Страница 9 из 14
Рассказ Лидии Борисовны о Нине Саконской и дяде Алексее Ефимове
«Девичья фамилия ее была Грушман. Их семья была довольно обеспеченная. Саконская посылала свои фотографии в Париж на конкурс красоты и даже получила приз. В Москве жили рядом: мы в Воротниковском, а они — в Колобовском. У нее, кстати, была какая-то детская повесть о скрипачах, где был описан домик прямо напротив ее дома, там, где церковь. Она поддерживала близкие отношения с композиторами. Когда мы у них бывали, там всегда был композитор Листов, там он играл „В парке Чаир“ и „Тачанку“. На ее застольях все было очень элегантно сделано, какие-то тартинки, было очень красиво. …У нее был роман с маминым братом, но от меня в детстве все скрывали. У него была ранена нога, он всю жизнь хромал, был академик, занимался новой историей. Мне рассказывали, что будто бы ему вырвали зуб, у него началось заражение крови, и пришлось ампутировать часть ноги. А потом, уже после смерти Сталина, он сам признался, что воевал у англичан, был призван в армию в Тбилиси и ранен большевиками, поэтому это все тщательно скрывалось. Когда он лежал в больнице, то Нина Павловна к нему приходила, навещала его, но она каждый раз надевала новые шляпки, а там надо было просто еду приносить, есть было нечего. В общем, он был разочарован от ее шляпок, стихов. А тут пришла его другая знакомая, и он на ней женился, и они прожили сорок лет, но с Ниной Павловной роман не прекращался, время от времени он возобновлялся, и даже, я помню, в 1936 году были такие разговоры, что если Саконская забеременеет от него, то он к ней уйдет. У них с женой не было детей.»
«Крученых тоже был к ней неравнодушен. Но не только к ней. Каждый день он обходил всех. Сначала он шел в дом тринадцать по Дегтярному переулку, там жила Красавица (так мы называли одну из соседок), потом к нам в дом два дробь одиннадцать, а дальше жила Нина Павловна, и он каждый день всех обегал. Его нигде не принимали как гостя. С мамой они какие-то стихи обсуждали, потом он ее заставил написать воспоминания о Хлебникове. Каждый день он приходил, каждый, иногда и по два раза в день. Бежал всегда с портфелем своим. „Мальчик, кинь мячик!“ — кричали ему мальчишки, потому что он не шел, а бежал».
В марте 1942 года Лида Толстая решила оставить Историко-архивный и поступать в Литературный институт. Она взяла свои стихи, которые были уже напечатаны в нескольких газетах, и пошла с ними за рекомендацией для поступления к Михаилу Светлову. Известно, что он взял тетрадку с надписью «Л. Толстая» и сказал: «Льва Толстая? Ну, заходи, старуха». С этого началась дружба, связавшая их на всю жизнь.
С того дня до отъезда Светлова на фронт они встречались ежедневно. Много ходили по пустой военной Москве, по Ленинградке, за метро «Сокол», до самых Химок, сидели на ступенях заколоченного Речного вокзала.
С его стороны это была влюбленность к юной талантливой девочке, с ее — нескрываемое восхищение. В июне он уехал на фронт и стал писать ей иронично-нежные открытки. Но когда ее сердце занял другой человек, о чем, видимо, она ему сообщила, в его смешных посланиях появилась едва уловимая горечь, спрятанная под маской шутовства. С появлением в ее жизни Либединского Светлов надолго исчез, чтобы никак не бросать тень своим отношением к Лидии Борисовне.
23 августа 1942
Толстуха!
Я уехал, так и не попрощавшись с тобой. Но ты ведь давно знаешь, что я — хам.
Я с большим умилением вспоминаю твою милую круглую мордочку.
Напиши мне. Это меня очень обрадует.
О своей жизни напишу в следующем письме. Сейчас уходит почта.
Обними Марка [7] и Юру [8], и Лялю [9], и Акопа.
Целую тебя,
Миша.
Мой адрес: Действующая Армия, П.П.С. 15–16, редакция «На разгром врага», мне.
Пиши! Пиши!
6 сентября 1942
Толстун!
