Записки старого козла

– здорово, Барбара, – сказал он и посмотрел на меня. – скажи, чем ты занимаешься? – спросил ковбой.

– чем ЗАНИМАЮСЬ?

– да, если проще, ЧТО ТЫ ДЕЛАЕШЬ? глядя в окно, я выдержал долгую паузу, затем

отогнал муху и повернулся к ковбою, он навалился на стол всей своей двухметровой тушей, эдакий краснорожий техасский герой, мужик.

– я типа… ну, что-то вроде ПЛЫВУ по течению… на удачу, короче.

он откинулся от стола и вышел.

– знаешь, кто это был? – спросила Барбара.

– не-а.

– местный громила, весь город держит, мой двоюродный брат.

– ну, он же ничего не СДЕЛАЛ, верно? – промямлил я.

впервые она посмотрела на меня по-другому, перед ней сидел чистокровный ублюдок, а образ тонко чувствующего поэта оказался всего лишь розочкой в петлице моего рождественского наряда, в «день синего хлопка» я облачился в единственный свой костюм и разгуливал по всему городу, это смахивало на голливудский фильм, по идее, любого, кто в этот день появлялся на улице не в джинсах, полагалось поймать и бросить в озеро, но сказать легче, чем сделать, я фланировал по улицам слегка навеселе, но так и не обнаружил никакого озера, город был мой. местный доктор зазывал меня на охоту или рыбалку, ее родственники приходили отовсюду и глазели, как я забрасываю пустые пивные банки в корзину для мусора и отпускаю остроты, они по ошибке принимали мою суицидальную беспечность за храбрость, шутка сработала.

но Барбара хотела в Лос-Анджелес, она никогда не жила в большом городе, я пытался отговорить ее. мне нравилось бездельничать в захолустье, но нет, она настояла на своем, дедуля выписал нам солидный чек, мы снова сели на автобус и укатили прямиком в Л.-А. потенциальные миллионеры довольствовались общественной скотовозкой. мало того, она требовала, чтобы мы сами зарабатывали себе на жизнь, пришлось мне снова устроиться экспедитором, а она слонялась без дела, пестуя в себе желание отдаться созидательному труду, каждый вечер после работы я напивался, «господи милосердный! – вопил я. – глянь, что я натворил, женился на конченой деревенщине», от таких рулад она бесилась не по-детски, но я не собирался лизать жопу миллиону баксов, это не в моем стиле, мы жили на вершине " холма, снимали маленький домик, задний двор весь зарос высоченной травой, а в высоченной траве прятались мухи, когда они покидали свое укрытие, то заполняли весь двор – 40 000 мух, они просто сводили меня с ума. я брал огромный флакон с ядом и выходил на охоту, я убивал по тысяче на дню, но они еблись слишком быстро, как и мы. эти придурки, что жили в доме до нас, увешали стену в спальне полками, а полки заполонили горшочками – горшочками с геранью, большие горшочки, маленькие, но все исключительно с геранью, мы еблись так ожесточенно, что стена раскачивалась, а от стены – и полки, и вот я услышал этот нарастающий звук, словно голос пробуждающегося вулкана, – горшки сползали с полок, я притормозил, «нет! не останавливайся! господи, только не останавливайся!» пришлось снова набрать темп, и началось, горшки летели вместе с полками на меня, катались по спине, шлепали по заднице, путались в ногах и руках, она хохотала, вопила и яростно подмахивала мне. ох и нравились ей эти горшочки.

– слушай, я вышвырну эти полки со стены, – сказал я.

– ой, нет! не надо, ну пожалуйста, милый!

она просила так нежно, что я отступился, мы повесили полки, расставили горшки – до следующего раза.

Барбара купила черного щенка-дебила и назвала его Брейгель, был такой живописец Питер Брейгель, или кто уж там. но через несколько дней интерес к новой забаве иссяк, теперь, если щенок попадался ей на пути, она пинала его со всего маху своей остроносой туфлей и шипела: «пшел вон, ублюдок!» так что по вечерам, напившись пива, я катался с ним по полу в шуточной схватке, это единственное, на что он был способен, – драться, и зубы у него были покрепче моих, я чувствовал, что миллион потихоньку уплывает от меня, и не напрягался по этому поводу.

