Страница 25 из 33
Трое суток геройски дрались наши части. Трое суток гремели орудия латышей. Маленькая, не показанная на карте деревушка Овчинникова неоднократно переходила из рук в руки. Но в конечном счете перевес взяли белые. Несмотря на всю самоотверженность и стойкость красноармейцев, через несколько дней мы вынуждены были начать отход на Кунгур, цепляясь за каждый бугорок, перелесок, отбиваясь от наседающего врага.
Связь между отступающими частями нарушилась. Малышевцы часто не знали, кто у них на флангах.
Настроение было неважное. Но и в это тяжелое время верилось, что мы победим, не можем не победить.
Во время отступления третий раз был ранен П. З. Ермаков. Вслед за ним мы отправили в госпиталь и командира полка, которого свалил сыпняк. Командование полком взял на себя начальник штаба П. Н. Фидлерман.
Больше чем другим доставалось, пожалуй, в эти дни конным разведчикам. Нам приходилось много разъезжать для установления связи с соседними частями, а снегу навалило доброму коню по грудь.
Закрепились у села Комарово вместе с отступившим сюда же 2-м Горным советским полком.
Здесь, на снежной равнине, двое суток непрерывно отбивались мы от белогвардейцев. Несколько раз бросались в контратаки. Бойцы изморились до того, что спали на ходу. А наши кони двигались ничуть не быстрее людей.
Семена Шихова, который командовал теперь пулеметным взводом, ранило в голову. Перевязав рану серой тряпицей, он остался в строю, но быстро ослабел. Пришлось и его отправить в обоз.
На третьи сутки наша пехота снялась с позиции и двинулась дальше на юго-запад. Кунгур был уже совсем близко. Конные разведчики с одним пулеметом остались прикрывать отход.
Примерно час мы отстреливались, потом сели на коней и оторвались от противника, заметно ослабившего натиск.
Смертельно усталые, на измученных лошадях ехали два десятка кавалеристов полка имени Малышева к Кунгуру. Поднялись на взгорье. Здесь, верстах в трех от города, стояли небольшой отряд пехоты и несколько конных. Когда мы приблизились к всадникам, я узнал среди ник начдива 30-й В. К. Блюхера и его помощника Н. Д. Каширина, которых видел весной во время похода против Дутова.
В. К. Блюхер (снимок 1918 г.).
Н. Д. Каширин (снимок 1916 г.).
Блюхер направился к нам:
— Из какой части? Кто старший?
— Я командир, — ответил Виктор Гребенщиков. — Малышевцы мы. Конные разведчики. Все что осталось от эскадрона. Свою пехоту прикрывали. Она где-то здесь теперь.
Начдив внимательно посмотрел на Гребенщикова и спросил:
— На дутовском фронте был?
— Был.
— Помню.
— И вот он был, Медведев. — Виктор показал на меня. — Председатель эскадронной партячейки.
Блюхер дал распоряжение Гребенщикову вести конников за Кунгур, в ближайшую деревню, на отдых, а мне приказал:
— Медведев, бери группу богоявленцев с четырьмя пулеметами и занимай оборону у кладбища, на горе. Надо продержаться завтра первую половину дня, пока с юга не подойдет бригада Павлищева. Утром доложишь мне, как дела. Я буду в штабе дивизии, в купеческом доме на углу, возле моста через Сылву. Ясно?
— Ясно.
Я принял командование над стоявшими рядом бойцами Богоявленского полка и направился с ними к кладбищу.
Под вечер наш отряд, насчитывавший человек пятьдесят, укрепился на горе. Отсюда удобно было прикрывать подступы к городу с востока.
Рано утром подошли несколько подразделений противника и попытались прорваться в Кунгур, но мы со своей выгодной позиции отразили их атаки.
Часов в десять я поехал в штаб дивизии. Быстро нашел большой купеческий дом. В одной из его комнат Блюхер, Каширин и еще несколько человек, видимо работники штаба, стояли одетые вокруг стола и ели вареную картошку.
Я доложил начдиву о подходе противника.
— Поешь, — сказал мне Блюхер, — и возвращайся на позицию. Должен продержаться до трех. Хоть один останешься, а держись! Проследи, чтобы саперы при отходе взорвали железнодорожный мост через Ирень.
