Страница 23 из 56
— Приехала? — еще издали спросила Тамара.
— Утром…
Тамара взглянула на подругу.
— Молодая она?
— Совсем молоденькая! — простодушно и искренне ответила Кето.
— А как ее зовут?
— Наташей. Брат пишет, что она капитан. Гвардеец… Имеет шесть орденов. Сбила одиннадцать самолетов. Ходила на таран. Чуть не погибла, — тараторила Кето. — Шакро отзывается о ней с большим уважением… Он был ее лечащим врачом, а сейчас прислал к нам, чтобы она после госпиталя отдохнула и окрепла…
— А мне он ничего не написал?
— Не знаю. Спрошу…
Тамара вздохнула и, оторвав листок лимонного дерева, посмотрела на облака, застывшие на склонах отдаленных гор.
— Какая я смешная! — вдруг сказала она и, не попрощавшись, медленно пошла домой.
Кето, грустная и подавленная, возвратилась к себе. Только после ухода подруги она поняла, что пробудила в Тамаре ревность.
После ужина Отар Ираклиевич перечитал письмо сына. Читал он про себя, покачивая головой и беззвучно шевеля губами.
Наташа внимательно разглядывала его. Ей нравились его длинные белые усы и борода, добрые, по-молодому ясные глаза и тонкое благородное лицо.
Петре пристально следил за дедом, стараясь понять, о чем тот думал, читая письмо дяди Шакро. Он внимательного взгляда ребенка не ускользнуло, что дед несколько раз улыбнулся.
Дочитав письмо, Отар Ираклиевич опустил листок на колени и откинулся на спинку стула:
— Я был в ту войну рядовым, или, как тогда говорили, «нижним чином». Воевал тут недалеко: на турецком фронте.
— Вот и отлично: солдат солдата всегда поймет, — сказала Наташа.
— Это верно, — согласился старик и, запрятав письмо в конверт, отдал его жене. — Вот мы и будем ухаживать за раненым гвардии капитаном. Сын без конца повторяет наставления, словно не доверяет нам. Смешно даже…
— Он, должно быть, у вас в полку врачом? — спросила Ксения Афанасьевна.
— Нет, не у нас, а в госпитале…
— Как ему живется?
— Хорошо. Он здоров, выглядит чудесно, бодрый, веселый… Но работы у него много…
— Не убьют его там?
— Ну что вы! — улыбнулась Наташа. — Будьте за него спокойны. Фронт от нас далеко, и мы живем в полной безопасности.
— Слава богу, — облегченно вздохнула Ксения Афанасьевна, убирая со стола. — Младший-то у нас пропал… А старший… По номеру полевой почты никак не определишь, где он находится. Разве это нормальный адрес? Я слыхала, военные ездят, а номер почты все тот же! Сделали так, что и не понять, где кто…
— Он в Грузии, — успокоила Наташа Ксению Афанасьевну.
26
Тамара после разговора с Кето наскоро пообедала, опустив маскировочную штору на окне своей комнатки, зажгла электрическую лампочку и села писать письмо доктору Бокерия.
Ей хотелось сообщить Шакро о многом, но прежде всего спросить, почему он не прислал ей письма с Наташей? И теперь она, Тамара, не знает — по-прежнему ли крепка их дружба? Хотелось сказать, что приезд Наташи словно бы поколебал ее веру в Шакро, хотя она должна верить ему и ни в чем не сомневаться. Ведь она любит его так же горячо, как и раньше…
Тамара писала очень быстро, выводя ровную и округлую вязь красивого грузинского письма, стараясь поспевать за убегающими мыслями. Изредка она перечитывала последние строки и писала дальше.
Тишину нарушили шаги матери. Затем скрипнула дверь.
— Ты слышала о бокериевской гостье? — спросила мать. — Не познакомилась? Говорят, славная девушка.
— Нет, сегодня не успела познакомиться. Кето рассказала о ней. Странно, Шакро почему-то ни в одном письме не упоминал о Наташе…
Тамара сложила письмо, запечатала и пошла на сельскую площадь к почтовому ящику.
Накрапывал дождь. Где-то на окраине селения дрались и визжали собаки.
Проходя мимо дома Бокерия, Тамара заметила пробивающуюся сквозь ставни узенькую полоску света в окне крайней комнаты второго этажа. Раньше эта комната пустовала, и Тамара поняла: там хозяева поместили Наташу.
