Наступление

— Виноват, господин подпоручик, — растерялся Станков.

— Подождите-ка, — вмешался в разговор Тодоров. — Что точно приказал вам Манев и когда вы получили от него этот приказ?

— Господин капитан, я думал, что вы знаете…

Тодоров его прервал:

— Станков, не важно, что я знаю и чего не знаю, я спрашиваю вас: что и когда приказал вам сделать Манев?

— Да вот он говорил, что надо собрать патроны, потому что здешние власти не разрешают…

— Подожди нас на улице! Солдат пока не распускай! — И Тодоров указал ему на дверь.

Как только Станков вышел, Тодоров озабоченно сказал Слановскому:

— Картина ясна, это заговор. Может быть, как раз из-за этого так спешно вызвали товарища Чавдара к помощнику командира дивизии. Не случайно, наверное, и то, что уже несколько дней мы не получаем ни газет, ни писем…

Однако слух, пущенный Маневым, в известной степени обернулся против него самого. Он мгновенно разлетелся по всему полку. Пулеметы и минометы 1-го батальона, которые до сих пор лежали грязные, покрытые ржавчиной, к вечеру находились уже у окон школы вычищенные и смазанные.

Дремавшая сила сопротивления, которая таилась за бездельем и скукой, вдруг пробудилась. Солдаты были охвачены тревожной готовностью.

Сила инерции не давала Додеву возможности остановиться. Поведение Пеева его смутило, но оно отнюдь не было неожиданным, потому что ничего другого Додев от него и не ожидал. Короче говоря, он давно вычеркнул Пеева из рядов благонадежных офицеров.

Но Додев смутился и даже испытал какой-то страх из-за неожиданного появления в штабе Чавдара. «Ничего, — подумал Додев для собственного успокоения, — все равно с этим парнем надо выяснить отношения». Его удивили чрезмерное спокойствие и самоуверенность Чавдара, который сдержанно поздоровался с ним.

— Потеряли еще один день в безделье, — сказал Чавдар, чтобы только не молчать.

«Дурачком прикидывается, — подумал Додев, — или действительно ничего не знает?» — а вслух сказал:

— Половина моей службы прошла в ожидании. Есть что-нибудь новое?

— Мне кажется, что на этот раз новости здесь, у вас, — подозрительно улыбнулся Чавдар.

— Не понимаю вашего намека, — сделал попытку Додев сохранить самообладание.

— Нет, вы очень хорошо знаете, о чем идет речь, но я удивляюсь другому…

— Чему, если позволите спросить вас?

— Тому, что вы не оценили достаточно разумно обстановку, иначе не рисковали бы так легкомысленно.

— Благодарю вас за совет, — с иронией заметил Додев, — а что касается моего легкомыслия, то я беру часть ответственности на себя. На моем месте и вы поступили бы точно так же, не так ли?

— Господин полковник, вы напрасно питаете какие-то иллюзии, обманывая и себя, и некоторых ваших коллег. Вы забываете, что последствия окажутся более тяжелыми, чем вы предполагаете.

— Почему вы не предупредили господ министров? Это постановление — их дело. Я не скрываю, что одобряю его, потому что в большой степени оно защищает и мои личные интересы.

— Но если оно будет отменено? — спросил Чавдар.

— Любой на моем месте очень искренне сожалел бы об этом.

— Господин полковник, ваше поведение вызывает недоумение. Вы отклоняетесь от прямых дорог, чтобы заблудиться в путаных тропках неизвестного. Мы еще встретимся, и тогда нам будет ясно, у кого из нас были основания, а у кого их не было…

К вечеру подпоручик Манев послал группу солдат и унтер-офицеров из штаба полка в 1-й батальон с задачей выяснить мнение солдат относительно возвращения в Болгарию без приказа.

В это время Слановский находился в обозе роты. Солдаты разожгли большой костер и грелись у огня, отворачиваясь от дыма, который холодным влажным ветром задувало в глаза.

Едва Слановский дал указание очистить телеги от всякого рода лишних вещей — трофейного кабеля, кусков автомобильных шин, ненужных железок, — как к нему подбежал-запыхавшийся Луканче и доложил:

— Господин подпоручик, меня послал к вам фельдфебель Лило. Пришли какие-то, уговаривают нас завтра чуть свет уходить домой.

