозки только одних боеприпасов нужно свыше пятнадцати тысяч вагонов! Это примерно около четырехсот поездов. А ведь еще нужны многие тысячи вагонов для перевозки людей, продовольствия, боевой техники, горючего!