Страница 9 из 24
Коляска была подана. Ольге не пришлось ни ждать, ни переодеваться, и она удобно устроилась на сиденье. Все ее папки с расчетами остались в доме, но она бы и не смогла сейчас считать. Просто ее присутствие требовалось сейчас, как ей казалось, именно на производстве.
«Допустим, — размышляла она, — придется рассказать, какого рода заказы мы выполняем… В этом же нет ничего особенного! Сборы от мигреней и кровотечений, молодильные капли и растворы, капли, возбуждающие любовный жар. Иногда некоторые виды ядов, применяемых исключительно для лекарственных целей. Как медик, он все это поймет. Но вот поймет ли, что рецептура ядов не заявлена в Аптекарскую канцелярию?»
Ольга с сомнением покачала головой, поправив черную шаль на плечах. Солнце припекало, и ей захотелось скинуть с себя этот оберег из шерсти. Истолковав ее жест по-своему, рядом оживился Тюрин.
— Оленька, а когда ты снимешь траур по… батюшке? — спросил он с запинкой, но без тени иронии.
— Пожалуй, к Троице, — прикинув в уме, ответила Ольга.
Носить траур становилось все труднее и, учитывая новые обстоятельства, больше походило на фарс. Поначалу смерть опекуна настолько выбила ее из колеи, что Оля собиралась проходить в трауре несколько лет. Да хоть всю оставшуюся жизнь, настолько ей было худо и пусто. Ей и сейчас не хватало дружеского ободрения Ивана Федоровича, его поддержки при дворе, которая делала неуязвимыми для Аптекарской канцелярии ее опыты с лекарствами… Но почему-то по прошествии всего четырех месяцев жизнь Оли перевернулась настолько, что все десять лет, проведенных с Истопиным, стали казаться зыбким сном. Да и при чем здесь последние месяцы? Все изменилось за два дня, как только в поместье появился этот вальяжный красавец. И она уже задумалась о смене траура…
— Это хорошо. Совсем недолго осталось, — обрадовался каким-то своим мыслям Василий.
Коляска подкатила к большому бревенчатому зданию с узкими окнами, которое напоминало огромную недостроенную избу зажиточного крестьянина. Отделка была грубой и явно не предназначенной для чужих глаз. Здесь находилась святая-святых аптекарского огорода, которую Истопин гордо именовал «производство», а прочие и вовсе не придумали названия. Внутри царила обычная суматоха. Бабы ссыпали цветы ромашки в огромные перегонные печи, мужики тащили тяжелые кадки с водой. На длинных деревянных рамах, выставленных на улицу, сохли мята и зверобой, а также котовник, топяная сушеница, полынь и что-то еще, что Ольга не смогла уловить по запаху. Здесь заготавливались традиционные травяные сборы. Они были просты и пользовались неиссякаемым спросом из-за своей крайней распространенности.
Далее шли комнаты, где две специально обученные крестьянки, аккуратно работали с беленой, борщевиком и вехом, или белокрыльником. На вскидку Ольга могла назвать еще около десятка ядовитых трав, гораздо менее известных, но с ними все действия производила только она сама, да они и не требовались никогда в больших количествах.
Этих женщин сейчас не оказалось на месте, и Ольга взглянула на их нехитрые инструменты. Скребок, ступка, нож, такие же лотки для сушки, только расположенные внутри помещения. Ядовитые травы Истопин запрещал сушить на улице, для подачи воздуха имелась специальная отдушина в крыше. Выносить их из комнаты, всем, кроме Ольги, запрещалось.
В избе имелась и большая отапливаемая комната, рассчитанная на работу зимой. Здесь сушили, варили, растирали, мололи, рассыпали смесь по кулечкам и коробочкам множество рук. Тут также делали небольшие запасы сырья непосредственно под личные Ольгины нужды. Сейчас несколько человек мололи приправу, которую Акулина с усердием сыпала в свою стряпню и которая еще служила средством от кашля. Ольга улыбнулась, и крестьяне тепло приветствовали ее. Сюда уже стали приносить первый лесной мед, и Ольга с наслаждением вдыхала его запах. Сладость, смешанная с теплой терпкостью воска, — что может быть приятнее? Ольге не хотелось уходить… Здесь все оставалось таким же, как при жизни Истопина, каждый крестьянин выполнял работу, и знал ее как никто другой. Здесь был покой, сосредоточенность и порядок, чего не наблюдалось сейчас ни в Ольгиной голове, ни в ее сердце…
Попрощавшись со всеми, девушка вернулась в поместье. По дороге мысли о чиновниках не давали ей покоя. Сюда неминуемо нагрянут соглядатаи… Начнут вынюхивать имена тех людей, для которых делались заказы.
