Страница 5 из 11
Возможно, так он и поступит. Позже.
— Но ты не послушал аббата. Так? Ты сбежал вместе с этой книгой и своим артефактом. Каков его дар? Оживлять мёртвых?
— Скорее возвращать души. Ненадолго.
— И ты превратил этот великий дар в фарс...
— Нет! — вскинулся Танзини: казалось, само это предположение задело его до глубины души — Нет. Напротив. Я решил сделать изучение этого удивительного явления делом всей моей жизни. Те люди, что привозят мне мертвецов, оставляют щедрые пожертвования. На эти средства я раздобыл некоторые другие книги, вот. — Он торопливо развернулся к аналою, выставляя на обозрение папы целую груду бумаг. — И, конечно, взятки. Меня уже трижды пытались задержать, один раз — убить... не считая сегодняшнего, — закончил Танзини вполголоса.
Родриго неприятно улыбнулся.
— О, это всего лишь мой друг дон Мичелотто. Ты, наверное, слышал о нём. Он мирный человек и не причинит тебе зла, если только ты не будешь мне врагом. Ты ведь мне не враг, брат Доминико?
Танзини как будто поколебался. Потом принял решение.
— Разве может монах быть врагом наместнику Святого Петра? — изрёк он.
— Очень дипломатичный ответ, — кивнул Родриго. — Хотя, думаю, ты понимаешь, что здесь и сейчас не имеет никакого значения, что я папа, а ты простой монах. Значение имеет только то, что...
— У вас паук, а у меня воробей, — закончил Танзини. — А у вашего сына Чезаре, как я могу судить, бык. Это ведь источник его чудовищной силы?
Родриго задумался. Нет, наверное, стоит укоротить язык этого монаха прямо сейчас. Чего ждать? Всё необходимое Родриго наверняка узнает из его книг и записей. Он уже приготовился кликнуть Мичелотто, когда монах добавил:
— И какой-то предмет наверняка есть у Лукреции. Вероятно, ласточка, или, может быть, таракан.
— Таракан? — переспросил Родриго. У него заныло под ложечкой.
— О да, он тоже определённым образом дарует невосприимчивость к некоторым веществам, хотя есть и отличия от ласточки. Я не уверен, какие именно. У Августина они не описаны...
— Так есть ещё артефакты? И много?
Танзини посмотрел на него исподлобья. Потом вдруг засуетился, завозился в своих бумагах, нервно перебирая их и пачкая чернилами. Родриго только сейчас понял, что краска на его пальцах была свежей — он писал что-то непосредственно перед их появлением.
Найдя, наконец то, что искал, Танзини протянул папе свиток. Родриго вопросительно поднял брови, потом уронил взгляд на пергамент — и остолбенел.
Это был список, вероятно, чистовой вариант, поскольку в нём не содержалось помарок и пометок. Длинный, сорок или даже пятьдесят позиций. Слева было начертано название какого-либо животного — бык, медведь, ворон, скорпион, богомол, саламандра, — по центру несколькими словами описывались их особенности, а справа... Справа были имена. Не везде, только возле отдельных предметов. Родриго скользнул по ним взглядом, ловя себя на мысли, что даже не все их может прочесть — некоторые явно было иностранного происхождения. Но потом его взгляд выхватил имя, которое он узнал бы всегда и везде. Кот — дар предвидения будущего — Колонна.
Клан Колонна. Его смертельные враги. И у кого-то из них есть предмет.
Родриго Борджиа, папа римский, разверз уста и исторг такое громогласное и богохульное ругательство, что, казалось, стены старой часовни содрогнулись от подобного святотатства. Танзини пугливо перекрестился, глядя на Родриго с ужасом. Похоже, он лишь теперь сполна начал сознавать, кем был человек, сидящий на престоле Ватикана. О нет, он не был так плох, как о нём говорили. Он был гораздо хуже.
— Колонна! — воскликнул Родриго, когда брань иссякла. — Колонна! Кто ещё? Кто все эти люди?!
— Это владельцы, — отозвался Танзини. — Те, о ком есть более или менее достоверные сведения. Предметы довольно часто переходят из рук в руки. Августин пишет, что их нельзя отнять или украсть, тогда они теряют свою силу. Но мне известен, по меньшей мере, один случай, когда это удалось. Так что, вероятно, Августин знал не всё.
