Страница 33 из 56
— А ты не скажешь, как мне Дядю найти?
Мальчуган задумался:
— Не спеши; дело не простое… Дай срок…
— Так ведь я та самая, чей самолет сгорел. Летчица я…
— Твой, говоришь, самолет?
— Мой.
— Я помогу тебе спрятаться на время. А обманываешь если… Смотри… Все равно не уйдешь…
— Ты чего такой подозрительный?
— Всякое бывало. У нас закон: держи ухо востро!.. Если же ты правда тот самый летчик… Я тебя пока в Воробьеве отведу. Костюм у тебя больно не подходящий для наших мест. Согласна?
— Тебе виднее. Надежно там?
— И для нас и для них… Словом, разберемся.
— Звать-то тебя как?
— Василием…
— Воробьевский?
— Воробьевский… Брат Дашки, которую год назад расстреляли.
— За что?
— За политику. Топором немца убила. Донимал ее — ну, она и не стерпела… Я с той поры дома не живу…
Паренек сел рядом с Наташей, достал из кармана кусок газеты, оторвал аккуратный прямоугольничек на цигарку, потом развернул скомканную пачку табака, потряс ее, осаживая вниз пыль и труху, и не спеша принялся умело крутить папиросу.
Наташа взяла газету, мельком пробежала названия заметок.
«Правда» была относительно свежей.
— Закурить хочешь? — спросил Вася.
— Не курю я… Так подняла, не знаю сама зачем. — Наташа потянулась к пачке табака: — Видать, крепкий? Первый сорт куришь?
— Табачишко что надо!
Летчица собрала табак в центр листа, понюхала его и сложила пачку наподобие большого аптекарского порошка. Прочла: «Отборный. Тбилиси».
Вася стучал кресалом. Когда запахло тлеющей тряпкой, он принялся раскуривать цигарку, глядя на ее конец опущенными книзу, сошедшимися к переносице глазами.
— Сложила ты табачок здорово, — сказал он, — и даже название прочитала… Думаешь, не заметил?
— Ну и что же, что заметил?
— Разведку вести ты, я вижу, не мастер. — Он глубоко затянулся и стал неторопливо рассказывать: — Появилась тут как-то разведчица одна, поопытней тебя. И голова у нее под солому крыта. По виду городская…
— Как это — под солому крыта?
— Волосы в соломенный цвет крашены. Ты учти: тоже Дядю разыскивала, с бумагой, дескать, из Москвы, по поручению ЦК. По партизанским делам. А Дядя ее цоп — и к ногтю. У тебя тоже есть бумаги? Та барынька шпионкой была, и бумаги ее все фальшивые были.
— Я-то тут при чем? Поинтересовалась табаком, потому что знаю, как с ним трудно у вас. А тут, гляжу, юнец и тот раскуривает.
— Паек. Доставляют с грехом пополам…
После некоторого раздумья Вася спросил:
— Скажи мне, как дела на фронте идут? Наступаем?
— Пока относительное затишье, но будем наступать.
— Фронт-то далеко еще?
— Километров за триста пятьдесят.
— А было?
— Около тысячи… Ну что, Вася, обсудим толком — как нам быть?
— Чего же еще обсуждать? Уже все обсудили… Стемнеет и тронемся. Побудешь у Козьмы Потаповича, пока Дяде дадим знать. У него безопасно. И одежонку евоной дочери Машки подберешь. А так опасно кругом: всюду войска нагнаны. Кто на отдыхе, кто на переформировке… Во всех селах стоят… — Вася задумался, потом вскинул голову и бросил окурок: — А лучше, знаешь что, сиди-ка ты здесь, а я сам принесу тебе одежонку. Юбку да кофту или платье какое… Тогда вместе и дойдем до Воробьева… В летчицком не стоит. Мало ли что. Вдруг напоремся…
Пообещав возвратиться часа через два, он скрылся за ближайшими стволами берез и сосен, и Наташа облегченно, с каким-то неясным, теплым трепетом вздохнула: «Нет, не пропадет на своей родной земле человек!»
Поздние сумерки уже сгустились, когда Вася принес юбку, кофту, серенький летний жакетик, пестрый головной платок, хлеб и бутылку молока. Наскоро закусив, Наташа переоделась в деревенское, запрятала в жакет оружие. Комбинезон и планшет засунули в дупло липы, карту сожгли.
