Страница 15 из 82
В ночь на 27 августа войска оперативной группы перешли к обороне. В первой линии И. Т. Коровников расположил 305-ю стрелковую и 3-ю танковую дивизии, а 28-я танковая была выведена во второй эшелон. Отдельный разведывательный батальон капитана Котова перешел в резерв командующего группой. Штаб дивизии переместился в деревню Кунино.
Здесь, во время короткой передышки, Иван Данилович написал второе письмо своей семье.
«Дорогие Тасенок, Нилуся, Алюся! Только что закончился бой, получил сразу два ваших письма, зажег свечку и решил, сидя на планшетке, ответить.
Тасик! Если бы ты увидела меня сейчас, не узнала бы — похудел на 17 килограммов. Ни один пояс не подходит, все велики, даже браслет от часов сползает с руки. Мечтаю побриться и за 14 дней помыться. Борода 60-летнего деда, уже даже свыкся с ней. Но все это не мешает мне командовать с такой же страстью, как всегда. Единственная мысль — как можно лучше и крепче бить гадов, мародеров, убийц, ворвавшихся на нашу советскую землю…»
Во втором эшелоне отдыха не было. Перед командиром дивизии снова встали организационные вопросы — привести в порядок понесшие потери части, укрепить боевой дух воинов. Черняховский занят целыми сутками. А тут некстати заливали дожди. Иван Данилович простудился — воспаление легких приковало его к постели. Почти на три недели прекратилась его кипучая деятельность.
Черняховский не хотел убывать из дивизии в госпиталь. Немецкая авиация бомбила наши войска, штабы, коммуникации. Попала под бомбежку и деревня Кунино, где располагался штаб 28-й танковой дивизии. Пришлось перебраться в ближайший лес.
Вечерами навестить больного комдива приходили комиссар Банквицер, новый начальник штаба майор Ахад Хантемиров, начальник политотдела Иван Нестерович Третьяков. Они рассказывали о том, что делается в войсках.
9 сентября 1941 года Черняховский написал семье свое третье письмо:
«Сегодня поднялся, могу сам ходить и решил черкнуть. Заболел воспалением легких. Сначала лечился в блиндаже, а затем перешел в домик. Главный врач у меня Комаров, он обеспечил все. Плохая вещь воспаление легких, отвратительная. Температура 40,2 градуса и протекает довольно мучительно. А самое неприятное то, что дивизия дерется, а я не могу сейчас руководить по-настоящему моими славными боевыми орлами. Проклятые фашисты всю жизнь будут помнить, на что способны советские танкисты. Думаю, через 4–5 дней буду опять впереди, смело вести в бой своих боевых друзей, хотя я и сейчас недалеко от них, но все это не то. Ну, хватит. Немного написал и очень устал. Стал совсем щуплым юношей, на лице скулы показались…»
Надежда на быстрое выздоровление не оправдалась. Болезнь осложнилась, пришлось Черняховского эвакуировать во фронтовой госпиталь.
Период Битвы за Москву
Находясь в госпитале, Иван Данилович, несмотря на высокую температуру и плохое самочувствие, следил по газетам за обстановкой на фронтах. Дела всюду шли неважно. 10 сентября Информбюро сообщило:
«…Закончилось Смоленское сражение, длившееся более двух месяцев. По указанию Ставки войска Западного фронта прекратили наступление и перешли к обороне. К этому времени войска Северо-Западного, Западного, Резервного и Брянского фронтов, прикрывавшие центральное стратегическое направление, находились на линии западнее Осташков, Андреаполь, Жарковский, Ярцево, Ельня, р. Десна. Упорная оборона и сильные контрудары советских войск нанесли большой урон немецко-фашистской армии, похоронили намерения гитлеровцев прорваться через Смоленские ворота и молниеносно продвинуться к Москве. Враг вынужден был остановиться в 300 км от советской столицы, перейти к обороне и заняться перегруппировкой сил».
Вроде бы неплохо: два месяца не хуже нас бились и все же остановили, — отметил Черняховский. Но тут же ниже очень неприятные короткие строки:
«Начался отход войск Юго-Западного фронта из района Киева.
