Страница 10 из 56
Старшина исчез так же быстро, как появился. На смену ему, словно из-под земли, вынырнул Кузьмин и доложил:
— Товарищ гвардии капитан! Машина к запуску и полету готова!
— Спасибо, Тиша, — прошептала Наташа, отходя от Смирнова и Станицына, и молча пожала механику руку.
— Добрый путь, Наталья Герасимовна…
Быстрова повернулась к командирам, лихо отдала честь:
— Счастливо оставаться!
— До свидания, гвардии капитан!
Наташа поднялась на крыло, привычным движением откатила колпак кабины, перешагнула через борт и глубоко уселась на сиденье. Затем громко крикнула Кузьмину:
— От винта!
— Есть, от винта!
Мотор вздохнул, фыркнул и заревел.
Опробовав его на больших оборотах, Быстрова освободила тормоза колес и стала выруливать на старт, где уже попыхивали на малом газу машины Никитина и Мегрелишвили.
Пробиравшийся к бетонной дорожке самолет прыгал, разбрызгивая лужи. На крыле стоял Кузьмин, всматриваясь в размокший грунт поля. Он помогал Наташе подруливать к старту.
12
Флагманский торпедный катер чуть приметно покачивался у пирса. До выхода в море оставалось еще часа два. В кают-компании корабля собрались матросы.
Старшина второй статьи Алексеев неторопливо протирал суконкой отделанный перламутром баян, с нежностью и любовью разглядывал его. Круглые блестящие лады, сверкая ровными рядами пуговок, так и манили пальцы пробежаться по ним быстрым перебором… Глубоко вздохнув, Алексеев мечтательно склонился над баяном.
К нему подошел Усач:
— Сыграй, Вася!
— Не время.
— Ты потихоньку.
— Нельзя.
На помощь Усачу пришли Горлов и Храпов. Остальные моряки с любопытством приглядывались к троице, но в разговор не вмешивались. Усач подмигнул Храпову и, кротко взглянув на Алексеева, ласково, как умел, попросил:
— Вася, сыграй, не ломайся.
— Пока не поздно… — поддержал Храпов.
— Нельзя! — упрямо твердил Алексеев.
— Сыграй, еще есть время!
Алексеев посмотрел на стоящих перед ним товарищей:
— Ну чего пристали? Мешаете…
— Мешаем? Это чем же таким серьезным ты занят? — вступил в разговор Горлов.
— Обдумываю! Оставьте меня в покое…
— И что ж ты, голубчик, обдумываешь? — спросил Усач.
— Музыку для песни. Потому и не надо мешать. Творчество — процесс сложный.
Горлов усмехнулся:
— «Творчество»! Что же ты творишь? Наверно, что-нибудь гениальное?
— Время ли заниматься творчеством перед боем?! — притворно возмутился Храпов и, скорчив лукавую гримасу, поглядел на Усача.
— Ну, говори! — настаивал Горлов. — Что надумал?
— Пристали как пиявки… Шли бы к Женьке Панову… К поэту.
— Ты брось к другим посылать! — забасил Усач. — Твори на баяне… Мы без критики: все слопаем, что подашь. И тебе легче будет, и ребята послушают…
— Я музыку и так слышу. Отдай концы!
— Тьфу! — разочарованно произнес Горлов.
Усач поглядел на Панова, думая, не перекочевать ли в самом деле к нему, чтобы не мешать Алексееву.
Панов сидел на откидной скамейке и дремал, свесив голову.
— Никакой творческой связи с массами! — заключил Горлов и, пожав плечами, двинулся за Усачом и Храповым к Панову.
Подойдя к поэту вплотную, все трое с минуту разглядывали его, как диковинку, как заморское чудо, вызывая улыбки присутствующих. Панов не просыпался. Усач нагнулся и постучал по его плечу:
— Предъявите билет!
— До станции Дно, — уточнил Храпов. — Та, что под Ленинградом!
Все засмеялись.
Панов сладко зевнул, потянулся и непонимающе уставился на товарищей.
— Сочиняли? — шутливо спросил Горлов. Моряки опять рассмеялись.
