Страница 29 из 93
Раны его омыли, перевязали.
И чтобы не было ни в чем укора, отдал Янгар дорогую одежду, сапоги из белого сафьяна, в которых только по дому, по коврам ходить, а к ним - шпоры посеребренные да коня из собственного табуна.
И слуг приставил, как к гостю дорогому.
Шептались, что желает Черный Янгар замириться, что дня не пройдет, и покинет Олли Ину шатер, но время шло, и не пытался сын Ерхо сбежать, держал данное слово.
Когда же вышло время, обратился Янгхаар к своим людям так:
- Завтра на рассвете я буду биться с Олли Ину. И тот из нас, кто победит, будет вам господином. Служите ему верно.
Промолчали аккаи.
Алым полыхнул рассвет.
И дождь, что шел всю ночь, унялся. Сизая трава была мокра, а налитое краснотой солнце отражалось в лужах. Сапоги топтали его, и капли грязи оседали на белом сафьяне.
Олли Ину снял дорогой халат и с поклоном протянул его Янгару:
- Благодарю за гостеприимство, - так он сказал.
- Я и вправду был бы рад видеть тебя гостем, - отвечал Янгар и, передав халат слуге, протянул клинок. Палаш, принадлежавший Олли, был вычищен и наточен так, что волос на лету перерубал.
Что бы ни говорили о Черном Янгаре, но никогда не скажут, будто бы он обманом одержал победу.
Олли скинул рубашку и сапоги.
Он был высок, на голову выше Янгара. Вдвое шире в плечах. Бугрились мышцы, да кожа, морскими ветрами выдубленная, была черна и прочна, как панцирь. Редкие шрамы украшали ее.
Светлые волосы Олли заплел в косу. И бородку свою куцую расчесал.
Янгар же вдруг вновь ощутил неловкость. Собственное тело было чересчур худым. И свежие рубцы, следы медвежьих когтей, отнюдь не красили его. Но следуя примеру врага, Янгхаар разделся.
И кожу обожгло холодом.
Осень.
И скоро зима.
А к весне уже не останется никого из рода Ину, кроме Пиркко-птички.
...и быть может в ее руках - ведь сестра же - обретет Янгар долгожданный покой.
Слуга поднес резную чашу, наполненную родниковой водой.
И оба поединщика пригубили, показывая, что нет у них друг к другу ненависти, но лишь долг, который священен.
Остатки воды плеснули под ноги.
- Мне жаль, - Олли описал палашом полукруг.
Он двигался неторопливо, и было в облике нечто звериное, медвежье. Скользили босые ступни по грязи, и Янгхаар вдруг ощутил небывалую усталость.
Сколько было поединков?
Десятки.
Сотни.
И что за беда, если здесь под ногами не желтый речной песок, которым присыпают кровавые пятна, но осенняя грязь да гнилая трава?
Зрителей нет?
Есть. Воины Янгара вытянулись цепью. Смотрят. Жадно. Гадая, кто же из двоих останется на ногах. На Янгара ставят, зная, его силу. Но и про Олли слышали, будто бы славный он воин...
...поддаться?
Один точный удар и исчезнет клятва, месть и сам Янгхаар.
И словно отзываясь на трусливую эту мысль, свистнул клинок, коснулся груди Янгара, отворяя кровь. Боль обожгла и подстегнула: сдаются слабые.
Янгар силен.
И новый удар он отразил.
Сталь сцепилась со сталью. Запела, то грозно, то жалобно. Клинки сплетались в танце, касаясь друг друга, пробуя на прочность.
И Олли дышал тяжело.
Он наступал, сильный и ловкий, заставляя ускользать из-под ударов. Он был яростен, сын Ину.
И тяжел.
Непривычен к тому, чтобы бой длился долго.
Янгхаар видел, как вздуваются мышцы под загорелою кожей, как перекатываются они, неторопливо, будто волны. Как покрывается шкура мелкой испариной. Как мучительная гримаса искажает лицо Олли. Он дышит сквозь стиснутые зубы. И терпит боль от многих ран.
Сочится кровь, мешается с осенней грязью.
И надо бы закончить бой, но...
...два палаша схлестнулись.
Звон оглушил.
И рука Янгара онемела от боли.
