Страница 3 из 14
Разговор затянулся, и я надеялась, что отец сумеет убедить директрису дать мне шанс. Но когда он наконец‑то вышел, по одному его виду было понятно, что мои надежды не оправдались.
— Пойдём, дорогая. Прогуляемся по саду.
Во взгляде его подслеповатых блекло–голубых глаз мешались разочарование и сочувствие, седые усы удручённо обвисли, а на лысине поблёскивали капельки пота.
— Не расстраивайся, милая, — говорил мне он, когда мы шли уже по вымощенной узорными плитами аллейке. — Свидетельство об окончании срочных курсов ты получишь. А большего для девушки твоего положения, я считаю, и не нужно. Я всё равно не позволил бы своей дочери практиковать в какой‑нибудь лечебнице.
— Но я бы могла… — начала я и тут же сникла под строгим взглядом родителя.
— Лисанна, я хотел отложить этот разговор до твоего возвращения в Уин–Слитт, но лучше скажу сейчас. Я никогда не строил серьёзных планов на твои чудесные способности. Это было бы неплохим дополнением, но раз не вышло, то думаю, вполне хватит родословной, богатого приданого и твоих личных качеств.
— Для чего хватит?
— Для того чтобы устроить твоё счастье с достойным человеком.
Хорошо, что нам попалась скамейка, и я смогла присесть. Нужно знать моего отца: он никогда не заговорил бы об этом, если бы уже не имел на примете «достойного человека».
— Ты слыхала что‑либо о графе Гросерби?
Нет, до сегодняшнего дня я ничего не знала об этом дэе. Да и после беседы с отцом знаний у меня не прибавилось. Он сказал лишь, что Эрик Фицджеральд Леймс второй, граф Гросерби, посетит в конце месяца Уин–Слитт. Там нас представят друг другу. А далее, как я поняла, дело уже решённое. И моё мнение никого не интересует.
— Ты даже не возражала? Это же твоя жизнь!
С Милисентой я познакомилась в первый день пребывания в заведении дэйны Алаиссы. Нам тогда было по тринадцать лет. С тех пор мы делили на двоих комнату в пансионе, наряды и украшения, а вместе с ними — все тревоги и радости. Кому ещё мне было жаловаться?
— А ты бы спорила?
— Я? — подруга заправила за ухо выбившуюся из причёски смоляную прядь и сердито сверкнула чёрными глазищами. — О, да! Как можно просватать девушку без её ведома? Что за дикие нравы?
— Это не дикие нравы, — возразила я. — Это — действующие законы Вестолии. Пока мне не исполнилось двадцати лет, моего согласия на брак не требуется. Достаточно согласия родителей или опекунов. Если бы я получила диплом и степень мага, то, независимо от возраста, считалась бы уже дееспособной и имела право на самостоятельное принятие решений. А с тем свидетельством, которое отец выторговал у Алаиссы, я никто.
Что‑что, а теорию, в том числе и теорию гражданского права, я знаю отлично.
Милисента перестала метаться по комнате и присела рядом со мной на софу.
— Может, он тебе ещё понравится? Что твой отец о нём рассказывал? Как он выглядит? Сколько ему лет?
— Кажется, наши земли граничат. И если мы поженимся, Гросерби и Уин–Слитт объединятся… — это всё, что я запомнила из разговора с отцом.
— Значит, придётся ждать встречи?
— Не придётся.
Я пальцем подманила подругу и шёпотом поделилась с нею возникшей у меня идеей. Идея была одобрена, и, не откладывая на потом, мы взялись за её реализацию.
Выйти за ворота пансиона не проблема для завтрашних выпускниц: девушки часто ходят в город. Но если стража или гвардейцы наместника задержат нас за пределами Солнечного кольца, скандала не избежать. Эта часть Райнэ — не место для прогулок благовоспитанных девиц. Тут на каждом углу питейные заведения, а по улицам шныряют подозрительные личности. Говорят, здесь есть подпольные притоны, где посетители курят маковую пыль, а женщины недостойного поведения предлагают себя за деньги. Говорят также, что некоторые из этих женщин, чтобы привлечь внимание, одеваются в форму пансионерок. Мне кажется, это полная ерунда: что привлекательного в казённом синем платье с кружевным белым передником? Но Милисента слыхала об этом не раз, а потому наряды мы выбрали такие, чтобы нас не приняли ни за пансионерок, ни за, упаси Создатель, тех самых женщин: скромные тёмные платья и шляпки без цветов и украшений — две молоденькие мещанки, случайно забредшие в этот квартал.
