Страница 5 из 56
— Не накриви, смотри! — крикнул ему вслед Кузьмин.
Дубенко остановился. Сознание новой опасности заставило его съежиться и вобрать голову в плечи. Наконец он повернулся к товарищу:
— Слухай, ты иди сам разметь. Начало хоть покажи: я же цэ дило сгублю!
Кузьмин добродушно сплюнул:
— Ну и родила ж тебя мама, косолапого такого!
Он отправился вслед за другом, с улыбкой разглядывая здоровенного, но такого беспомощного Дубенко, а тот шел вперед и, не оглядываясь на Кузьмина, исподтишка довольно посмеивался: «Ух, и добрый же и уступчивый ты хлопец!»
Подойдя к никитинскому самолету, Кузьмин забрался на крыло и, не найдя в карманах карандаша, потребовал его у Дубенко.
— Погоди, я ж буду помогать. Очень ты быстрый… Недаром у Быстровой…
Дубенко снял пояс, расстегнул воротник, по-хозяйски, не спеша засучил рукава, словно готовился пахать землю или колоть дрова. Капли пота выступили на его толстом, добродушном лице. Он сопел, тяжело дышал.
— Что тебя в жар бросает?.. Январь на дворе! — улыбнулся Кузьмин.
— Цэ не двор, цэ Кавказ. Январь здесь не шибко дюжий. Як апрель… То меня страх берет, что хочешь ты гвардии старшину Дубенко в маляры обучить. Ну, нехай, забавляйся! И я доберусь до тебя когда-нибудь.
Вытянув из кармана огрызок тупого карандаша, Дубенко подал его Кузьмину.
— Двадцать три, говоришь? — спросил тот.
— Точно!
— Тогда давай быстрей в каптерку за бечевкой. И кусок мела прихвати. Отобьем строчки — так вернее будет…
Не желая попасть одетым не по форме на глаза кому-нибудь из начальства, Дубенко начал приводить себя в порядок. Застегивая пояс, он напевал «Ой, у лузи» и глядел исподлобья на Кузьмина. Идея отбить линии шнуром ему понравилась. Только поэтому он не спорил.
Одернув гимнастерку, старшина вразвалку зашагал к маячившей вдали каптерке. А Кузьмин, сидя по-турецки на плоскости истребителя, укоризненно покачивал головой, глядя на друга через лохмы маскировочной сетки.
7
Время близилось к двум часам дня.
В комнате Горюнова собрались восемь офицеров-летчиков. Они сидели на диванах и у столика под филодендроном и по привычке подшучивали друг над другом. Летчики держались с завидной легкостью и простотой, словно ничто их не угнетало, не заботило. Порой в тишине горюновского кабинета вспыхивал сдержанный смех. Это капитан Никитин, теребя волнистый чуб, свисающий до самых глаз, рассказывал какую-то забавную историю, а слушатели, опершись локтями о колени и подавшись вперед, внимательно следили за рассказом, стараясь не пропустить ни одного слова.
Наташа вошла, когда круглые часы на стене показывали без трех минут два. В кабинете Смирнова все еще находились летчики первой группы, вызванной на тринадцать тридцать.
Подойдя к столу Горюнова, доложила:
— По приказанию командира полка к четырнадцати ноль-ноль капитан Быстрова явилась.
Горюнов взглянул на часы и обвел взглядом присутствующих. Убедившись, что вызванные летчики первой эскадрильи все налицо, он потушил папироску, поправил пепельницу, подхватил со стола папку и направился в комнату Смирнова, откуда уже начали выходить летчики первой группы.
Наташа подошла к товарищам по эскадрилье, села на плетеный диванчик рядом с Никитиным.
— Пристраиваетесь? — спросил тот.
— Привычка! — ответила она.
— Какая?
— Пристраиваться к ведущему.
— И только?..
— К сожалению, да!
— Судя по всему, нервничаете? Оно и понятно: отдыха нет. Машина готова за сутки. Быстро ее…
— Очень быстро!
— Наверное, оттого, что вы — Быстрова?!
— Ново сострили! Когда разрешите посмеяться?
— Не успеете… Сейчас пригласят на задание…
Летчики с любопытством слушали шуточную пикировку между Никитиным и Быстровой и улыбались, предвкушая дальнейшее развитие событий.
— Мечтаю, чтоб скорей!
— Не знаю, мечтаете или нет, а будьте любезны! — Никитин откинулся на спинку диванчика. — Хватит, погуляли!
