Одиночка

— Ну вот, — проговорил профессор, появляясь из-за уставленного головами стеллажа. Большинство голов открыли глаза и наблюдали за происходящим.

Зеленые, голубые, карие глаза внимательно следили за ними с полок.

— Кажется, есть еще один доброволец для участия в нашей программе, — невозмутимо произнес профессор.

— Мне тоже так кажется, — с готовностью согласился Ларсон и, схватив Энди за волосы, повернул его голову лицом к профессору.

— Что… что у вас здесь такое?

Клейст засмеялся:

— Головы должны быть живыми, чтобы жили их тела у меня в лаборатории. Чужие не откладывают в тело яйцо, если голова не подключена. — Он оценивающе оглядел Энди с ног до головы: — А он, кажется, в хорошей форме. Приготовьте его. Возможно, его тело сгодится для того, чтобы вырастить новую королеву-мать. Разве это не честь, а, Энди?

Энди в панике закричал и попытался вырваться и встать на ноги.

Бежать, бежать в безопасность темных, холодных туннелей, где нет никого, кроме мертвых заключенных.

Но справиться с Ларсоном ему оказалось не по силам: тот мгновенно нокаутировал его резким ударом по шее.

Головы на полках закрыли глаза, как будто устали быть свидетелями подобных сцен.

Так оно и было в действительности.

Когда Энди снова открыл глаза, перед ним был вид со второй полки, ближайшей к выходу в туннель слева.

Он продолжал чувствовать где-то вдалеке свое тело.

Он чувствовал, как бьется его сердце, чувствовал безвольно раскинутые в жидкости руки и ноги и как внутри него что-то растет.

За прозрачным куполом смотрового зала чернела пустота космоса, сверкающая тысячами огоньков звезд. Зал построили по собственному проекту профессора на высокой скале, куда с базы вела пятисотметровая лестница. Строительство влетело корпорации в копеечку, но профессор и проектировщики считали, что оно того стоит.

Почти из каждой точки зала открывался захватывающий вид на скалистую поверхность базы Харон и межзвездные просторы. Суровый, безжизненный ландшафт астероида купался в призрачном свете далекого солнца и звезд, густо рассыпанных по небу.

Уже через несколько месяцев после открытия базы стало ясно, что зал не пользуется популярностью. Похоже, никто не хотел напоминать себе о том, что они живут, подобно крысам, в пробитых в толще скалы норах. Еще менее приятной была мысль о миллионах километров, отделяющих базу от Земли, — мысль, которая неминуемо приходила в голову при виде звездного неба. Большинство предпочитало не задумываться о подобных вещах.

Смотровой зал лишний раз напоминал о том, что они в ловушке.

Поэтому Клейст отдал распоряжение закрыть бар, находившийся в одном из углов зала, и сюда лишь изредка забредали любители поразмышлять в тишине или ищущие уединения любовники. Раньше здесь было много растений, но потом убрали и их. Теперь остались только горшки с засохшей землей, и от этого освещенный слабым светом гулкий зал выглядел еще более заброшенным, словно опустевшая гостиная давно покинутого старого дома.

Когда Джойстик поднялась в зал и огляделась, единственным, кого она увидела, был Крей. Интуиция ее не подвела: она сразу решила, что он из тех, кто любит простор звездного неба, и что его наверняка можно застать здесь. Это еще больше укрепило ее решимость следовать своему плану.

Он стоял, облокотившись на перила, перед главным окном и смотрел в черное небо.

— Предаетесь уединенным размышлениям? — спросила она, подходя к нему сзади. — Я не помешаю?

— Нет, что вы, — отозвался Крей. — Присоединяйтесь. Поразмышляем вместе.

Джойстик улыбнулась и окинула взглядом пустой зал.

— Кажется, мы единственные любители пейзажей.

— Похоже, так, — не оборачиваясь ответил Крей. — Немного напоминает мне одно романтическое место у меня на родине. Видите, вон та скала. — Он указал на округлую скалу, круто обрывающуюся в черноту. — А там, где вы выросли, было что-нибудь похожее?