Ощущая легкую тревогу, от которой почему-то было трудно избавиться, Тамара замедлила шаги. Ей показалось, что она способна возненавидеть приезжую…
А там, в комнате второго этажа, Ксения Афанасьевна и Кето уже более часа сидели у Наташи.
Петре, облокотись на край стола и подперев ладонями голову, молча слушал старших и наблюдал за Наташей.
— Коли что не так, — заботливо говорила Ксения Афанасьевна, — мы переделаем, как вам будет удобнее…
— Не беспокойтесь, пожалуйста… У вас тут рай земной! Что же здесь может быть не так?
— Сами решайте… А пока — спокойной ночи!
Кето и мать вышли.
Петре двинулся следом, но у порога остановился и, прислонившись к косяку двери, нерешительно посмотрел на Наташу.
— Ты хочешь о чем-нибудь спросить меня?
— Ты летчица?
— Да, милый.
— Настоящая или так?
Петре тихо, на цыпочках вернулся к столу. Наташа улыбнулась его вопросу, привлекла ребенка к себе:
— Самая настоящая: летчик-истребитель.
— Как это?
— Ну, значит, военная летчица. Воевала, была ранена, теперь с палкой хожу.
— Тебя сколько раз ранили?
— Три раза. — Наташа показала ему шрам на руке и, разобрав прическу повыше уха, склонила голову. — Посмотри, здесь, видишь, выстрижено было?
Петре слегка коснулся шрама.
— Больно?
— Нет.
— А еще где?
— В ногу, выше колена. Рана забинтована. Еще не зажила.
— А почему, если ты настоящая летчица, в женском платье ходишь? Военным погоны дали.
— И мне дали.
— Вот и носила бы.
— Я же в отпуске. Хочется в платье походить.
— Ты их на платье надень.
Наташа засмеялась:
— На неформенной одежде погоны не носят. С погонами надо быть одетой по форме, в военное…
— В штанах?
— Можно и в юбке.
— А у нас будешь все время в платье ходить?
Наташу удивляло любопытство мальчика. Вопросы сыпались один за другим.
— Да, у вас буду в платье ходить.
— Военной формы у тебя нет?
— Есть. Придет время являться в строй, тогда я надену.
— А у нас не будешь являться в строй?
Наташу развеселил вопрос Петре. Обняв мальчика, она поцеловала его в щеку.
— Нет, не буду! Являться в строй, — значит, вернуться в свою воинскую часть, в полк… Понятно?
— Понятно… А скажи еще: ордена почему не носишь? Дядя Шакро писал, что у тебя шесть орденов…
— Зачем же их носить? Да еще на тонком платье?
— Как зачем? Раз дали, надо носить.
— Тяжелые они, платье отвиснет… А у меня, видишь, складки здесь, тут и приколоть их некуда.
— Ордена у тебя с собой?
— С собой. На военной гимнастерке.
За дверью послышались шаги Ксении Афанасьевны. Она приоткрыла дверь и виновато взглянула на Наташу:
— Петре! Не надоедай. Гостье надо отдохнуть, и тебе спать пора.
— Иду. Спокойной ночи! Завтра еще поговорим, ладно?
— Ладно! Будь здоров, Петя. Спокойной ночи!
Почесывая переносицу, Петре вышел из комнаты.
Все же летчица ему как будто начинала нравиться.
27
Поднявшись довольно рано, Наташа перебинтовала ногу, умылась, причесалась и, написав Смирнову и Шакро Отаровичу письма, вышла на балкон. Отсюда открывался чудесный вид на морские дали. Солнце, по-весеннему яркое, щедро заливало горные склоны, покрытые цитрусовыми садами и плантациями чая. Густой и пряный воздух, насыщенный испарениями ночи, голубел по долинам и овражкам.
— Благодать! — прошептала она и с наслаждением вздохнула полной грудью.
После завтрака, не решаясь пока много ходить, она осмотрела приусадебный сад семьи Бокерия, внимательно слушая рассказы Ксении Афанасьевны о жизни колхоза, о цитрусах и чае. Наташа сравнивала работы в субтропическом хозяйстве с работой и жизнью колхозов своей области. Она вновь и вновь особенно остро вспоминала свои родные края, мать, сестренку и братика.