Наступление

Ему никто не ответил, и он продолжал все так же сердито:

— Вы сообщили ей о нашем решении? Она не должна больше дружить с убийцей наших товарищей…

— Данчо, — прервал его Калыч, — я проверил, не было этого. Напрасно позорим человека. Он не принимал участия в расстреле каменопольских товарищей.

— Я его знаю лучше тебя, — ответил Данчо.

— Это можно еще раз проверить, но я тоже знаю, что парень не имеет к этому делу никакого отношения, — нерешительно вмешался Райко.

— Предлагаю им больше не заниматься. Передаю вам партийное решение, которое обсуждению не подлежит, — сказал Данчо.

— Это совсем другое дело, — проговорил Гешо.

— В штабе зоны [4] и в отряде хотят знать, в состоянии ли вы создать в Лозене боевую группу? — спросил Данчо, молча всматриваясь в темноте в склонившиеся к нему лица Гешо и Райко.

— Попытаемся, — ответил после короткого молчания Райко.

— Когда? — язвительно заметил Данчо. — Может, и здесь наконец проведем операцию и нанесем врагу удар прямо в сердце? Добудем для отряда несколько легких и тяжелых пулеметов? Предстоят решительные сражения. Пришла пора бороться за собственную территорию, где будут действовать наши партизанские законы и распоряжения. Чего вы боитесь? Что же, на Лозен следует глядеть как на вражеское село?

— Скажите, когда и нам податься в лес, а там мы еще посмотрим, кто чего стоит, — удрученно вздохнул Райко.

— Это самое простое решение — бежать в лес, раз здесь туго. Да если бы все так поступали, мы давно бы погибли — без продовольствия, без жилья, без связи с массами. Даю вам десять дней. Подумайте, мобилизуйтесь. Подойдет кто-нибудь из наших — я или другой ответственный товарищ, а возможно, и сам Чугун, — тогда и выработаем конкретный план работы с земледельцами [5]. Ясно? Вопросы есть?

Гешо и Райко молчали. Данчо снова повторил:

— Возражения есть?

— Что остается делать? Взялся за гуж, не говори, что не дюж, — добавил Райко Пырванский.

— Нам пора. — Данчо ударил по колену Калыча и встал. Он поправил пистолет, взял на плечо карабин и спросил: — Как выходить, если на улице засада?

— Идите за мной, — отозвался Гешо.

Тихо и незаметно они прошмыгнули через заднюю калитку в огород Гешо, спустились через ракитник вниз и на краю села расстались. Данчо пошел к городу, а Калыч направился в отряд в Белицкий лес.

Прежде чем отправиться в штаб батальона, расположенный в селе Долни-Сеновец, унтер-офицер Кочо побрился, начистил сапоги, пришил чистый подворотничок, а на пояс подвесил две гранаты-лимонки.

Перед школой остановилась телега, присланная из сельской управы. Кочо положил автомат на сиденье. Барабанщик Гайтаня, худой и черный, как трубочист, потянулся к автомату.

— Не трогай, по рукам получишь.

— Ох, господин унтер-офицер, чешутся у меня руки по этой штуке, — лукаво подмигнул ему Гайтаня.

— Руки, говоришь, чешутся? А если мы заставим тебя расстреливать коммунистов, будешь?

— Брось шутить, не на людей же автомат мне нужен.

— А на кого ж? На партизан, что ли?

— Что ты, душа человек! На иванов день застигла меня между Камено-Полем и Сине-Бырдо стая волков. Как я тогда спасся, одному богу известно. А если бы в руках у меня был этот автомат, я бы их всех до одного там уложил.

— Как же они тебя не загрызли? — шутливо подмигнул Кочо.

— Про то один бог знает, господин унтер-офицер.

— Ах вот как! — обжег его взглядом своих злых глаз Кочо. — Значит, волков ты хочешь стрелять, а коммунистов не хочешь? Ну, черный дьявол, берегись, доберусь я до тебя — шкуру спущу.

— Пожалейте меня, господин унтер-офицер, у меня девять детей, кто их кормить-то будет?

— Только детей плодите! А они, как подрастут, небось все до одного к партизанам убегут.

— Что вы такое говорите, господин унтер-офицер! Я тоже царю служу. Поезжайте по проселочной дороге, а то кобыла не подкована.

— Ничего с ней не будет. — И Кочо стегнул кобылу кнутом по крупу.

