Страница 11 из 51
Она не подняла головы на звук моих шагов, однако, подойдя поближе, я узнал обувь: поношенные черные ботинки «Док Мартенс». Я присел рядом и одним пальцем приподнял край капюшона. Ди взглянула на меня и опустила руку. Слез на лице не было, но красные глаза подтвердили, что она плакала.
— Привет, ненормальная, — тихо сказал я. — Что ты делаешь здесь, в жутких дебрях мужской общаги?
Ди снова пошевелилась, как будто собираясь смахнуть невидимую мне слезу. Она потерла веко и протянула мне палец:
— Хочешь ресничку?
Я взглянул на крошечную одинокую ресницу на кончике ее пальца.
— Я читал, что ресниц — конечное число, так что, если ты их все повыдергиваешь, у тебя больше не останется.
Она нахмурилась:
— По-моему, ты выдумываешь.
Я прислонился спиной к стене рядом с ней и обхватил ноги руками. Сидеть на кирпичах было холодно.
— Если бы я выдумывал, то изобрел бы что-нибудь поинтереснее. Там прямо так и было написано: «Девочки-подростки под влиянием стресса выдергивают ресницы и остаются лысыми уродинами». Я бы такое не придумал.
— Если хочешь, я вставлю ее обратно, — предложила Ди.
Она ткнула пальцем в глаз, и я вспомнил, что он красный от слез. Не выношу, когда Ди плачет.
— Мой преподаватель по арфе — тролль. А как твой волынщик?
— Я его убил и съел. В наказание меня учат играть на фортепиано.
Ди мило нахмурилась:
— Не могу представить тебя за роялем.
Я вспомнил, как несколько часов назад пальцы Нуалы лежали поверх моих на прохладных клавишах.
— А я не могу представить тролля, играющего на арфе. Я думал, что все арфисты — эфемерные создания.
— Ого, какое слово.
— Самому нравится. Я даже знаю, как оно пишется.
Ди покачала головой:
— Все равно она тролль. Постоянно долбит меня, чтобы я держала локти, а мне неудобно, и еще она твердит, что я все делаю не так и что меня учили какие-то дураки от народной музыки. А если я не хочу играть классику? Я хочу играть ирландскую музыку. И чтобы хорошо играть, оттопыривать локти не обязательно.
Она скривила губы — вот-вот расплачется. Не может быть, чтобы какая-то идиотка преподавательница довела ее до слез — Ди намного сильнее, чем кажется. Дело в чем-то другом.
— В общежитиях так ужасно во время дождя. Не спрячешься.
Я не мог спросить, что на самом деле случилось. Странно — если подумать, я никогда не мог у нее это спросить. Поэтому я просто вздохнул и протянул руку, приглашая. Она, не колеблясь, придвинулась ближе, прижалась щекой к моей груди и тоже вздохнула, глубже и тяжелее, чем я. Я обнял ее и откинул голову к стене. Ди в моих руках была материальной, теплой, но ненастоящей. Я тысячу лет ее не обнимал.
Что решат остальные, если выйдут под навес и увидят нас? Что мы встречаемся? Что Ди меня любит и улизнула из своей общаги, чтобы со мной встретиться? Или они поймут правду: что наша встреча не имеет значения? Когда-то я полагал, что между нами что-то есть, но это было до прошлого лета, до Люка. Я дурак.
Мне до смерти хотелось, чтобы все это — объятия, ее слезы на моей футболке — означало для нее то же самое, что и для меня. Если бы мы и правда встречались, я бы спросил ее, почему она плачет. Почему она пришла сидеть у колонн моего общежития, а не своего? Видела ли она Нуалу? Не из-за нее ли Нуала вообще здесь оказалась?
Но я не мог ничего спросить.
— Говори, — приглушенно сказала Ди.
Я не сразу понял, что она хочет. Я открыл глаза и уставился на серые пласты облаков, катившихся к земле.
— Что?
— Джеймс, скажи что-нибудь. Я хочу слышать твой голос. Пошути. Просто говори.
Шутить не хотелось.
— Я всегда шучу.
— Значит, будь как всегда.
Я спросил:
— Почему ты плакала?
Но она не ответила, потому что я не спросил это вслух.