— Вот досада, — рассказывал паренек, — никого не встретил, чтобы дать знать. Толкутся опять вокруг места, где самолет угробился, тебя ищут, а ты здесь. Опять в тех местах пальба была.
Вася вел Наташу тропинками среди орешника и молодых берез.
— И давно ты воюешь? — спросил он.
— С первого дня.
— Награды имеешь?
— Есть кое-какие…
— Где же тебе пришлось воевать?
— В Одессе, под Киевом, на Северном Кавказе… Была и в Закавказье… Там в госпитале лежала после ранения… Сейчас стоим на Курской дуге…
— Почему на дуге? — не понял Вася.
— Линия фронта так выглядит. Дугой изогнута…
— Понятно. У Дяди есть один из его близких друзей, грузин, офицер. До чего же лихой человек! Во всех диверсиях участник! Дает фрицам жару!.. Я на него дивлюсь не надивлюсь.
— А ты откуда его знаешь?
— Стало быть, знаю… Мы с ним близкие друзья! Я даже счет их выучил до десяти: эрти, ори, сами, отхе [5]… и так далее…
— Правильно… Я тоже несколько слов по-грузински знаю. Например: рогора харт — значит как дела…
— Интересно! Я не знал… При случае обязательно расскажу ему о тебе… Наверно, поинтересуется, как там дела на его родине. У нас ничего толком неизвестно.
— Эх, не до того, Вася! У меня голова другим забита и гудит как котел…
— С чего? — опять не понял он. Видимо, Вася смотрел на жизнь и на окружающую его обстановку значительно спокойней и проще.
— Неужели не понятно? Разве не видишь, в какой переплет я попала?!
— Дело обычное! Выкрутишься… Что за беда такая! — спокойно ответил мальчик.
Тон подростка заставил Наташу подумать о собственной выдержке.
«Возьми себя в руки, товарищ гвардии капитан!» — поглядывая на юного попутчика, приказала себе Быстрова.
Километров через пять в неясных отсветах ночи показалось Воробьеве. Село тянулось по косогору вдоль берега реки. Фронт в свое время миновал его, бои прошли стороной, и оно уцелело.
Заходить в село показалось Наташе рискованным. Она пожалела, что не договорилась с Васей о том, чтобы подождать где-нибудь в лесу, в относительной безопасности, пока он не приведет к ней Дядиного человека, хотя бы того самого грузина, о котором рассказывал с таким восторгом и любовью. Теперь, когда они уже входили в село, где были расквартированы немцы, и должны были попасть в избу какого-то Козьмы Потаповича, принятое ими решение казалось ошибкой — ошибкой неопытного Васи, решению которого она сгоряча подчинилась.
— Вася, а кто он — Козьма Потапович, к которому ты ведешь меня?
— Староста…
— Ты с ума сошел?!
— Спокойно. Знаю, что делаю. Он сегодня с вечера номер отколол… Дяде доложим.
— Что за номер?
— Да так…
Наташа поняла, что Вася не хочет ей рассказать, потому что не совсем доверяет.
Воробьеве выглядело в этот поздний час пустым и вымершим. Подходя к избе старосты, Наташа на всякий случай прикидывала в уме, в каком направлении можно быстрее всего скрыться. Надежней, конечно, было бежать с крыльца на бугор против дома, за сараями спрятаться в овражке, а потом по его дну добежать до леса…
Подойдя к крайнему окну дома, Вася тихо постучал ногтем по стеклу.
Прошло несколько минут, прежде чем отодвинулась плотная занавеска и кто-то бородатый посмотрел в окно. Потом послышался хриплый голос:
— Кто там?..
— Козьма Потапович, мы… — отозвался Вася.
Староста, заспанный и почесывающийся, открыл дверь в сенцы. Его внешность показалась Наташе неприятной.
— Проходите…
— Жди до завтрашней ночи, днем ничего не сделать, — шепнул Вася летчице. — Все договорено с ним. Я пойду…
И он, довольный собой и тем, что именно ему удалось отыскать летчика со сбитого самолета, не давая себе ни минуты отдыха, отправился за восемь километров в партизанский лагерь.
Наташа вошла в избу.
Задвинутый в сенях засов проскрежетал так, словно за спиной закрылась дверь ловушки.
В избе горела маленькая керосиновая лампа.
Не скрывая любопытства, Козьма Потапович внимательно осмотрел летчицу с головы до ног, потом, усевшись на табурет, предложил коротко:
5
Раз, два, три, четыре…