Страница 91 из 93
Ее ладошка была такой теплой.
И Янгар губами пытался поймать нить пульса. Вот только сердце Аану молчало.
- Она умерла, - Олли присел рядом.
Грязный. Страшный. И слипшиеся волосы торчали дыбом...
- Нет.
Янгару уже говорили такое. Солгали. Аану жива. Она просто ушла далеко, но обязательно вернется. И Олли, который хотел сказать что-то, лишь головой покачал.
- Они обе...
Пепел рваных крыльев сыпался с небо, на песок, на мертвецов, на Пиркко-птичку, которая вернула себе человеческое обличье. И склонившись над ней, Олли закрыл мертвые глаза Пиркко, и под темными ее волосами попытался укрыть рваную рану на груди. Поднял сердце, валявшееся на песке, и вложил в руку.
- Пусть боги решают, как с ней быть.
Тихо стало.
Янгар видел солнце, которое прилипло к небосводу. Желтое. Налитое. Оно щедро отдаривалось теплом и светом, но он все равно замерзал. И небо, к которому вернулась исконная синева, утратило вдруг яркость.
Он смотрел на песок.
И на мертвецов, которых было много.
На белую громадину опустевшего дворца, и кёнига Вилхо, что, усмехаясь, наблюдал за представлением с балкона. Мухи, привлеченные запахом мертвечины, садились на золотую краску.
- Держи, - Олли, исчезнувший было, вновь появился. В одной руке он держал корону из переплетенных рогов, в другой - камень знакомой четырехугольной формы. - Это твое. Обронил...
Протянул камень. А корону на голову Янгару надел. Впору пришлась, вот только оказалась тяжелой, неудобной.
И Янгар, содрав золотой венец, со злостью отшвырнул его.
- Зря бросаешься, - миролюбиво заметил Олли. - Оглянись.
На что глядеть?
На решетку? На мертвецов? На это Янгар в своей жизни уже нагляделся вдосталь.
- Род Таго... трое... остался, кажется, Кейхо, которому десятый год пошел... - Олли остановился возле покойника в роскошных бархатных одеждах, ныне побуревших. Мужчина лежал на спине, вывернув голову, которая держалась на лоскуте кожи. - А там дальше Куний род... и Волки лежат... Росомахи...
Он переходил от мертвеца к мертвецу.
И Янгар понимал, что ему хотят сказать: некому власть делить. Полегли на арене Золотые рода, кровью за некогда пролитую кровь заплатили. Месть это?
Нет. Вышло так.
- Я просто пытался выжить, - Янгар гладил рыжие волосы жены, губы ее бледные, щеки, глаза... все еще надеялся, что дрогнут ресницы. - Я просто пытался выжить...
Чего ради?
Кейсо ушел.
И она, легконогая медведица, за ним... никого не осталось.
Корона?
- Себе оставь, - Янгар сжал в руке чешуйку, выдранную сумеречными когтями. А Олли поднял корону, отряхнул кое-как от пыли и пепла, и примерил. Поднял было руку, снять желая, но оставил.
Пускай. Из него выйдет кёниг...
...и люди куда охотней примут сына Тридуба, нежели Янгхаара Каапо.
...он так и остался чужаком.
Для всех, кроме той, которая лежала на его коленях.
- Ты обещала, - он прижался щекой к ее щеке, что еще сохранила призрак тепла, дразня ложною надеждой. - Ты обещала дождаться меня и...
Дрогнуло в изломанной ее груди сердце. И тень боли скользнула по побелевшему лицу. Сжались губы, сдерживая стон.
Его маленькая медведица вернулась.
- Воды! - рявкнул Янгар. - Принеси воды... вина... чего-нибудь...
Она дышала, быстро и часто, хватая воздух губами. И в уголках их пузырилась кровь. Она же, красная, человеческая, хлынула из носа, из ушей, отсчитывая отведенные Аану мгновенья жизни.
Нет, Янгар ее не отпустит.
И сдавив каменную чешуйку в кулаке, он приказал ей стать прахом. А горсть его высыпал в чашу, которую подал Олли. Откуда взял? Взял и ладно. Красное вино сделалось густым, вязким.
Получится ли?
Только бы получилось.
Раздвинуть губы. И меж зубами, стиснутыми от боли, сунуть острие ножа.