Я слишком радовался ее присутствию, чтобы испытывать свою удачу, задавая вопросы, которые могут ее отпугнуть. Поэтому я трепался о занятиях, о недостатках использования Пола и чипсов в качестве будильника, я был остроумен и несерьезен… но даже когда она смеялась, я умирал от тоски.
Нуала
Наблюдать, как Джеймс спасает Ди за общежитием, было неприятно. Мне быстро надоел ее унылый вид, и я решила сходить в кино. Если уж смотреть мелодраму, так на большом экране и с участием высокооплачиваемых красивых актеров. По дороге в кинотеатр я думала над тем, сколько всего мне не нравится в Ди. Стоя в очереди за билетом — в общем-то, ненужным, — я размышляла, не тренируется ли она строить грустное лицо перед зеркалом. А может, у нее природный дар вызывать сочувствие у парней. Мне такого таланта не досталось.
— Какой фильм? — спросил скучающий парень в кассе.
— Удиви меня, — ответила я и помахала банкнотами.
Он не сразу понял, что я имею в виду:
— Ты серьезно?
— Серьезней не бывает.
Он поднял брови, нажал несколько клавиш на терминале, одарил меня зловещей улыбкой, которая вернула мне симпатию к человеческой расе, и протянул билет лицевой стороной вниз.
— Второй зал направо. Приятного просмотра.
Я вознаградила его улыбкой и пошла по полутемному, устеленному ковром коридору. Воздух пах маслом, на котором жарят попкорн, средством для чистки ковров и тем особенным ароматом, который пропитывает все зрительные залы. В знакомой обстановке моя голова снова начала перебирать неприятные мне черты Ди.
Во-первых, у нее слишком большие глаза. Как у пришельца.
Я считала двери, чтобы попасть в нужный зал, не поддаваясь искушению посмотреть, что же для меня выбрал кассир.
Во-вторых, ее голос поначалу кажется приятным, но быстро начинает раздражать. Чтобы послушать пение, можно и диск купить.
В зале было тихо и довольно пусто — только две или три другие парочки. Наверное, зловещая улыбка означала, что кассир послал меня на какую-то фигню.
В-третьих, она просто использовала Джеймса, чтобы ей было не так паршиво. Такое позволено только мне.
Я выбрала место в самой середине зала и положила ноги на спинку сиденья в предыдущем ряду. Идеальное место. Если кто-нибудь придет и сядет передо мной, я его убью.
В-четвертых, она слишком хорошо вписывалась в объятия Джеймса. Как будто это не в первый раз. Как будто она заявила на него права.
На экране запустили трейлеры. Обычно я ими наслаждаюсь, радуюсь обещанию будущих фильмов, но сегодня я не могла сосредоточиться. Во-первых, когда эти фильмы выйдут в прокат, меня здесь уже не будет: все премьеры были заявлены на рождественские каникулы и следующий год. Во-вторых, я мысленно репетировала диалог для следующей встречи с Джеймсом.
Я скажу ему:
— Безответная любовь.
Он искоса посмотрит на меня и спросит:
— Ты о чем?
А я отвечу:
— Это не в твоем стиле.
Вот так, коротко. Чтобы он знал, что я заметила. А может, я покажусь ей и скажу:
— Оказывается, здесь не одна я использую людей в своих целях.
А потом я призову гончих Оуэна, чтобы они отгрызли ей ступни. Тогда ему не будет так удобно ее обнимать. Рост не тот. Кто захочет обнимать карлицу?
Я расплылась в улыбке.
Фильм начался с энергичной рок-баллады годов семидесятых и вида на Нью-Йорк из кабины вертолета. Партия гитары была выдающаяся — интересно, не я ли приложила к ней руку? Вскоре я поняла, что кассир отправил меня смотреть романтическую комедию. Не мой жанр, но сойдет, чтобы отвлечься от мыслей о Джеймсе и песне, которую он мне сегодня сыграл. Неужели я ее больше не услышу? Я в нее почти влюбилась!
Еще с полчаса я тщетно пыталась вникнуть в фильм. Милый сюжет, главные герои целуются под приятную музыку, и я начала представлять себе, как буду себя чувствовать в объятиях Джеймса, думать, придется ли моя голова ему прямо под подбородок, как у Ди… Потом я вспомнила его машину, которая пахла, как он, и представила, что этот запах остался и у меня на коже…