Начало отхода было связано с наступлением немецкой 2-й армии со стороны Чернигова, 2-й танковой группы со стороны Конотопа на юг, 1-й танковой группы со стороны Кременчуга на север с угрозой окружения войск фронта».
Лежа в постели, вдали от боевой нервотрепки, Черняховский пытался осмыслить, понять, почему так неудачно складываются для нас дела на фронте. Вспоминал теорию, историю войн, которые изучал в академии. В книгах и лекциях объяснялось логичное, последовательное развитие военного искусства, вооружения армии, изменение стратегии и тактики. В начале Первой мировой войны сложилось превосходство обороны над наступлением. Применение пулеметов, которыми обильно были снабжены окопы, обеспечивало частям, занимающим оборону, громадный перевес над атакующими. Продвижение вперед в открытом поле и овладение укрепленными позициями противника стало невозможным.
Преодолеть эту трудность пытались огнем артиллерии, которая должна подавлять пулеметы и разрушать окопы. Но эффективность артиллерийской подготовки и поддержки была невелика из-за небольшого количества орудий.
Кризис наступления разрешил танк. Сначала танки выполняли роль движущейся огневой поддержки пехоты и даже щита ее, доводя до рукопашной схватки. Но они все же не ускорили прорыва, двигаясь на уровне пехоты. На этом завершилось их сенсационное появление и возможности в Первой мировой войне.
К началу Второй мировой танк прошел стремительное качественное усовершенствование. Он стал быстроходным, толстобронным, гибкие гусеницы, пушка и пулеметы на нем с солидным боекомплектом, а также приличная заправка горючим увеличили радиус действия, проникновения в глубину обороны.
В ходе операций гитлеровцев против Польши, Франции и Бельгии танки показали свои новые качества в полном блеске. То же происходит и в боях против нас. Но почему у них это получается, а у нас все идет наперекосяк?
Черняховский вспоминал свои предложения применять танки массированно, а не по старинке, как в Первую мировую — в качестве поддержки пехоты. Но в первые дни войны была такая кутерьма и неразбериха, что старшие начальники, не зная точно обстановки, бросали полки, бригады и дивизии на затыкание обозначившихся прорывов. Надо было бить не растопыренным пальцами, а кулаками — корпусами и даже армиями под основание клина, который забивают немцы. Вот на юге, например, в сводке сказано: два клина — один с севера, другой с юга грозят окружением. Под корень бы их, поддых, под основание клиньев бить! Но, видно, как и у нас, нечем! И словно подтверждая эти соображения Ивана Даниловича, через несколько дней 15 сентября опубликовано в очередной сводке:
«Немецко-фашистские войска 1-й и 2-й танковых групп в районе Лохвицы соединились и отрезали пути отхода на восток войскам Юго-Западного фронта. В окружении оказались 5-я, 37-я, 26-я армии и часть 21-й и 38-й армий. Обстановка в полосе Юго-Западного фронта резко ухудшилась. Противник получил возможность наступать в глубь Левобережной Украины».
Читать это было неприятно, но еще более удручало то, что в эти дни не было опубликовано ни одного сообщения о положении на Северо-Западном фронте. Черняховский уже знал, что подобное умолчание предвещает очередные беды.
Неизвестность, бездействие угнетали Ивана Даниловича, он решил выписываться из госпиталя. Обратился к главному врачу с этой просьбой:
— Но вы еще не окрепли. У вас температура вечерами поднимается, — возразил врач.
— Так то вечерами, а днем я могу воевать, — пытался шутить Черняховский.
Но врач перешел на официальный тон:
— Товарищ полковник, я не могу вас выписать, лечение не закончено.
— Убегу, — тихо сказал Черняховский.
— Будете иметь неприятности.
— Товарищ доктор, вы полковник и я полковник, неужели мы не найдем общий язык? Смотрите, что на фронте творится.
Черняховский дал доктору газету с сообщением об окружении пяти наших армий.
— Читал, — сказал главврач. — Но я рискую, если у вас наступит ухудшение здоровья…
— А я не рискую? — улыбнулся Иван Данилович.