Всего-то глоток надо... и еще один... уговорами, силой, но заставить выпить до дна, до последней черной капли, которая долго держалась на краю кубка, не желая падать.
- Пожалуйста, Аану, - Янгар держал ее голову и слышал боль.
Лекарство было горьким.
И когда она забылась глубоким тяжелым сном, поднял на руки.
- Она... - Олли все время держался рядом.
Босый. Полуголый. Грязный. И корона на солнце пышет золотым жаром.
- Она вернется, - ответил Янгар, вглядываясь в бледное лицо жены. - Она кое-что мне обещала...
Я спала. И этот сон был полон солнечного света.
Я спала и жмурилась, глядя на желтый круг, зависший над горизонтом. Он отражался в воде речушки. От воды тянуло прохладой, и больше всего мне хотелось раздеться и нырнуть в сине-зеленый омут. Поговаривали, что на дне его обитает старый сом, столь огромный, что способен утянуть и человека. Раз в год мужики собирались сома ловить, кидали сети, приманивали курами, но сом был хитер. Меня он не тронет.
Я знаю.
Сижу на берегу, держу гибкое удилище, краем глаза слежу за поплавком и любуюсь своим в воде отражением. Платок съехал, волосы растрепались, и на них, рыжих, слетаются стрекозы.
- Не клюет? - я не слышала, как он подошел, хотела обернуться, но не смогла, будто сама река держала мой взгляд.
- Не клюет, - согласилась я.
И пускай себе. Я же пришла не рыбы ради, а чтобы спрятаться, посидеть в тишине, в тени старого тополя, который почти съехал уже в воду, но все еще цеплялся длинными корнями за оплывающий берег.
У меня с собой горбушка хлеба, кусок сыра и два яблока.
- Хочешь? - я протягиваю одно, крупное, с плотной желто-красной кожурой.
- Хочу.
Его тень слишком тяжела для воды и тонет, извивается, словно змея.
- Если не клюет, то... - он садится рядом, и я подвигаюсь, делясь местом на коряжине. - Может, пойдем домой?
Не хочу.
Там шумно. И нет для меня места.
Отец вот вернулся, братья, сестрица... семья, которая чужая. И если вдруг вспоминают обо мне, то лишь затем, чтобы упреком уколоть.
- Так было раньше, медвежонок, - он с хрустом впился в яблоко. И говорил, не прекращая жевать. - А сейчас все иначе. Увидишь.
Он ел так вкусно, что мне тоже захотелось.
- Я построю для тебя другой дом...
- Далеко?
- Далеко, - согласился он и руку подал.
Уйти, но... а как же река? И моя рыбалка? И все остальное? Разве могу я это бросить? Но если откажусь, то он, тот, кто пришел за мной, обидится. Он исчезнет навсегда.
И при одной мысли о том, чтобы расстаться с ним, мне становится страшно. Я хватаюсь за руку его, а он рывком поднимает меня на ноги.
- Все будет хорошо, моя медведица, - говорит Янгар, и я верю ему.
Конечно. Разве у нас может быть иначе?
- Пойдем, Аану... - он тянет меня от реки, и я иду. Влажная трава цепляется за ноги, оставляет темные пятна на моей юбке, но идти легко. И в какой-то миг я бегу, смеюсь, радуясь тому, что вновь жива...
...жива.
Открыла глаза, а перед ними окошко. И солнце повисло аккурат напротив этого окошка. Свет отражается в стеклах, синих и желтых, и на простыне моей остается россыпью солнечных зайчиков. Я хочу поймать хотя бы одного, но оказывается, что руки мои слишком тяжелы.
А еще очень хочется пить.
И я не без труда отворачиваюсь от окна.
Комната. Большая. Красивая. Стены шелковой тканью обиты, и на ней распускаются диковинные цветы, а меж ними птицы порхают красоты удивительной. Должно быть, такие водятся в благословенной стране Кхемет.
В комнате камин горит, а к нему вплотную кресло придвинуто. И в нем придремал, откинув голову на спинку, Янгар. Наверное, он давно не спал. Похудел. Скулы заострились, щеки запали, а под глазами залегли глубокие тени. Рука свисает безвольно, почти касается ковра, а подошва сапог упирается в самую каминную решетку. Того и гляди, доберется до нее пламя.