Легкой, задорной рысью она побежала к селу Долни-Сеновец. Вначале Кочо колебался, какой дорогой ехать, проселочной, вдоль реки, или по шоссе, но кобыла сама выбрала проселочную — ей нравилось бежать по чернозему, где ее неподкованным копытам было мягче ступать.

Кочо лег в сено на спину, закурил сигарету и бросил быстрый взгляд на изгиб Осыма, где дорога шла вдоль реки. Сладковатый запах свежего сена его пьянил, а спокойное чистое небо и сочное зеленое поле располагали к раздумью, от чего он уже давно отвык. Его грубая и развращенная душа была не в состоянии думать о чем-то светлом и хорошем. Все чистое в ней было уже давно вытравлено временем, проведенным в казарме. С самого первого года службы он жадно впитывал в себя все то отвратительное, что было в военщине для попрания прав человека и унижения его достоинства. И уже на второй, третий год он превзошел в этом своих учителей. Он полюбил крохи, перепадавшие ему с господского стола. Служил господам с собачьей преданностью, был готов пойти для них на любую подлость и низость. С поручиком Игнатовым унтер-офицер служил уже третий год. И чем больше Игнатов ругал его и понукал им, тем сильнее Кочо привязывался к нему.

Он жил одним днем, так как сознавал, что сделал немало зла своим близким и знакомым и поэтому кто-нибудь из них однажды все припомнит ему и отомстит.

Кочо не заметил, как дорога свернула в густые кусты акаций, под свисающие ветви, образующие зеленый тоннель. Запах листвы опьянил его, и он задремал.

Расставшись с Данчо Даневым, Калыч к рассвету был между Долни-Сеновцом и Лозеном. До Белицкого леса, где находился отряд, надо было добираться еще целый день. Идти днем было рискованно, поэтому он решил подождать наступления ночи в кустах акации.

Отдохнув, Калыч пробрался поближе к дороге. Издалека он услышал скрип колес телеги. Спрятавшись за кустом, он привстал на цыпочки. Из-за поворота показалась телега. Калыч не спускал с нее глаз. На сене полулежал человек в военной форме. Кобыла зафыркала и навострила уши. Лежащий на телеге человек дернул за узду, приподнялся и снова улегся. От радости у Калыча дрожь пробежала по телу. Сколько раз он мечтал об этом, сколько раз подкарауливал этого человека! Вряд ли ему представится более удобный случай свести счеты с Кочо.

Телега поравнялась с Калычем, и тогда он выскочил из кустов, ловко схватил левой рукой лошадь за узду, а правой наставил пистолет на Кочо, целя ему прямо в голову.

— А, попался, гад! — скрипнул он зубами.

Кочо испуганно заморгал, инстинктивно поднял руки, искоса поглядывая на автомат. Калыч ударил его пистолетом по зубам, разбил нижнюю губу. По подбородку Кочо потекла кровь.

— Что ты, что ты! — попытался он загородиться от нового удара.

— Слезай, скотина! — снова ударил его Калыч и завернул лошадь в кустарник между деревьями.

Кочо поднялся из сена. Держа руки над головой, слез с телеги. Калыч осторожно вытащил у него из кобуры пистолет, отшвырнул его в сторону и сказал:

— Эх, жалко, что нет бензина, не то облил бы тебя и поджег, другой смерти ты не заслуживаешь. Это ты спрашивал наших товарищей, какой смерти они хотят, легкой или тяжелой?

— Подожди, браток, не виноват я, выполнял приказ, я бедный человек… — Кочо с трудом двигал окровавленными губами.

— А сколько бедняцкой крови выпил, скотина? — толкнул его в грудь Калыч.

Кочо упал на колени и стал умолять его:

— Возьми меня с собой в лес, с радостью пойду, только не убивай меня!

— Нам не нужны бандиты. А ну, снимай сапоги!

Вспугнутая выстрелом, над деревьями с криком поднялась стая галок. Кобыла испуганно захрапела и начала бить передними копытами землю.

… В половине второго Игнатов вышел из канцелярии роты, решив пообедать в корчме.

4

В 1943 году ЦК БРП разделил страну на повстанческие оперативные зоны (ПОЗ), для каждой из которых предусматривался отдельный штаб, а для всех зон — Главный штаб. — Прим. ред.

5

Болгарский земледельческий народный союз (БЗНС) создан в 1899 году в качестве сословной организации крестьянства. В 1908 году оформился как крестьянская политическая партия под руководством Стамболийского. В 1942–1943 годах по инициативе товарища Димитрова земледельческий народный союз вошел в состав ОФ. — Прим. ред.