- Не тяни, - Олли разжал губы. - Добивай уже.
Кого?
- Хватит играть.
Янгар не играет, но... его враг обессилен. И стоит на ногах лишь потому, что гордость не позволяет упасть на колени. Не будет молить о пощаде Олли Ину.
И не потянется к палашу, который выпал из руки.
Обидно, когда оружие предает.
- Ну! - Олли раскинул руки в стороны. - Давай! Бей!
Молчали воины.
И Янгар, перехватив белую косу Олли, дернул.
- Нет.
На колени Олли не встанет. И голову он запрокинет сам, обнажая светлое горло. В бледных глазах его нет страха, но лишь ожидание. Верно, уже слышит Олли Ину, как открываются ворота в иной мир. И дорогу видит перед собой, туманную тропу, что выводит души к берегам Черноречки.
Воды ее даруют забвение.
А хозяин подземного мира готов уже отпустить душу в новое тело.
И Янгхаар Каапо, занеся руку для удара, опустил ее.
Несправедливо!
Почему он сам не способен обрести покой? Но в то же время готов подарить его Олли?
- Ты... - волосы Олли были жесткими. - Ты не умрешь сегодня.
Но и отпустить врага невозможно. Как нарушить клятву, данную богам и людям?
И свистнул клинок, перерубая жилу волос. Желтая коса осталась в руках Янгхаара и, взвыв раненым зверем, бросился Олли уже не на врага - на хозяина. Он ударил кулаками в грудь, сбивая Янгхаара наземь. И сам рухнул сверху, вцепился в горло, сдавил. Вот только удержать не сумел.
- Я не... - Олли сам не понял, как он очутился в грязи. И жесткая ладонь уперлась в щеку, вдавливая и рот, и нос в холодную лужу.
Рука почти позволила захлебнуться.
И отпустила, разрешая сделать вдох. И вновь вдавила.
- Нет... я не буду... твоим... рабом...
Он глотал горькую грязь, и пил воняющую плесенью воду, давился. Кашлял. Пытался вырваться из рук человека, который вовсе не выглядел сильным.
- Не буду... рабом... твоим. Слово... дал... я умру...
- Ты, Олли Ину, сын Ерхо, умер для свободных людей, - Янгар говорил спокойно. - Но ты остался жив.
- Нет...
Он все-таки почти утонул. И в полузабытьи, холодном, сковывающем, слышал, как поднимается его враг. И сам Олли попытался встать на ноги, чтобы ударить еще раз, но не сумел пошевелиться.
Его подхватили.
Потащили куда-то.
Стянув остатки одежды, облили ледяной водой. Он слышал, как щелкают ножницы, срезая длинные пряди. И готов был выть от тоски.
...следовало убить себя раньше.
Умерший свободным, свободным и родится. А раб...
...нет существа более низкого, ничтожного, чем тот, кто не сумел удержать в руках свободу. Боги глухи к его просьбам, а люди... люди свободны делать все, что пожелают.
И когда серебряная бляха скрепила концы ошейника, Олли заплакал.
- Дурак, - сказал Янгхаар Каапо, присев рядом с врагом. - Ты жив, понимаешь? А остальное... это мелочи.
Вот только разве могли эти слова утешить того, кто перестал быть собой?
Начало поединка я пропустила.
Лагерь раскинулся вдоль опушки. И люди с топорами проредили молодую зыбкую поросль. Но эти раны лес затянет по весне, разбудит лозы побегов да зарастит ожоги кострищ травами.
За каймой дороги начиналось поле.
Серая пшеница клонилась к земле, роняя сгнившее зерно. И яркие пятна шатров выделялись в этой серости. Я смотрела на расписанные серебром и золотом полотнища, на высокие копья, на влажные стяги, прочесть которые было невозможно. На костры, коновязи и лошадей, что, почуяв мое приближение, беспокоились, на повозки обоза, слуг, занятых работой, и воинов, оцепивших участок поля...
Его расчистили для поединка. И земля, лишенная, что травяного ковра, что пшеничного убранства, смешалась с водой, превратившись в черную липкую жижу. В ней плавали редкие колосья. И босые ноги поединщиков втаптывали их в грязь.
Двое кружили, связанные нитью взгляда.