Страница 62 из 62
Государь велит подать шахматы. Не таков мастак в них Богдан, каким был Афонька Вяземский или немчура Генка Жаден, но один околел в оковах, другой вовсе сгинул бесследно. Кроме как с Бельским, не с кем Ивану душой отдохнуть за премудрой игрой. Претят ему остальные, да и видит он — тайком носы воротят, гнойного вида и запаха его сторонятся.
— Ну что там кудесники эти, Богдашка? — весело спрашивает царь, расставляя фигуры на полированной ореховой доске. — Они ведь мне мертвому быть напророчили на сегодня. А я вот он, живой и, Бог даст, здоровый скоро стану. Ступай-ка передай им, чтобы сами готовили шеи — раз проку в их прорицаниях никакого.
Бельский поспешно встает, кланяется и спешит в темницу, где вторую неделю сидят северные волхвы, привезенные в Москву во время приступа болезни царя и нагадавшие ему на сегодняшний день кончину. Разъяренный Иван приказал держать их под замком до назначенного времени, пообещав казнить за лжепророчества.
Похоже, сегодня так тому и быть. Не отвернулся Бог от царя, утешил за долгие ночные страдания, даровал облегчение!
В приподнятом настроении, что случается с ним в последнее время совсем редко, Иван тянется к резной фигурке короля из слоновой кости. С удивлением шевелит пальцами и никак не может дотянуться, ухватить за шишковатую голову, оправленную в серебро. Гневаясь, подается вперед всем телом и грузно падает, опрокидывая черное и белое воинства.
Верный Бельский, возвратясь от волхвов — дерзкие пройдохи оттягивают казнь и выклянчивают время до захода солнца, уверяя, что лишь с окончанием дня будет видна их правота, — застает его уткнутым лицом в доску. На миг Богдан застывает в ужасе, затем бросается к телу царя. Тот тянет руку к изголовью кровати — Бельский оборачивается, но ничего, кроме приставленного там царского посоха, не видит. Иван хватает своего любимца и доверенного советника за голову, шепчет в ухо несколько слов, каждое из которых дается с неимоверным трудом.
Царская палата наполняется криками и суматохой — кидаются за врачами, духовниками, поднимают по тревоге кремлевскую стражу, запирают ворота.
Прибежавший митрополит Дионисий торопится исполнить последнюю волю государя — тот возжелал перед смертью принять постриг. Над остывающим телом, от которого отходят растерянные лекари со своими уже бесполезными снадобьями, читают молитвы, наскоро совершают обряд пострижения, облачают в монашеские одеяния и нарекают усопшего Ионой.
Столпившись у смертного одра, испуганно и недоверчиво поглядывают на покойного бояре — а ежели восстанет он, как уже было раз, и уличит их в неверности или неусердной скорби?..
Лишь к исходу следующего дня решаются известить народ, выкрикнув с Красного крыльца слова, в которые трудно поверить: «Государя больше нет с нами!»
Полвека провел на троне Иван Васильевич, первый царь всея Руси.
Тягуче и печально плывет над Москвой колокольный звон на исход души.
У Кремля собирается огромная толпа. Народ волнуется, плачет, скорбит.
На третий день тело государя в монашеской схиме, с крестом на груди и с вложенным в руки царским посохом, усыпанным драгоценными камнями и увенчанным серебристой фигуркой волка, помещают под присмотром Бельского в каменный саркофаг. С громким шорохом задвигается тяжелая плита, на веки вечные. С почестями относят «монаха Иону» в Архангельский собор, где предают погребению рядом с телом убитого им двумя годами ранее сына Ивана.
***
Россию ожидают новые времена, которые назовут Смутными.
И как знать, какую роль в них сыграет монах Чудова монастыря брат Григорий, молчаливо стоящий во время похорон государя в толпе возле собора.