Наступление

— Опять же соседу, Денчо Чолаку. Однажды вечером он был пьян. Мы возвращались из корчмы. Когда я рассказал ему, чего хочу, он замолчал, а потом неожиданно для меня сорвал мою кепку с головы и забросил ее за ограду. Вот и весь, как говорится, барыш от него. А собаки враз кепку мою разорвали…

— Тебя послушать, так в Камено-Поле нет ни одного коммуниста, — прервал его Костов.

— Господин начальник, — повернулся Матейчо к Ангелову, — если хотите знать, все учителя в селе коммунисты. Только у меня с ними нет никаких дел, и я ничего не могу о них сказать.

— Скажешь, скажешь. — И Костов быстрыми шагами приблизился к нему. — Хватит, не прикидывайся больше дурачком. Что было потом?

— Я уже все вам сказал. Ристо Шишманя приехал в отпуск. Он служит полицейским. Мы с ним вместе росли, даже состоим в дальнем родстве. Он хвастался, что зарабатывает большие деньги, и даже пожурил меня за то, что я не пошел туда служить. Не знаю, какой черт меня дернул, но я попросил у него болгарские деньги…

— И дал ему марки? — усмехнулся Костов.

— Дал. Он ничего не сказал. Прошло немного времени. Арестовали меня — и сюда. Господин начальник, — взволнованно попросил он Ангелова, — отпустите меня, клянусь — если что услышу или увижу, сразу вам сообщу.

— Обещаешь, потому что попался, — подмигнул Ангелов. — А почему не пошел служить в полицию, как тебе предлагал твой сосед?

— Как же пойдешь?! Одного интересу мало, неграмотный я.

— А вот теперь посидишь в тюрьме: чтобы ты поумнел, дурья башка, — медленно сел за свой стол Ангелов.

Матейчо начал умолять:

— Прошу вас, поверьте мне, господин начальник, у меня нет ничего общего с этими людьми. Понапрасну буду гнить в тюрьме. Там место для других.

— Назови их, кто они, ну! — угрожающе поднял кулак над его головой Костов.

Матейчо испуганно заморгал:

— Откуда же мне их знать? Меня никто и за человека-то не считает, сторонятся, иначе я бы их всех до одного выдал…

Когда агент увел Матейчо в подвал, Ангелов с досадой произнес:

— Что ты скажешь об этой скотине?

— Не мешает годик-другой подержать его в тюрьме, чтобы образумился, — ответил Костов, сонно протирая глаза, и посмотрел на свои часы. — Уже половина двенадцатого! И сегодня запоздали.

— Передать прокурору… — поднимаясь со стула, сказал Ангелов.

В это время в дверях появился дежурный по управлению. Он доложил, что сегодня ночью, с половины десятого до десяти двадцати, партизаны Чугуна напали на село Камено-Поле.

— Жертвы есть? — с профессиональным спокойствием спросил Цено Ангелов.

— В данный момент нет никаких сведений.

— А в Лозене стоит рота Игнатова. Они об этом узнают только завтра.

— Может быть, сообщить в штаб дивизии? — спросил дежурный.

— Нет, в этом нет необходимости. Что толку? Завтра доложу лично генералу Яневу.

Цено Ангелов лучше всех понимал и сознавал, что без помощи войск полиция уже не в состоянии справиться с партизанами. Но он не мог преодолеть накопившуюся в душе неприязнь к военным и любой успех коммунистов использовал для того, чтобы подчеркнуть, что генералы и полковники носят на плечах погоны исключительно благодаря жандармерии и полиции.

Утром, в половине восьмого, Ангелов позвонил в штаб дивизии. Адъютант попытался его обмануть, сказав, что генерал в штабе, но проводит очень важное заседание и поэтому освободится только к десяти часам.

— Тогда войдите и доложите ему, что я снова позвоню ему через полчаса. Дело очень спешное! — Ангелов повесил трубку и громко рассмеялся: — Этот простофиля хотел обмануть меня! Думает, что я не знаю, где и с кем было его начальство до пяти часов утра.

Действительно, Цено Ангелов был хорошо информирован. Вчера вечером в одном из салонов военного клуба генерал Янев давал ужин в честь группы немецких офицеров-интендантов. Угощение было обильным. Выдержанное вино развязало языки и настроило всех на патриотический лад. Провозглашались тосты, выражались пожелания скорейшей победы, повторялись призывы к беспощадному истреблению коммунистов.