Чудом не заблудившись на узких кривых улочках, мы в конце концов остановились перед обшарпанной дверью. Ни таблички с именем, ни даже звонка. Но подруга не сочла последнее проблемой и решительно забарабанила кулаком по шершавым доскам.
Послышались шаги и непонятная отрывистая речь. Должно быть, на каком‑то иностранном языке, так как я не разобрала ни слова, хоть вначале мне и показалось, что кто‑то зовёт мать. Заскрипел засов, дверь отворилась.
— Чего вам? — неприветливо поинтересовалась возникшая на пороге женщина.
— Мы бы хотели видеть дэйну Хильду, — сказала я, отпрянув назад — от этой особы невыносимо разило табаком.
— Я похожа на дэйну? — хозяйка продемонстрировала в кривой улыбке жёлтые зубы.
Нет, на уважаемую дэйну она совсем не походила: всклокоченные седые волосы, смуглое морщинистое лицо, пёстрая одежда, обшитая лентами, бусами и блестящими монетами, а в руке — дымящая трубка. Но нужно же было к ней как‑то обращаться?
— Входите, коль не передумали, — дверь перед нами распахнулась шире.
Милисента подтолкнула меня в спину.
Внутри оказалось не так уж страшно. Из тёмной прихожей мы проследовали в просторную комнату с круглым столом в центре. На стенах висели связки сушёных трав, костяные бусы, звериные лапы и прочая шарлатанская атрибутика. А запах табачного дыма мешался тут с ароматом благовоний.
— Зачем пожаловали к старухе Хильде? Погадать?
Эта женщина слыла лучшей прорицательницей в Райнэ.
— Не просто погадать. Хотелось бы посмотреть.
— На суженого? — осклабилась гадалка.
— На суженого, — согласилась я и добавила, вспомнив, как любила говорить моя бабушка: — На ряженого.
— Не советую, — покачала головой Хильда.
— Что не советуете?
— На суженого ряженым глядеть не советую. Лучше уж выбрать момент да в купальне где‑нибудь подсмотреть. Или когда он ко сну готовится. Заодно и оценишь… хм… перспективы семейной жизни.
Кровь прилила к щекам, и я отчаянно замотала головой.
— Тю! — старуха сплюнула прямо на пол. — Голого мужика никогда не видала?
— Видела, — покраснела ещё сильней я.
Видела, и даже дважды. Первый раз в анатомическом атласе. Цветном, между прочим! А во второй раз на практикуме: мы препарировали мужской труп. Правда, причинное место у него было закрыто салфеткой. Но потом доктор Арвьер нечаянно задел её, и… В общем, совершенно ничего интересного.
— Ясно, — ухмыльнулась гадалка. — Линии судеб просчитаем, или как?
— Не надо линии. Я имя знаю.
— Имя? — она недовольно поморщилась. — А может, вещицу какую от него имеешь?
— Нет. Только имя.
— Ладно. Хоть имя давай.
— Эрик Фицджеральд Леймс, — раздельно произнесла я. — Из Гросерби.
Титул уточнять не стала. Старуха и так подозрительно сощурилась, заслышав, как зовут моего «суженого».
— Погоди, — махнула она. — Рано пока.
Гадалка достала из шкафа большое серебряное блюдо и водрузила его в центр стола. Из кувшина налила в него воду, сыпанула щепотку белого порошка из пузатой склянки. Над водой поплыл густой молочный туман.
— Теперь говори.
— Эрик Фицджеральд Леймс, — отчего‑то стуча зубами, пробормотала я. — Из Грос… Гросерби…
Марево над блюдом рассеялось, по воде прошла рябь.
— Смотри.
Серое пятно. Розовое пятно. Зеленое пятно. Большое овальное пятно, которое ещё раз пять сменило цвет, прежде чем начало приобретать человеческие черты. Тёмные глаза. Тёмные волосы. Прямой нос. Густые брови. Гладковыбритый подбородок с ямочкой…
— Красавец, — хмыкнула гадалка.
За что же вы так со мной, папенька?
Мужчина был хорош. Для Хильды. И по возрасту ей подходил — на вид ему было не меньше шестидесяти.