— Кто они такие? — зло спросил Слановский.

— Из штаба полка, я знаю только Кольо-возницу, это тот цыган, который крал кур…

Слановский быстро зашагал по главной улице городка. В липком тумане изредка попадались припозднившиеся прохожие — мужчины и женщины. От окон на уличную мостовую ложились желтые пятна света. Здание школы на треугольной площади было окутано мраком. Уже три дня солдаты ложились, не зажигая света, потому что фитили на газовых фонарях сгорели, а новых солдатам не выдавали. Но солдатская смекалка и из этого положения нашла выход. Ангелчо осторожно вытаскивал из немецких снарядов тонкие спицы пороха, которые, когда их зажигали, горели ослепительным белым светом.

Слановский и Луканче остановились шагах в двадцати от лестницы. Пороховая «свеча», высоко поднятая над солдатскими головами, ярко освещала лица Кутулы, Пени и Кольо-цыгана, а стоящий напротив них санитар-сержант из полкового лазарета прикрывал глаза ладонью, защищаясь от непривычно яркого света.

Кольо, увидев Слановского, закричал во все горло:

— Господин подпоручик, давайте, как кореши, договоримся: рано утром уходим! В семь часов даем зеленую ракету — и без команды в дорогу…

— Войдите в дом, и пусть говорит кто-нибудь один, — сказал Слановский взволнованным голосом и пошел впереди.

Когда вся «делегация» вошла в помещение роты, Лило и Луканче спиной загородили дверь. Ангелчо поджигал пороховые «свечи» и поднимал их над головой, чтобы освещать все помещение.

— Ну, выкладывайте все начистоту, — остановившись на середине комнаты, сказал Слановский. — Говорите, зачем пришли?

— Господин подпоручик, — испуганно моргал санитар, — нам сказали: если не уберемся отсюда в течение двух дней, нас оставят здесь чинить пути и связь…

— Кто сказал это? — скрипнул зубами Слановский.

— Да все в полку говорят! — подал голос писарь Стоянчо.

— Я ночью же запрягаю кобылку и через десять дней буду греться около своей цыганки, — цинично ухмыльнулся Кольо.

— Ишь какой выискался! — приблизился к нему возмущенный Слановский. — Теперь ты готов бежать греться к своей цыганке, а почему тебя не было среди добровольцев на скале Дражна? Да ты хоть один раз выстрелил в немцев? А вы, — взглянул он на унтер-офицера, — вы, трус, хоть раз были на позиции? Ребята там умирали от потери крови… Что-то я вас там не видел…

— Да чего еще ждать? Собачье племя! — взревел Кутула и опустил свой тяжелый кулак на спину Кольо. И тут началось нечто невообразимое. Кто-то ударил Ангелчо по руке, и он не удержал горящую пороховую «свечу». В темноте минут десять солдаты награждали тумаками незваных гостей…

— Больше не посмеют сюда прийти, — ухмылялся Пени.

Он и еще человек десять проводили «делегацию» через площадь, продолжая стегать «делегатов» ремнями куда придется.

Под холодным, обсыпанным звездной пылью небом спал город. Только шаги часовых перед школой глухо отдавались в ночной тишине.

Солнце робко заглянуло в окно. Ветер гонял по двору листву и солому, тревожно стучал в оконные стекла. Над Котелками склонились обросшие лица солдат, вид которых был самый жалкий. Так вот кто собирался сегодня утром без приказа податься домой! Их внешний вид заставил Додева вздрогнуть. Глубоко в душе он чувствовал себя обманутым и обойденным. В бессильной злобе он упал на свою походную кровать. А ветер продолжал стучать в стекла окон, завывая то жалобно, то испуганно.

Додев не заметил, когда в комнату вошел подпоручик Манев, разрумянившийся и слегка возбужденный.

«Ну?» — вопрошали усталые и покрасневшие от бессонницы и напряжения слегка прищуренные глаза Додева.

— Может быть, нас опередили всего на один-два…

— И все же опередили, — прервал его Додев.

— К большому сожалению, да.

Додев глубоко вздохнул:

— Как смогли всего за несколько месяцев так переродиться эти негодяи? В их сердцах угасла даже последняя искорка любви к отечеству. Бедная, несчастная Болгария!..