Ровно в восемь часов Ангелов снова позвонил в штаб дивизии. Адъютант, сбиваясь, вновь попробовал его обмануть, но Ангелов резко прервал его:

— Господин капитан, я говорю с вами на чистом болгарском языке. Не пытайтесь меня обмануть. Сейчас же идите на квартиру генерала и разбудите его. Если вы боитесь, я сейчас пошлю своего человека сделать это…

Через полчаса машина Янева остановилась перед областным управлением полиции. Генерал с трудом поднялся с заднего сиденья. Шофер поторопился открыть перед ним дверцу машины. Янев зажмурился от яркого солнца. Ноги у него были словно чужие. Голова еще болела после ночного застолья. Невыспавшийся и усталый, генерал пребывал в кислом настроении. Про себя он ругал Ангелова, осмелившегося побеспокоить его дома, но тем не менее сгорал от любопытства, желая поскорее узнать, зачем он здесь нужен.

Когда он вошел в кабинет Ангелова, тот встал, со стула, собрал разложенные на столе бумаги и положил их в ящик стола.

— Что случилось, Ангелов? — спросил Янев, едва шевеля толстыми губами. Даже обостренное любопытство не могло скрыть на его полном лице следов усталости.

— Пожалуйста, садитесь, господин генерал.

Янев уселся в кресло около стола, привычно поправил свои аксельбанты и положил ногу на ногу. Мелодично зазвенели шпоры.

Ангелов сознательно медлил. Он перелистал несколько страниц записной книжки, что-то отметил в ней. Он будто забыл о присутствии гостя.

— Ну! — снова спросил Янев. — Что же случилось?

— Что может случиться, кроме неприятностей? — широко развел свои короткие руки Ангелов. — Разве полковник Додев вам не докладывал?

— Нет.

— Этой ночью партизаны напали на Камено-Поле. Насколько мне известно, в соседнем селе Лозен находится целая рота.

— Да. Одна рота из полка Додева.

— Господин генерал, не поймите меня превратно, но если полиции следует и их охранять, нам надо бы найти общий язык, пока не поздно.

Генерал зажмурился, учащенно, тяжело задышал. Встал перед Ангеловым, широко расставив ноги, и с подчеркнутым достоинством спросил:

— Вы для этого так настойчиво меня разыскивали?

— Если вы считаете, что случай незначителен и не заслуживает вашего внимания, прошу прощения за беспокойство. Но тогда я буду очень просить вас помочь мне…

— В каком смысле? — прервал его генерал.

— В том, какие объяснения дать начальству…

— Мне кажется, что вы их уже дали и без моей помощи. Но я хочу обратить ваше внимание на то, что у вас нет никаких оснований держать себя с военными как с малолетними детьми, которые без вашей помощи ничего хорошего не сделали для нашей страны. Ваши люди из Камено-Поля обращались за содействием к роте в Лозене?

— Господин генерал, точные подробности этого дела у меня будут к обеду.

— Тогда вы могли бы подождать. Если мои люди действительно бездействовали, я их всех до одного отдам под суд.

— Да, но мы все же должны что-то предпринять, поэтому я так и спешил.

Генерал достал портсигар и с трудом нащупал сигарету. Закурив, он спросил:

— Вам известно, в каком направлении они ушли?

— Приблизительно да.

Генерал тяжело вздохнул и снова сел в кресло.

— Представьте себе, позавчера дал самое торжественное обещание господам регентам, что область, где расположена дивизия, будет незамедлительно очищена от партизан.

— Да, но они не хотят считаться с нашими добрыми намерениями. Придется, видимо, провести небольшую карательную операцию…

— Будем их преследовать?

— Кого?

— Партизан.

— Нет, — спокойно ответил Ангелов. — Я наметил несколько лиц для ареста и ликвидации. Прошу вас дать приказ роте в Лозене оказать нам в этом содействие.

— Хорошо. Когда вы начнете?

— Через полтора часа мои люди будут в Камено-Поле…

С утра село обволокла липкая и сухая духота. Раннее утреннее марево, словно стена, поднялось над холмами вокруг Лозена.