Страница 6 из 20
Перспектива, конечно, не самая вдохновляющая, но какая уж есть. Тем более что напросилась я сама. Даже не напросилась — поставила почтенных дам в известность о своем грядущем визите. Ну надоело мне ждать, когда меня на эти заседания пригласить решатся!
Мир требует добра.
А у нашей светлости как раз свободное время имеется.
И группа поддержки.
Ингрид выглядела спокойной, а вот Тисса явно переживала, хотя, по-моему, в последний месяц это было нормальное ее состояние. Она осунулась, побледнела и обзавелась милой привычкой прикусывать губу, словно запирая в себе то, что хотелось сказать.
— Ваша светлость, — мое предложение обращаться по имени Тисса упорно игнорировала, предпочитая держать дистанцию, — выглядят подобающим образом.
Она была вежливой и милой, как механическая кукла, которую настоятельно выдавали за живую. И не могу сказать, что я поняла, в какой момент случилось это превращение. Надо что-то делать, но что?
Для начала поговорить с ней наедине, только момент бы выбрать подходящий…
— Иза, — Ингрид поднялась и расправила юбки, — главное, не принимай близко к сердцу.
— Что не принимать?
Сержант, к чьему постоянному молчаливому присутствию я уже привыкла, занял позицию за левым плечом нашей светлости.
— Ничего не принимай.
Заседал Благотворительный комитет в Бирюзовой гостиной. И бирюзы, надо сказать, на инкрустацию мебели ушло изрядно. Особенно хорош был стол овальной формы с гнутыми ножками и кружевной столешницей. Во главе его восседала председатель комитета, почтеннейшая мормэресса Джиневра Арчибальд Флоттэн.
Разменяв полсотни лет, леди Флоттэн не утратила былой красоты, скорее уж изменила ее согласно представлениям о приличиях. Ее лицо морщины украшали, как трещины украшают благородный мрамор. Рыжий парик подчеркивал белизну кожи. Платье было строгого покроя, приличествующего вдове темно-зеленого цвета. Украшения — из агата. И лишь желтый алмаз выбивался из мрачного ряда.
Меньше всего леди Флоттэн походила на добрую фею.
Да и остальные тоже…
Дамы пили чай и беседовали. Мило. Вполголоса. Пили и беседовали… тонкий фарфор в нежных пальцах. Блюдца. Чашки. Сливки… сахар… Высокий чайник в руках лакея.
Крохотные пирожные на серебряной горке.
И полнейшее безразличие к происходящему вовне.
— …безусловно, это имеет смысл, однако необходимо рассмотреть рекомендации. Мы должны быть уверены, что, предоставляя этой женщине помощь, мы поддерживаем ее, а не подталкиваем к губительному безделью…
Леди передавали друг другу розовые бумажки с виньетками. Кивали головами — и щедро напудренные парики соприкасались беззвучно, — изредка вздыхали.
— Как это печально…
— …весьма печально… я бы сказала, что недопустимо… мы должны сочинить петицию против…
А я стояла, ощущая себя совершенно лишней на этом празднике мирового добра.
— …или вот здесь. У нее трое детей. И муж погиб…
Я тихонько постучала о каминную полку.
— …но следует заметить, что сыну уже двенадцать. Этого достаточно, чтобы пойти работать. А двое вполне в состоянии прокормить…
Нас не замечают? Что ж, придется заявить о своем присутствии.
— Добрый день, дамы, — сказала я и реверанс сделала.
Ингрид утверждает, что сейчас мои реверансы действительно похожи на реверансы, а не на внезапный приступ подагры.
Обрыв разговора. Ледяные взгляды. И приподнятая бровь в молчаливом вопросе: какого такого лешего нашей светлости в сих краях понадобилось и не найдется ли у нее по счастливой случайности дел иных, неотложных где-нибудь в другом крыле замка?
— Я… то есть мы, — не следует забывать об Ингрид и Тиссе, — пришли, чтобы принять участие в работе Благотворительного комитета.
Выделите нам по стульчику, чашке и розовых бумажек с виньетками тоже дайте. Полагаю, в них вся суть, а не в профитролях. Впрочем, от последних наша светлость тоже отказываться не станет.
Молчание длилось и длилось…
— Мы рассмотрели вашу просьбу. — Леди Флоттэн обладала глубоким контральто.
