Кожедуб

18 февраля 1944 года прошло перебазирование полка в район Шполы. Перебазирование проводилось по приказу и личному примеру командира корпуса генерал-майора авиации И.Д. Подгорного, прилетевшего на старый аэродром на Ла-5 и на нем же взлетевшего с накатанной снежной дороги.

В тот же день в небольшом одноэтажном здании столовой был накрыт П-образный торжественный стол. В полк опять прибыл Подгорный. Весь личный состав полка собрался в столовой. Зачитав Указ Президиума Верховного Совета СССР о присвоении званий Героев Н. Ольховскому, В. Семенову и И. Кожедубу, он подошел к каждому, получившему звание, и прикрепил к гимнастерке орден Ленина и Золотую Звезду.

Командир полка поблагодарил командование, партию, правительство, боевых товарищей, всех однополчан за высокую награду. Говорил о том, что награда заставляет быть еще более непримиримыми к врагу, еще отважнее и настойчивее освобождать родную землю от захватчиков.

Предельно смущенный, не привыкший выступать на людях, Кожедуб срывающимся голосом произнес лишь несколько слов. Он сказал, что в схватках с врагом только общими усилиями можно добиться победы, благодарил фронтовую семью, обещал еще крепче, не щадя жизни, бить врага.

Сказал тост и командир корпуса генерал-майор авиации Иван Дмитриевич Подгорный. Высокий, подтянутый, с волевым тонким лицом, в безукоризненно сидящей летной форме с четырьмя орденами, говорил он проникновенно, мягким от природы голосом:

— Счастлив я, дорогие друзья, что вы продолжаете и приумножаете славные традиции наших великих предков — героев Куликова поля и Полтавской битвы, Бородинского сражения и обороны Севастополя! Рад за награжденных. Уверен, их боевые успехи будут расти, счет сбитых самолетов увеличится, а ваша дружная боевая семья пополнится новыми кавалерами Золотой Звезды.

Между тем авиация противника стала проявлять активность даже в условиях относительной непогоды. 14 марта 1944 года в 17.10 Кожедуб во главе шестерки — своей четверки, усиленной парой Тернюка из второй эскадрильи, — покатил по лужам на взлет для прикрытия наведенных переправ через Южный Буг. Расстояние было предельным для «лавочкиных» — почти 300 километров (при заявленной дальности самолета около 700 километров). А ведь возможен бой, маневрирование, вывод машины на предельные режимы…

Командир понимал всю сложность задачи и не приказывал — просил виноватым голосом:

— Расстояние большое, а прикрыть надо, пехотинцы просят. Да и командование… Хоть показаться.

— Надо так надо. Будет исполнено! — уверенно козырнул Кожедуб, забирая со стола свою карту.

Задачу летчикам Кожедуб ставил предельно кратко:

— Летим сюда, — он указал точку на карте, — к Бугу. Будем драться накоротке. Наверняка с «лаптями». Немцы упорно пытаются бомбить переправы… Не теряйте ориентировку, метеобстановка сложная… К зоне подходим и барражируем на малой высоте. Будьте внимательны. Я внизу… При столкновении мы, — он указал на себя и Брызгалова, — парами в атаку. Ты, Леша, — обращается он к Тернюку, — оглянешься и прикроешь. Если кто оторвется в районе боя, группу не искать. Немедленно возвращаться. Все. Пошли.

Минут через 25 лета через гряды то редеющих, то выстраивающихся замысловатыми фигурами, краснеющих на закате облаков он заметил впереди действующую переправу. Переведя самолет в пикирование и разогнав скорость, он вывел машину на высоте 50 метров, прошел над переправой вдоль Буга, внимательно оглядываясь по сторонам. Над лесом развернулся, пошел обратно.

— Командир, слева, — царапнул ухо голос Тернюка, ходившего выше, на полутора тысячах. Но Иван уже и сам заметил в западной части горизонта то появлявшиеся, то исчезавшие за облаками растущие точки. Он еще больше снизил высоту и плавно развернул машину на встречный противнику курс.

— Атакуем в лоб снизу, — передал Иван летчикам, прибавляя газу и беря ручку на себя. Через секунды он поднырнул под встречный «юнкерс», сверкавший длинными очередями выстрелов. Тут же дал ногу и потянул самолет на боевой разворот, стараясь зайти «лаптежнику» в хвост. Стрелок огрызался короткими злыми очередями, вражеский летчик тянул машину к спасительному облаку. Но дойти до облака он не успел, «лавочкин» сблизился с ним метров до ста и грохотнул точной серией выстрелов. «Юнкерс» дрогнул и, запарив тонким белым дымом, устремился к земле.