Не всё, но, видимо, достаточно. В трактате были не меньше пятидесяти страниц, большая часть их, судя по беглому взгляд, подробно описывала артефакты, с которыми Августину доводилось сталкиваться. О, он был очень умён, этот хитрец, умудрившийся войти в анналы как один из отцов церкви. Он понимал, что, обнародуй он своё знание, сам же первый взойдёт на костёр. Но не поделиться знанием он, тем не менее, не мог. Оно жгло его. Как теперь будет жечь Родриго Борджиа.
— Их же десятки. А может, и больше. Если завладеть ими... если завладеть хотя бы дюжиной...
— То вы очень быстро умрёте, — закончил за него Танзини. — Владение большим числом артефактов разрушает плоть и дух, и чем больше сила, тем стремительней разрушение. Как будто тот, кто их создал, всё продумал, во избежание того, чтобы слишком много власти оказалось сосредоточено в одних руках.
— А кто их создал?
Танзини как будто заколебался. Потом отвёл взгляд, впервые начала с их разговора, и уклончиво сказал:
— Этого у Августина не сказано.
Родриго прикрыл глаза. Слишком, о, слишком много всего. Он ехал сюда за одной-единственной фигуркой, пусть и способной оживлять мёртвых — а нашёл нечто гораздо большее. Десятки, может быть, сотни артефактов, которыми он не сможет завладеть, не уничтожив себя. Что и говорить, Родриго и прежде подозревал о подобном свойстве предметов, когда, волею случая, судьбы или дьявола, в его руках оказались сразу три из них. Едва сознавая их мощь, он уже тогда ощутил, что ему делается дурно, когда он носит при себе все три. Оттого он и предпочёл раздать их членам своей семьи: быка выбрал Чезаре, ласточку — Лукреция, паука Родриго оставил себе. Допустим, он отберёт у этого монаха воробья и отдаст его своему младшему сыну Хофре. Ещё одну фигурку можно доверить матери его детей, Ваноцце, одну, возможно — Джулии Фарнезе... хотя нет, Родриго не настолько ей доверял. Но что решат четыре или пять фигурок против десятков? И ведь любая из них в любой момент может попасть в руки его врагов. Одной уже завладели Колонна, а что дальше? Может, предмет есть и у Орсини? Сфорца? Султана Селима из Османской империи? Их слишком много, тех, кто желает смерти папскому роду, и если предмет окажется в руках хотя бы нескольких из них — Борджиа обречены. Родриго, и Чезаре, и Хофре, и Лукреция...
Лукреция.
— Это необходимо остановить, — Родриго заговорил, сам не заметив, как мысленный монолог перетёк в речь. Не имело значения, что услышит Танзини, он и так был уже мёртв, как висельник, поднятый им четверть часа назад. — Мои дети. Моя дочь. Я думал, они в безопасности. Думал, нет, и не может быть никого сильнее Борджиа. Потому что разве что-то ещё способно подарить такую власть...
Он замолчал. Танзини напряжённо смотрел на него. Наконец Родриго поднял голову.
— Ты сказал, что если один человек завладеет слишком большим числом предметов, он погибает.
— Да.
— Если я просто возьму предмет в руки, и отнесу в какое-то место... тайное место... чтобы никто его больше не смог найти... Я буду считаться тем, кто им владеет?
— Сложно сказать, но, судя по тому, что я знаю об этих предметах — да. Не имеет значения, используете ли вы артефакт. Если он лежит в тайнике, ваши глаза перестанут быть разного цвета, но быть хозяином вы не перестанете. И разрушительное влияние.
— ...не исчезнет, — договорил Родриго вместе с монахом, а потом сжал челюсти. Проклятье. И как же быть? Он мог бы выследить всех этих людей, выследить артефакты. Отнять их, украсть, перекупить. Спрятать. Но выживет ли он при этом сам? Нет. Спасти свою семью, пожертвовав собственной жизнью — к этому Родриго пока ещё не был готов.
И всё же он знал, что отныне не будет ему ни сна, ни покоя, пока он не найдёт способ держать проклятые артефакты под контролем. Пока не обезопасит себя от них. Как могло случиться, что власть фигурок, приведших его на папский престол, обернулась против него самого? Впрочем, власть — обоюдоострый нож. Он всегда это знал.