В политике Ольга разбиралась плохо, не то что в лекарствах. Особенно любила яды… Они привлекали ее на каком-то почти животном уровне, причем не только растительные, но и змеиные, пчелиные… Ей нравилось чувствовать лекарство, растворять его в своем восприятии. Лишь вдыхая аромат мази, мысленно раскладывая ее на составляющие компоненты, она могла легко представить, за какой срок и кому она могла бы помочь. Будь то старушка или младенец, женщина или мужчина…
Именно это нравилось Ольге, и именно это заметил и сумел развить в ней Истопин, предоставив в столь своеобразном творчестве почти полную свободу. Ему нравилась Ольгина непосредственность, отрешенность, задумчивость, ее умение видеть, казалось бы, сквозь предметы, самое сердце их. И именно этого она теперь будет лишена, загнанная в рамки канцелярских предписаний, не умеющая дать отпор, не имеющая должного образования. Ольге стало страшно. Только сегодня она всерьез задумалась о том, что же станет с ней самой в связи с грядущими переменами.
В поместье за время ее отсутствия ничего не изменилось. Интересно, чем занят сейчас Александр и почему он не отправился следом за ними в лавку?
Ольга навестила детей, приказав бессменной Авдотье регулярно давать им приготовленную в склянке смесь и поить двумя видами травяных сборов. Затем забежала к Акулине, получив порцию шуток, и осведомилась, что и когда будет подано на ужин. Кухарка заявила, что впредь такие вопросы должна решать только хозяйка, а не она, старая больная прислужница. Ольга отправилась в свои покои, желая хоть немного поспать. Но разве это возможно? На полпути к дому она повстречала Дуню.
— Расточный звал, — передала она.
Ольга вздохнула и рассмеялась. Надо же! Надумала отдыхать в самый разгар дня! Развернувшись, она направилась по направлению к поместью, но тут вдруг ей пришла в голову неожиданная мысль:
— Дуня, а не снарядить ли тебе посыльного в Москву, чтобы нанес визит моей портнихе?
Дуня опустила глаза, чтобы скрыть усмешку, и покорно ответила:
— Конечно.
— Мне нужно, чтобы она нашла время приехать ко мне на этой неделе, дабы успеть справить несколько платьев до Троицы. Если она слишком занята, я доплачу за срочность, — добавила Ольга и побежала к управляющему. Затем, решив, что серьезной даме в трауре не пристало бегать на глазах у прислуги, пошла тихо и степенно.
В кабинете Расточный сидел один, сдвинув шейный платок набок, и, к удивлению Ольги, пил горькую.
— Фома, что случилось? Ты с ума сошел?! — Ольга отобрала бутылку и заткнула ее пробкой. — Ты же никогда не злоупотреблял этим зельем, прекрати же наконец! — И она выхватила у Расточного еще и штоф.
— А что, Ольга Григорьевна, матушка. Или как там вас теперь величать? Почему бы не пить нам, если немножко? И Иван Федорович не брезговал, «батюшка» ваш.
— Не паясничай, — повысила голос Ольга. — Хватит шельмовать. Выкладывай, с чего гуляем?
— Да с горя, Оленька, чего же не погулять?
— Какое горе у нас?
— Расчеты провел, документацию с почтой отправил для Аптекарских приказов там разных… И знаете, что я думаю, Ольга Григорьевна? Что не видать нам всем фабрики, сожрет нас драгоценный Метелин, и все под суд пойдем.
— Так ли уж и сожрет и под суд?! — разозлилась Ольга.
— А что? Мне братец из Москвы намедни писывал, что в Москве очень даже неспокойно. Говорят, что во власти грядут большие перемены. Нам ли не знать, к чему все это? Раньше Истопина каждая собака знала и нам любая власть была не указ, потому что лекарь при любой власти полезен. «Батюшка» ваш, упокой Господь его душу, ко всем был благорасположен и вас в курс дела вводил. Теперь вам многие доверяют.