Иван между тем «доставал» свой самолет из-под очередей другого «юнкерса», оказавшегося в хвосте. Вновь, теперь уже полупетлей, он развернул машину, оказался в хвосте у противника и послал в него точную очередь.

— Паша! Добей! — кричит он Брызгалову.

Но Брызгалов «танцует» с другим. Он уже атакует его, но в последний момент пикировщик скрывается в спасительном облаке. Из-за Брызгалова выскакивает его ведомый — Никитин и накрывает раненый «юнкерс» длинной очередью.

Первая группа бомбардировщиков противника рассеяна, кто-то сбит, кто-то ушел в облака, кто-то скрылся на бреющем. Но подходит еще как минимум такая же по численности группа.

— Собраться, собраться в кулак, — кричит Кожедуб. — Атакуем вместе!

И вновь четверка Кожедуба врезается во вражеский строй. Вновь, рассчитывая на испуг противника, проносятся наши истребители в считаных метрах от неприятельских машин, вновь уходят на боевой разворот и атакуют сзади. Но немецкие летчики упрямы: их строй не разбит, лишь чуть нарушен боевой порядок.

Иван вновь в атаке, за ним в 30 метрах, в левом пеленге, верный Вася Мухин.

Вот «лапоть» в прицеле, палец уже давит на гашетку, но противник вдруг шарахается влево.

— Вася, б-е-е-й!

Василий точен. Он сбивает противника с близкого, метров в 50—60, расстояния. На «юнкерсе» что-то взрывается, отлетают и крутятся в воздухе крупные листы обшивки.

Точной очередью завершает свою атаку и Брызгалов. Противник деморализован, сломлен. Вражеские самолеты рассеиваются и ретируются.

Бой успешен, но затянулся. Указатели топлива сигнализируют: давно пора домой. А пока они над вражеской территорией. Иван ложится на курс — назад по прямой. Пролетают над позициями противника, без маневра минуют рассеянный зенитный огонь, линию фронта.

Километрах в семи за линией фронта, на нашей стороне, виден пустынный аэродром с одиноким брошенным «аистом» — «Физлером-Шторхом» на нем. На связь выходит Брызгалов:

— Топливо — ноль. Сажусь, — слышится его спокойный голос.

Паша выпускает шасси и идет на посадку. Самолет тянет на нос, тормоза на грязи не эффективны, и самолет Брызгалова медленно, как в кино, переворачивается на пробеге на спину.

Иван сразу ставит свою машину в глубокий вираж, делает резкий круг над распластанным самолетом Брызгалова. Надо садиться, выручать друга. Кожедуб смотрит на бензометр, стрелка вздрагивает у самого нуля. До своего аэродрома километров 40 — не дойти.

— Мухин! Никитин! Садимся. Тернюк! Дойдешь? — Тернюк, бывший в прикрытии и истративший меньше топлива, доложил, что дойдет.

Кожедуб пошел на посадку. Шасси он не выпускает и словно на глиссере скользит в самолете по грязи. За ним, столь же «мягко», садится Мухин. Никитин, тоже без шасси, приземляется чуть поодаль, прямо на дороге.

Иван, сдвинув фонарь и выпрыгнув из самолета, бежит, увязая в грязи, к опрокинутому самолету.

— Паша! Живой? — еще издали кричит он.

Из перевернутого «лавочкина» доносятся глухие звуки — что-то отвечает Паша. Еще бы, после длинного перелета и тяжелого боя он совершает аварийную посадку и уже минут пять висит в кабине вниз головой. На помощь подбегает Вася Мухин. Однако и вдвоем они бессильны: самолет приподнять не удается. Но удача любит смелых. Невесть откуда невдалеке показывается солдат с топором, наверное, сапер. Кожедуб зовет солдата, хватает спасительный топор и легко прорубает в деревянном борту большую дыру. Через эту дыру они общими усилиями извлекают целого и невредимого Пашу.

— О! Паша! Тебе на пользу пошло, ты как будто литр выпил, — смеется Кожедуб, видя иссиня-красное лицо друга.