— Меньше вашего. Забыли, сколько времени прошлый раз вашу машину в порядок приводили? Пять дней в ремонте стояла, а вы изволили отсыпаться и в шахматы играть, благо не умеете, и поцарапанное ребро то йодом мазали, то стрептоцидом присыпали…
— Э-э! То особая статья! Повредил машину, не совсем верно рассчитал с тараном. Каюсь, но мне простительно: я в область сердца ранен был.
— Какой-нибудь особой?
— Не особой, а осколком…
— И живы остались только потому, что сердце к тому времени в пятки ушло?
Летчики рассмеялись. Смуглый, с огромными глазами, веселый и жизнерадостный старший лейтенант Мегрелишвили поднял руку и задорно провозгласил:
— Капитан Никитин, сдавайтесь! Наталья Герасимовна сегодня злее!
Уж так повелось, что именно он присуждал им «победы». Ни Наташа, ни Никитин не спорили с Мегрелишвили. Они всегда подчинялись его решениям.
Подобные «бои» Быстровой и Никитина возникали довольно часто. Со временем они перешли в привычку, потом в потребность. И теперь два капитана без словесных драк не могли обходиться, словно они восполняли им что-то неуловимо недостающее в жизни.
— Говоришь, сдаваться? — сморщился Никитин. — Ну ладно, пусть радуется… Сдаюсь!..
Он повернулся к Наташе, тихо произнес:
— Если когда-нибудь пойдешь на таран, увидишь, как трудно высчитывать сантиметры. Подрубить врага, сохранив свою машину, не так просто.
— Разве я не понимаю? Только куда мне на таран!
Быстрова задумалась…
В четырнадцать часов пять минут летчиков пригласили в кабинет Смирнова. Они вошли и встали по команде «Смирно». Головин поздоровался. Ответили по-строевому.
— Николай Николаевич, прошу… — повернулся к Смирнову генерал.
— Есть! Садитесь, товарищи офицеры, лицом к карте.
Контр-адмирал Славин внимательно посмотрел на Наташу.
Перед ним была рослая девушка лет двадцати трех, с красивыми строгими чертами лица, с длинными косами, уложенными венком на голове.
Быстрова опустилась в кресло неподалеку от Смирнова.
Майор Станицын, перелистывая карты и записи с расчетами для второй группы, что-то докладывал Головину. Наташе хотелось взглянуть на Сазонова и тайком улыбнуться ему… Но в это время Смирнов, воспользовавшись минутной паузой, наклонился к ней:
— Прав я или нет?
— В чем, товарищ полковник? — шепотом спросила Наташа.
— Насчет машины. Вы мне вчера не поверили и чуть не плакали… Нехорошо, товарищ капитан!
Их разговор отлично слышали моряки. Наташа инстинктивно почувствовала это и взглянула на них. Слегка покраснев и ничего не ответив Смирнову, она повела плечом, пальцы ее рук, лежавшие на высоких подлокотниках кресла, стали нерешительно выбивать дробь. Уставившись на карту, она с нетерпением ждала начала служебного совещания.
Присутствие контр-адмирала навело ее на мысль сегодня же осуществить свое желание — навестить моряков сазоновского экипажа. Стоит только попросить у Славина разрешение посетить военный порт. «Как объяснить контр-адмиралу мое стремление побывать в порту? — спрашивала себя Наташа. — Истинные причины объяснять долго, да и незачем. Какое ему дело до них? Они касаются только меня…»
Тишину нарушил Смирнов:
— Товарищ генерал, разрешите приступить?
Головин взглядом переадресовал Смирнова к Славину.
— Прошу вас, — с легким поклоном учтиво ответил контр-адмирал.
Смирнов подошел к карте, взял прислоненный к стене кий и начал:
— По имеющимся в нашем распоряжении сведениям, под утро караван из шести немецких транспортов выходит курсом Новороссийск — Ялта. Его путь лежит через шестнадцатый, девятнадцатый и двадцать первый квадраты второй зоны. По расчетам моряков, выгодней всего торпедировать караван в двадцать первом квадрате. Следовательно, и ваш путь лежит туда.
Смирнов поднял кий и обвел на карте отдаленный от берегов двадцать первый квадрат второй зоны.
— Четыре транспорта, — продолжал он, — перебрасывают войска: какая-то перегруппировка; один транспорт — с техникой и один — с кубанским зерном.