Страница 42 из 56
— Вареная курица, хлеб, картошка в мундире, какао в термосе. Давайте ужинать!
— А вы живете неплохо!
— Когда как. Зимой было туговато. Мох и кору ели. Пухли. Сейчас снабжение налажено. Сбрасывают на грузовых парашютах. И воробьевский староста помогает… Прошу, — пригласил он Наташу. — Вы, наверно, очень проголодались. В лагере угостим вас как следует.
— Спасибо.
Наташа села рядом с молодым человеком и, оторвав куриную ножку, подала ему. Другую взяла себе.
— Вася мне рассказал, что вы базировались в Грузии. Я тот самый грузин, о котором вам говорил Вася. И по моей настоятельной просьбе Дядя послал меня, чтобы доставить вас в лагерь. Вы, конечно, расскажете мне о моей родине? Почти три года я ничего не знаю о ней.
— Я не спросила вашего имени…
— Здесь меня называют Боком…
— Бок? Это отдает чем-то немецким.
— Пожалуй! — развеселился парень. — Тут просто сократили мою фамилию…
Партизан закурил, осторожно чиркнув спичкой. Наташа впервые увидела его лицо, и оно поразило ее.
— Вы хорошо говорите по-русски.
— Я грузин, но русский язык знаю с детства. Отец учил нас… Так расскажите мне о моей родине.
— К сожалению, я знаю не всю Грузию…
— Я из Батумского района. Там неподалеку от Махинджаури есть село Реви…
Наташа тихо охнула.
— Что с вами? — обеспокоенно спросил Бок.
— Я знаю вас! Вы — Тенгиз Отарович Бокерия… Вот так встреча!..
— Да это я… — ничего не понимая, удивленно ответил партизан. — Откуда… откуда вы меня знаете?
— Я знала вашего брата Шакро…
— Знали? Он погиб? — перебил Наташу Тенгиз.
— Не волнуйтесь. Он жив и здоров… Шакро работал в госпитале, где я лежала. Он был моим лечащим врачом. Потом я почти месяц прожила в вашей семье в Реви. Шакро отправил меня к вашим родителям…
— И теперь вы его невеста или жена?
— Нет, его невеста Тамара. Тамара Георгиевна… Знаете ее?
— Студентка педагогического института?
— Сейчас она директор школы… Все ваши родные живы и здоровы. Мать, отец, Кето, Петре и Шакро Отарович… Все они, кроме матери, считают вас погибшим. Но веру матери поддерживают. Особенно Шакро… Как видите, материнское сердце не ошиблось. Боже, какое счастье для Ксении Афанасьевны!
— Я или сплю, или с ума сошел! Нет, нет, честное слово! В прошлом году я был тяжело ранен и в бреду видел своих родных, словно наяву… Так, может быть, и сейчас?
— Сейчас вы совершенно здоровы! Просто война свела нас.
Поужинав, Бок и Наташа, пересекли Мокрый Луг и, углубившись в лес, спустились в широкий овраг, где минут десять шли по его дну. Легкий волнистый туман седыми прядками вился над водой невидимого ручья. Пахло сыростью, грибами и прелью. Ранний рассвет уже начинал зеленеть на северо-востоке. Стволы и кроны деревьев вырисовывались все яснее. Где-то в гуще леса надрываясь кричал филин, подчеркивая своим криком предрассветную таинственность ночи.
Бок остановился и негромко свистнул. В ответ из густых кустов ольшаника раздался совсем тихий, но точно такой же свист.
— Васька с лошадьми, — пояснил Тенгиз.
Пробравшись сквозь сырые, окрапленные густой росою низкие кустарники, вышли на поляну. Здесь Вася растреноживал коней и подтягивал на седлах подпруги.
— Н-но! — взнуздывал он вороного коня, упрямо не желавшего разжать зубы. — Обожрался.
Увидев Бока и Наташу, парнишка не отказал себе в удовольствии попрекнуть их:
— Долго чего-то! — И, расплывшись в улыбке, протянул Наташе руку: — Здорово, гвардии капитанша! Вишь — за тобой…
— Здравствуй, Василек! — дружески поздоровалась с ним Наташа и потрепала его за вихор, лихо торчащий из-под картуза. — Как дела-то твои, партизан?
— Дела у меня всегда важнецкие! — хвастливо ответил Вася.
— Давай вороного сюда, к кочке, — приказал Бок и взял коня под уздцы.
Наташа посмотрела на стремя и перевела озадаченный взгляд на Бока.