Я взял из большого чугуна, стоявшего на столе, несколько картофелин «в мундирах», сунул их в карман и вышел на улицу…
Резко похолодало. Белые опять усилили натиск. При морозе, вероятно за тридцать градусов, на горе, в снеговых окопах было невтерпеж. Патроны у нас кончались. Но до трех часов мы продержались. Отходя, взорвали мост через реку Ирень.
После мы узнали, что бригада Павлищева запоздала. Когда она подтянулась к городу, в него уже вступили крупные силы белых.
Я догнал остатки своего полка за Кунгуром, в селе Крестовоздвиженском. В движении не заметил, как отморозил уши и пальцы рук и ног. Пришлось обратиться за помощью в лазарет.
Сюда же, в Крестовоздвиженское, приехал с обозом и Семен Шихов.
Рядом с ним на розвальнях стоял «кольт», а лошадьми правила бойкая сероглазая девушка. Остановив сани, она сразу затараторила:
— Ну и землячок у вас, товарищи! Всего-то в ем — рыжи лохмы да веснушки, а важничает, ровно становой пристав. От самого что ни есть Комарова словечка ласкова не промолвил, все с пулеметом обнимается.
— Не обижайся, Аксинья, — сказал Семен, — у меня жена дюже строгая. С пулеметом обниматься — это еще разрешает, но чтобы с девками — ни-ни. А насчет рыжих лохмов — так это вроде бы комплимент: говорят, сам Владимир Ильич Ленин рыжеватый из себя.
— Смотри-ка! — удивилась девушка. — Он и шутки шутить умеет. Вот не знала!
— Не время теперь, Аксинья, дюже веселиться-то, — ответил Шихов. — Вот прогоним Колчака, тогда приеду я к вам с женой в гости и на радостях такого русского отхвачу, что не только ты, но и твоя коняка кургузая вприсядку пойдет.
— А ну, браты, — обратился Семен к бойцам, окружившим розвальни, — помоги пулемет снять. Силенок у меня от свинцовой кашки еще маловато.
Через несколько дней мы узнали, что двадцать пятого декабря белые захватили Пермь.
Начдив расформировал нашу 5-ю бригаду. Полк имени Малышева перевели в резерв дивизии и направили в Глазов на переформирование.
Мы прибыли в город тридцать первого декабря. Для нас уже были приготовлены бараки и несколько домов. Помню, как удивились представители глазовского Совета: они вышли встречать грозный полк, а увидели лишь сотню измученных красноармейцев.
— Это что, передовой отряд, что ли? — спросил какой-то товарищ с портфелем.
— Весь полк здесь, — ответили ему.
В Глазове малышевцы приняли в свои ряды пополнение — более тысячи мобилизованных крестьян средних возрастов — волгарей, новгородцев, псковичей.
Сначала новички смотрели на нас косо. Частенько от них можно было услышать такие «задушевные» слова:
— Мы, конешно, за Советскую власть, только против коммунистов и против войны. Не хотим воевать ни за тех, ни за энтих. Наша хата с краю. Коли вам, коммунистам, война занадобилась, сами и воюйте, чего сюды крестьянство впутывать!
— Ну и ребятки! — озабоченно крутил головой Павел Быков. — Работки с ними — не оберешься!
— Не работать с такими, а дать бы им просто в зубы! — решительно высказывался Миша Курилов.
— Нет, браток, так нельзя, — возражал Семен Шихов. — Мужик, которому ты в зубы дашь, против тебя пойдет — и, значит, за Колчака. А ежели ты ему объяснишь, что к чему, он за тебя пойдет, против Колчака. Вот какая арифметика.
И старые малышевцы, на каждого из которых приходилось примерно по десятку новичков, занялись нелегкой воспитательной работой.
В начале января 1919 года нам стало известно о прибытии в Вятку комиссии Центрального Комитета партии. Эта комиссия начала разбираться в причинах падения Перми и восстанавливать порядок на фронте и в тылу 3-й армии.
В. К. Блюхера назначили помощником командарма-3, а 30-ю дивизию принял Н. Д. Каширин.
Старых малышевцев — П. Н. Фидлермана, командира 1-й роты Гоголева, начальника пулеметчиков Андрея Петровича Елизарова — выдвинули на работу в штаб армии.