Получил твое письмо. Очень обрадовался ему. Значит, ты по-прежнему существуешь и делаешь добро. Это факт положительный.
Значит, возможно, и ты поедешь на фронт. Говорят, что и Жанна д`Арк была несколько толстовата, так что ты будешь похожа на нее, как две капли воды. Умоляю: поскорей, поскорей стань Орлеанской! Я так в этом нуждаюсь.
В редакции — милые ребята, и мне легко с ними работать. Боевая слава моя, сама понимаешь, еще не гремит по фронту, но мой боевой читатель пока что доволен тем, что я пишу для него.
Ко дню твоего рождения я, конечно, приехать не смогу. День твоего рождения — это, конечно, большой национальный еврейский праздник, но все равно так скоро редакция меня не отпустит. Заранее обнимаю, поздравляю и целую тебя.
На обороте:
Марки можешь не наклеивать. Письма сюда бесплатные. Видишь, как я забочусь о твоем бюджете.
13 сентября 1942
Толстун!
Так ты, значит, продолжаешь существовать. Еще бы! Попробуй тебя спихнуть с этой планеты!
Твое письмо и вырезку получил. Спасибо. Мне Олик уже прислал эту газету.
Хочу написать Акопу, но не знаю номера его квартиры. Напиши мне. А пока поцелуй его от моего имени.
Живу неплохо. Плохо только с жильем. Но, я думаю, устроится.
Пишу в газету, выезжаю на передовые, но пока только вживаюсь. Думаю, дальше интересней будет.
Ухаживать не за кем, так что не мучайся. Верен тебе поневоле. Но тебя это как будто вообще не волнует.
Пиши мне, пиши. У тебя ведь больше свободного времени.
Целую тебя,
27 сентября 1942
Толстун!
Как видно из твоих писем, ты там не очень прыгаешь. Без меня не пляшется. То-то!
Писать тебе не о чем. За это время не было ничего нового за исключением того, что я один раз за обедом съел два вторых, так как был голоден.
Из твоего последнего письма также понял, что твой роман с Марком [10] в полном разгаре. Поменьше приставай к нему, и онтебя наконец полюбит. Тогда будет полное счастье. А я буду стоять в стороне и завидовать.
Поверишь ли, я тут живу совершенным монахом. Трудно приходится, но что поделаешь — война.
Целую тебя,
Миша.
Целуй дочку и Юру.
P.S. У меня теперь новый адрес: Полевая почта 1516, часть 251, мне. По старому адресу письма доходить не будут.
4 октября 1942
Толстун!
Значит, твое желание участвовать на бранном поле не осуществилось. Нам тоже нужны работники. Я попробую уговорить редактора. Сама ты сюда не доберешься, даже если захочешь приехать сюда.
Сейчас в Москве находится зам. редактора. Если телеграмма его еще застанет, он зайдет к тебе или оставит записку. Он живет у меня.
Но все это пока еще нереально. Надо, чтобы ты хотела, надо, чтобы редактор согласился, надо, чтобы телеграмма еще застала зам. редактора.
У меня — ничего нового. Хорошие стихи не пишутся пока. Забавный случай. Недалеко от передовых я читал бойцам стихи. В это время на нас пикировали три бомбардировщика. Все легли. Я продолжал стоя читать. Самолеты сбросили бомбу, не долетев до нас. Ты сама понимаешь, что аудитория не очень слушала меня.
Пиши. Поздравляю тебя с совершеннолетием. Не забудь мой новый адрес: 1516 полевая почта, часть 251, мне.
Целую,
Миша.
7
Марк Борисович Колосов (1904–1989), писатель, драматург, друг Юрия и Лидии Либединских.
8
Либединский Юрий Николаевич (1898–1959), писатель, с 1942 года муж Л. Б. Либединской.
9
Речь идет о Ляле Людвиговой (наст. имя Елизавета Людвиговна Маевская), актрисе МХАТа, первой жене Б. Л. Сучкова, директора ИМЛИ.
10
Имеется ввиду Марк Колосов. М. Светлов шутит: в то время Л. Б. действительно часто бывала в квартире М. Колосова, но потому, что там жил Ю. Либединский, роман с которым тогда начинался.