Просьба? Я ни о чем их не просила.
— И сочли невозможным удовлетворить ее…
— Могу я узнать, по какой причине? — Спокойно, Иза, кричать нельзя. Улыбайся. Держи лицо. Если у Тиссы получается, то и у тебя выйдет.
— Благотворительный комитет — организация, от которой зависит благополучие многих людей. И, как вы сами понимаете, наша репутация должна быть безупречна…
Допустим, я понимаю.
— …а вы — угроза для нее. Для всех нас.
— Почему?
Леди Флоттэн соизволила подняться. Что-то знакомое привиделось мне в ее движениях. Эта манера держать спину и поворот головы…
— Потому что особа вроде вас, безусловно, имеет некоторую власть над мужчинами. Они слабы. Безвольны во всем, что касается их желаний.
И этот тон знаком до боли. А уж выражения-то…
— Но женщины — иное дело. Вам здесь не рады и никогда рады не будут.
Это я уже поняла. Осознала, так сказать, всем своим испорченным естеством.
— Вас терпят. Из жалости. И это жалость не к вам, а к вашему несчастному супругу, который, мы надеемся, все-таки прозреет.
И ушлет меня за край мира во имя всеобщего счастья и благоденствия? Не дождутся. А если ушлет, то я вернусь, хотя бы для того, чтобы высказать ему все, что думаю.
— Само ваше присутствие… — она приложила к носу кружевной платок траурного черного цвета, словно от меня воняло, — … действует разрушительно… и мне искренне жаль загубленную душу.
Это у Кайя, что ли? Или я еще кого-то успела толкнуть на путь порока? Если так, то я нечаянно.
— Взять хотя бы эту юную леди…
Тиссу?
Тисса выдержала взгляд леди Флоттэн, преисполненный праведного гнева. Этой вдовушке да в инквизицию бы…
— …которая вела себя столь неосмотрительно, что дала повод мужчине прилюдно выразить свой к ней интерес в нарушение всяческих приличий…
— Знаете, — я поняла, что еще немного и сделаю что-то, о чем буду жалеть, — в моем мире говорят, что старые ханжи получаются из тех, кто в молодости не слишком-то задумывался над вопросами морали…
— Что вы себе позволяете?
— Все что угодно. Особы, вроде меня, они такие. Непредсказуемые. И мало ли, что им в голову взбредет…
Пора прикусить язык. Я ведь не собиралась им угрожать. И надо бы уйти, пока я не наговорила больше, чем нужно. Действительно, что я могу им сделать?
Выставить из замка?
О да, наша светлость — воплощенное зло, изгоняющее бедных пожилых леди, которые радеют об общественном благе, прямо с утра просыпаются и радеть начинают… нет, они в безопасности и прекрасно это понимают. По глазам вижу.
Уходила я без реверансов. Обойдутся.
И за дверью взяла Тиссу за руку. О боги, у этого ребенка ладони ледяные, на ногтях — кайма лиловая, характерная такая, а пульс просто бешеный.
Она сейчас рухнет.
Сержант, коснувшись плеча, указал на низенький диванчик. По-моему, выражение его лица можно было истолковать как сочувствующее. Хотя кому он сочувствовал: мне или Тиссе — непонятно.
Возможно, обеим.
— Садись. — Я надеялась, что не кричу.
Тисса послушно села, не сводя взгляда с запертой двери, точно ожидая, что леди Флоттэн выскочит специально ради того, чтобы высказать Тиссе все, что еще не было высказано.
— Она — озлобленная старуха.
— Именно, — подтвердила Ингрид, до сего момента умудрявшаяся казаться невидимой. Надо бы перенять это полезное умение.
И нюхательная соль как нельзя кстати.
— Нет. Она правильно сказала. Я… я дала повод. И сама во всем виновата.
И губы синеют.
— Так, дыши.
Потом будем нянчиться. Сейчас ее вытащить надо.
— Вдох, считай до десяти, и выдох. Слышишь?
Кивок.
— Вдох! Вот так… выдох. Умница. Еще дыши… правильно все.
Она постепенно успокаивалась и в какой-то момент даже улыбнулась, робко, извиняясь за то, что заставила нас волноваться. Похоже, нельзя затягивать с разговором.