Тот сразу понял, в чем дело:
— В переметной суме брюки есть. Вася позаботился…
— Замечательно!
Бок вытащил зеленые летние галифе и подал Наташе. Она зашла за кусты, быстро переоделась. Пистолет повесила на пояс, а браунинг Сазонова и носовой платок положила в карман, нож засунула за голенище сапожка. На коня вскочила легко.
— Поехали, Василий! — приказал Бок.
— Куда тронем?
— Сначала оврагом до Михеевой тропы, потом целиной в обход Неглинного до брода.
— Понятно, товарищ Бок!
— Давай шагом вперед…
Всадники выехали из молодого ольшаника и, проехав по дну оврага, выбрались из него на зимнюю дровяную дорогу, именуемую Михеевой тропой. Она была проложена задолго до войны среди наполовину вырубленного леса, где сейчас на корню стояли только дубы.
Стало заметно рассветать. Ехали шагом, тихо и осторожно.
Через час пути повернули в сторону и двинулись целиной, избегая даже тропинок, когда-то соединявших село с совхозом Мотыльково.
Когда до лагеря оставалось километров семь-восемь, по всадникам неожиданно ударила длинная автоматная очередь.
Бок мгновенно осадил коня, резко вздыбил его, развернул и, крикнув: «Пошли!» — увлек Васю и Наташу на полевую дорогу, убегавшую в сторону дальнего леса.
Очереди двух автоматов жадно простригали воздух. Пули посвистывали совсем близко.
Засада карателей поняла, что может упустить партизан — всадники уже скрывались за поворотом дороги. Два немца, выкатив одноместные мотоциклы, бросились в погоню. Чуткое ухо Бока даже сквозь топот копыт уловило треск мотоциклетных моторов. Оглянувшись, он увидел клубы рыжеватой пыли на дороге.
— К Мотылькову не успеем. Расстреляют в спину…
— Надо остановиться! — решительно сказала Наташа. — Их же двое! Справимся…
— Нельзя! Из Неглинного сейчас выступит подмога, и мы не успеем уйти. В район прибыли эсэсовцы. Целый батальон…
За поворотом дороги всадники на момент скрылись от взоров преследователей. Воспользовавшись этим, Бок и Вася соскочили с коней. Они передали Наташе поводья.
— Вася останется со мной. А вы с конями скачите дальше по дороге. На подъеме из ложбины немцы увидят вас и подумают, что скачем мы трое… Я перехвачу их здесь, и вы вернетесь…
Наташа не двинулась с места:
— Я останусь с вами!
— Не валяйте дурака! — рассердился Бок и ударил кулаком по крупу Наташиного коня: — Пошла!
Лошадь сорвалась с места в галоп.
— Потом оглянетесь, сориентируетесь! — крикнул вдогонку Тенгиз.
Вася смотрел на него широко открытыми, вопрошающими глазами. Опасность и, как ему казалось, безвыходность положения лишали его необходимой выдержки.
— Убьют нас так-то… Прячься в траве! — скороговоркой проговорил он. — Мы в затылок их снимем. Пусть проедут…
И, не дожидаясь ответа, бросился в сторону от дороги, надеясь скрыться за кустарником.
— Назад! — крикнул Бок. — Ложись сюда!
Вася подчинился приказу и с виноватым видом торопливо лег на указанное ему место.
Бок спрятался за толстым пнем, торчавшим у самой дороги. Немцы могли увидеть его только в непосредственной близости, метров за десять — пятнадцать от себя. Неожиданность нападения, на которую рассчитывал Бок, была его единственным преимуществом.
Он вставил в гранаты запальные трубки, сбросил с рукояток предохранительные кольца и, придерживая пальцами планки, освобождающие ударник, повернулся к Васе:
— Раньше, чем брошу, не стреляй…
Гул мотоциклов нарастал. Предположение Бока сбывалось. Немцы видели несущихся всадников и не думали о засаде. Они спокойно, не сбавляя газа, один за другим повернули на спуск.
Пальцы Бока отпустили прижатую планку гранаты, та мгновенно ожила и зашипела. До взрыва осталось три-четыре секунды.
Вот из-за поворота вылетел передний мотоцикл, первая граната полетела навстречу оторопевшему немецкому солдату.
Бок приподнялся для повторного броска.
Из облака пыли, поднятой взрывом и падением мотоциклиста, вырвался второй немец и, уперев в живот автомат, с ходу выпустил очередь в партизана. Тот качнулся, но гранату все же успел бросить. Она не долетела и взорвалась ровно посредине между ним и мотоциклистом.