К великому удовольствию Алексеева, внимание моряков переключилось на Панова, который молча смотрел на Горлова и зябко ежился.
— Что же вы молчите? Поделитесь с благодарной аудиенцией! — паясничал Горлов.
— Аудиенцией? — презрительно протянул Панов. — Аудиторией! И до каких пор ты будешь недотепой?!
Храпов поспешил заступиться за Горлова:
— Аудиенция или аудитория — почти все равно… В трех буквах разница! Для Горлова простительно…
Усач произнес примирительно:
— Ну ошибся человек, и то для смеха…
— Вот, вот! — подхватил Горлов и повернулся к Панову — Ну что тебе стоит: поделись с нами своими творческими замыслами…
Матросы наблюдали за невозмутимым поэтом, ожидая, когда он наконец выйдет из себя. А он был далек от мысли рассердиться на товарищей. Глядя на Усача, Горлова и Храпова, он улыбался.
Усач заискивающе попросил:
— Почитай, Женя, что-нибудь свое. Ведь ладно пишешь…
— Лучше чужое… Еще ладнее будет! — сказал Горлов.
— Нашли время! — апатично ответил Панов.
— Время самое подходящее, — принялся убеждать Храпов. — В походе, кроме рыб, слушать некому будет, а у них, говорят, ушей нет… Мы все на боевых постах находиться будем.
— Не стоит, — тихо ответил Панов и поднял указательный палец. — Хорошо задумано. Только рано пока…
— Ничего не понимаю! — возмутился Горлов.
— У меня песня задумана. О Наталье Герасимовне. Слова мои, а музыка Алексеева…
— Вот оно что! — улыбнулся Усач.
— Женя, голубчик, не томи, — взмолился Горлов.
— Все нельзя, а начало такое:
— Не девушка, а гвардии капитан!.. — возразил Храпов. — И рукой она совсем не махала…
— Давай дальше! — крикнул Усач, сверкнув глазами в сторону Храпова.
— Середина не доработана… А последние строки такие:
Короче говоря, получится хорошо. Дайте время!..
Горлов ядовито заметил:
— Время для доработки ему действительно нужно. Рифма люфт имеет.
— Где? Какая? — самолюбиво вскинулся Панов.
— Спокойно! — поднял ладонь Горлов. — «Далек — ястребок» — куда ни шло, банально, но принимаю… Но «моря — прикроет» — того-с…
Панов возмутился:
— В поэзии это не рифмой называется, а ассонансом!
— Да леший с ней, с рифмой! — заступился Усач. — Кто придираться будет!
— Догадаются, что не Пушкин писал! — поддакнул Горлов и повернулся к Панову: — Выдумаешь тоже: ассонанс! Это для тех, кто рифму подыскать не умеет. У одного — ассонансы, у другого — диссонансы. Эхма!.. А впереди — бой!
Панов, снисходительно улыбаясь, рассматривал Горлова.
— Ну чего уставился? — напал на него Горлов. — Мы на ученом языке в городе Одессе тоже разговаривать могли. Всякими ассонансами да диссонансами нас не возьмешь! Когда я на штурмана сдавал и проваливался, помню, оптику отвечал. Пошел я на экзамене врезывать этакие экзотические словечки — страх вспомнить! Про бинокль меня спросили. Бинокль, говорю, в своей оптической части, при повышенной стереоскопичности, имеет коррекцию, то есть свободен от дисторсии и комы, является современным анастигматом, с исправленной хроматической абберацией по оптической оси на синюю часть спектра!..
Громкоговоритель прервал неожиданное веселье. Поступил приказ занять боевые посты.
Через несколько минут корабль снялся со швартовых и ушел в поход.
Свежий ветер перекатывал невысокие волны. Порой он затихал, потом вновь усиливался и запевал песню: глухим басом — в расчехленных дулах орудий и дискантом — в антенне и рангоуте.
Басовый гул сопровождающих самолетов терялся за шумом и плеском воды. Летчики шли высоко над облаками. Они держали под контролем непогожее, с всклокоченными облаками небо над кораблями.