еще она купила нам новую машину – «плимут» 57-го года выпуска, я до сих пор его вожу, по моей наводке Барбара решила делать карьеру в окружной администрации, она прошла собеседование и поступила на службу в полицейский департамент, вскоре я объявил ей, что меня уволили из экспедиторов, и теперь я целыми днями намывал машину, а потом ехал и забирал Барбару с работы, однажды, выезжая со стоянки и глядя на вываливающих студенческой гурьбой из здания департамента сосунков, одетых в цветастые рубашки или пестрые футболки, с глупыми улыбками на бледно-одутловатых лицах, с поникшими плечами, я спросил ее:

– что это за гопники?

– это офицеры полиции, – ответила она своим надменно-язвительным тоном.

– да ладно! они выглядят как идиоты! это не копы! что? кончай, это не могут быть копы!

– все они офицеры полиции и прекрасные люди.

– маразм!

она разозлилась не на шутку, в ту ночь мы лишь наскоро перепихнулись. на следующий день повторилось.

– вон идет Хосе, – указала она. – он испанец.

– испанец?

– да, он родился в Испании.

– половина мексиканцев, с которыми я работал на фабрике, утверждали, что они родились в Испании, это пижонство. Испания – прародитель, суперматадор, Великая Мечта старины.

– Хосе родился в Испании, я точно знаю.

– откуда знаешь?

– он сказал мне.

– маразм!

как-то вечером ей взбрела в голову идея об изостудии, она же, оказывается, всю жизнь рисовала, она слыла гением в своем городке, может быть, даже во всем штате, а может, я и перехлестываю.

– я тоже пойду с тобой, – сказал я.

– ты? зачем?

– ну, у тебя будет компания во время перерыва на кофе, и я буду возить тебя туда на машине.

– ну хорошо.

мы попали в один класс, после трех-четырех занятий она начала психовать, рвала свой эскизы и швыряла клочки на пол. я ничего не делал, просто сидел и старался даже не смотреть на нее. а все вокруг были очень сосредоточенны и все же изредка прокалывались, прыская смехом, будто это был какой-то розыгрыш или им просто стыдно рисовать, наш преподаватель вспомнил про меня:

– послушайте, Буковски, вы должны уже изобразить хоть что-то. почему вы сидите и таращитесь на чистый лист?

– я забыл купить кисточки.

– отлично, я одолжу вам кисть, мистер Буковски, но будьте любезны вернуть мне ее после занятий.

– ага.

– а сейчас нарисуйте вон ту вазу с цветами.

я решил разделаться с этим поскорее, работал быстро и скоро закончил, но все вокруг еще корпели, производя в воздухе манипуляции пальцами, прикидывая тени или пропорции, короче – фигню всякую, я удалился, выпил кофе, выкурил сигаретку и вернулся, все столпились вокруг моего мольберта. Блондинка, сущность которой определялась огромными сиськами, повернулась ко мне всей своей сущностью и спросила:

– вы рисовали РАНЬШЕ, так ведь?

– нет, это впервые.

сиськи пришли в движение, словно пытались просверлить меня:

– ой, ну вы ШУТНИК!

– уммммммммгу, – только и смог промычать я в ответ.

профессор подхватил мой рисунок и выставил перед всеми:

– ВОТ чего я добиваюсь от вас! – воскликнул он – видите – ЧУВСТВО! ДВИЖЕНИЕ! ЕСТЕСТВО!

«бог ты мой», – подумалось мне.

Барбара пришла в бешенство, схватив свои вещи, она скрылась в маленькой подсобке, где ученики нарезали бумагу, она рвала все, что попадалось ей под руку, и расшвыривала краски, в запале она уничтожила коллаж, созданный каким-то бедным идиотом.

– мистер Буковски, – обратился ко мне профессор. – эта женщина, ваша ммм… жена?

– ээ… ум… да.

– в этом классе мы не терпим всякого рода примадонн, вы не могли бы деликатно донести это до вашей супруги, и еще, позвольте использовать ваш рисунок на нашей художественной выставке?

– конечно.

– вот спасибо, спасибо и еще раз спасибо! он был чокнутый, этот профессор, любую мою

мазню он требовал на выставку, я даже не знал, как правильно смешивать краски, мне никак не поддавался цветовой круг, я смешивал фиолетовый с оранжевым, коричневый с черным, черный с белым, все, что попадалось под кисть, большинство моих шедевров выглядели как колоссальная лепеха собачьего дерьма, но профессор полагал, что я типа… Божьей отрыжки, итог. Барбара бросила студию, ушел и я, расставшись с живописью.