Перед Джойстик мгновенно возникла картина: они с Дэнни в своем старом «форде» на вершине Грозовой горы. Подъем туда занимал не меньше часа, но они проделывали его довольно часто. Там они сидели в темноте, держась за руки и глядя на звезды, и вместе мечтали о том, как они после окончания школы отправятся в космос и будут жить на космической базе, как их дети будут расти среди звезд.

Там, на вершине Грозовой горы, под звездным небом, на расстеленном на земле одеяле, она впервые любила Дэнни.

Джойстик повернулась к Крею:

— Конечно было. А у вас?

— Разумеется. И называй меня Джон.

— А ты меня — Джойстик.

Он кивнул и снова повернулся к звездам:

— Наше место называлось Римская дорога. — Это была поляна на невысоком холме недалеко от города. С холма открывался вид на канзасские поля — это, пожалуй, была самая высокая точка в радиусе двадцати миль.

— Римская дорога? Романтично, ничего не скажешь.

Крей рассмеялся:

— Ничего романтического, просто холм стоял на земле фермера, которого звали Барри Рим.

Джойстик усмехнулась в ответ:

— А наше место называлось Грозовая гора, видимо в честь какой-нибудь небывалой бури.

Он тихо засмеялся, и они замолчали, глядя на звездное небо. Вдруг Крей оживился и повернулся к ней:

— Скажи, почему ты соглашаешься на такие дальние рейсы? Насколько мне известно, большинство пилотов предпочитают полеты между главными колонизированными системами.

Джойстик опустила руку в задний карман и вытащила маленький бумажник. Открыв бумажник, она подняла его так, чтобы Крей мог видеть фотографию.

— Вот две причины. Дрейк и Кэсс.

Крей внимательно посмотрел на фотографию детей, таких же темнокожих, как мать. Джойстик наблюдала за ним, пытаясь понять, что у него на уме. Наконец он произнес:

— Симпатичные ребята.

— Еще бы. По крайней мере, так кажется мне. Правда, я их мать, так что от меня трудно ожидать другого.

Крей улыбнулся:

— Ну в данном случае я полностью согласен с твоим мнением.

Джойстик закрыла бумажник и повернулась к окну.

Наконец она решила быть чуть более откровенной и заговорила снова:

— Их отец погиб во время войны. Да и мы едва уцелели. Теперь дети живут в Женеве у моей матери. На дальних рейсах платят в пятьдесят раз больше, чем за полеты между центральными системами. Это мой последний. Когда вернусь, смогу провести несколько лет с детьми. Мне их чертовски не хватает.

— Прошу прощения, — тихо проговорил Крей. — Я вовсе не собирался лезть к тебе в душу.

— Ничего. Такова жизнь. Ко всему привыкаешь.

Джойстик окинула быстрым внимательным взглядом стены и потолок вокруг. Ей была нужна помощь, но она не была уверена, что ему можно доверять. Проклятье, до чего же глупое положение!

— Что-то случилось? — спросил Крей.

— А ты, кажется, прямолинейный парень.

— Спасибо, я тоже так думаю, — ответил он, пристально глядя ей в глаза.

Она глубоко вздохнула;

— Знаешь, в этом мире есть кое-какие вещи, к которым я ну никак не могу привыкнуть.

Крей кивнул и продолжал слушать.

Джойстик снова раскрыла бумажник и вытащила изпод фотографий детей клочок бумаги, ровно настолько, чтобы Крей мог прочитать, что на нем написано: «Ничего не говори. Встретимся через час на моем корабле».

Вслух она сказала:

— Это фотография моего мужа. Жуки убили его перед самым концом войны. И к этому я никак не могу привыкнуть, так же, как и к тому, что прямо под боком целое гнездо этих тварей.

Она спрятала записку за фотографию и убрала бумажник в карман.

— Что ж, — ответил Крей. — К некоторым вещам действительно нелегко привыкнуть.

— Ага, я жду не дождусь, чтобы убраться отсюда и вернуться домой.

Оба снова повернулись к окну, где на черном-небе сияли тысячи далеких огоньков.

Джойстик изо всех сил старалась унять дрожь в руках. Она только что доверила свою жизнь совершенно незнакомому человеку. Неизвестно почему в последний момент она почувствовала, что ему можно доверять. Кроме того, больше не к кому было обратиться, а помощь была необходима.