Последние залпы

- Слушаю вас, товарищ майор, - сказал Новиков официальным тоном.

- Дело вот какого рода. - Г улько прикурил от сигареты сигарету, выпустил струю дыма через рот и нос и ядовито покривился. - Фу, пакость! Солома, а не табак! - И концом сигареты обвел круг на карте, заключая в него Касно. -Смотрите сюда, капитан. Мы прижали немцев к границе Чехословакии. Немцы вовсю жмут на город с запада. Основательно жмут. Хотят вернуть город. А почему? Смотрите. По горам с танками не пройдешь, естественно. А город этот

- узел дорог. Обратите особое внимание, Новиков, на вот это шоссе, на север. Вдоль озера... Вся петрушка здесь. Это дорога в город Ривны. Вот он, километрах в двадцати от Касно. Знаете, что тут происходит? Соседние дивизии замкнули в Ривнах немецкую группировку. Очень сильную группировку. Много танков и прочая петрушка. Уразумели? Они рвутся из котла на единственную годную для танков дорогу, которая проходит через ущелье и Касно в Чехословакию. А там, надо вам сказать, события развернулись грандиозные. Словаки начали восстание против правительства Тисо. - Майор Гулько в раздумье поглядел на часы, положив волосатую руку на карту. - Два дня город Марице блокирован словацкими партизанами. Надо полагать, немецкая группировка под Ривнами стремится прорваться через Касно на Марице, соединиться с немецким гарнизоном, на ходу подавить восстание. Уразумели? Поэтому немцы и стали жать с запада - захватить Касно, узел дорог, помочь прорваться северной группировке. Такова обстановочка. Таковы делишки. - Гулько затянулся сигаретой. - Вообще не кажется ли вам, Новиков, что великие дни начинаются? Освобождена Болгария, Румыния, бои в Югославии, в Венгрии... Слышите музыку с запада? Мм?..

Майор Гулько, прижмурясь, посмотрел на трясущиеся от разрывов накаты. От глухих ударов сыпалась со стуком земля на стол, звенело стекло лампы, будто сильные токи проходили по земле. И Новикову почему-то хотелось рукой придержать лампу - жалобное дребезжание раздражало его.

Младший лейтенант Алешин, напряженно и серьезно глядевший на карту, вдруг снова заулыбался, встал и начал отряхивать фуражку, вытирать шею, весело встряхнулся, притопывая сапогами.

- Ну вот, - сказал он, - за шиворот насыпалось! Просто баня.

Никто не ответил ему. Гулько, пососав сигарету, досадливо сплюнул табак, по-прежнему ленивым голосом продолжал:

- Сегодня ночью вы, Новиков, снимаете свои орудия со старой позиции и ставите их на прямую наводку вот здесь. На живописном берегу озера. Направление стрельбы - ущелье, шоссе, Ривны. Соседи у вас: танки пятого корпуса - справа. Плюс иптаповский полк и гаубичные батареи. Слева чехословаки генерала Свободы. Воюют вместе с нами. Младший лейтенант Алешин уже видел позицию. Вот, собственно, и все. Младший лейтенант Алешин!

- чуть поднял голос Гулько. - Покажите своему комбату местостояние батареи.

- Слушаюсь! - живо ответил Алешин.

- Пе-етин! Горячей воды, бриться! - крикнул Гулько, густо выпустив через волосатые ноздри дым, ворчливо договорил: - Я буду на местности через полтора часа. Кстати, наши саперы минируют подступы к высоте. Соблюдайте осторожность!

"Черт совсем возьми со всей его чистоплотностью, - подумал Новиков, подымаясь, оглядывая чистую эту землянку со слабым запахом одеколона и водки, с круглым туалетным немецким зеркальцем на столике, на котором сверкал никелем трофейный прибор, забитый ножичками и щеточками для чистки ногтей и расчесывания волос. - Живет как дома!" И, не скрывая презрения к этой женственно опрятной обстановке, к этой потуге удобности быта, от которой как бы веяло прежними холостяцкими привычками майора, Новиков спросил все так же официально:

- Разрешите идти?

И первый вышел из землянки в траншею.

Горьковато-сырой, пропитанный гарью ветер гулко рвал звуки выстрелов, дробь пулеметов, дальнее и тупое уханье тяжелых мин, комкал все это над траншеей и нес гигантское неумолкающее эхо. Красный туман мрачно клубился над озером, лица солдат в траншее казались сизо-лиловыми. Пулеметы длинно стреляли за озеро, в пролеты меж ярко горящих домов, где были немцы, и Новиков сверху видел это бесконечно вытянутое вдоль возвышенности озеро, налитое огнем пожаров.

Пули торопливо щелкали по брустверу, сбивая землю, и Новиков тут же схватился за фуражку, ее будто ветром толкнуло. Надвинул козырек на глаза, пригнувшись, выругался.

- Что? - крикнул Ремешков за спиной.

- Земля, - ответил Новиков.

- А-а...

Ремешков присел на корточки, снизу с загнанным выражением следил за Новиковым. На какую-то долю секунды мелькнула мысль, что если бы Новикова ранило, хотя бы легко, то не пришлось бы идти под огонь на другой конец озера; тогда ему, Ремешкову, надо было бы вести командира батареи в тыл, в санроту. И оттого, что не случилось этого и теперь обязательно надо было идти, почувствовал он, как грудь сжало знобящим холодом, ноги обмякли. Новиков, стоя к нему спиной, позвал громко, словно ударил по сердцу Ремешкова:

- Скоро там, Алешин?

- Готов, товарищ капитан! Идем! - послышался голос младшего лейтенанта.

Дверь землянки на миг выпустила свет лампы, обжитое тепло, где было,

казалось, по-домашнему покойно, то тепло, которое так не хотел покидать Ремешков.

"Эх, взял бы майор меня в ординарцы, разве таким, как Петин, был!" пожалел завистливо и отчаянно Ремешков и, услышав веселый голос Алешина, подумал с неприязнью: "Фальшивят они, играют, веселость создают. Не от души это все. Кому война, а кому мать родна!"

- Э, кого тут занесло? Кто тут на карачках ползает? - сказал Алешин и засмеялся непринужденным молодым смехом, споткнувшись о ноги Ремешкова.

И тогда Новиков окликнул строго:

- Где вы, Ремешков?

С трудом и тоской Ремешков встал, оторвав свинцовое тело от земли, хромая, подошел к Новикову, тот пристально, сожалеюще глядел на него прямым взглядом. Спросил:

- Что вы?

- Нога... - Ремешков застонал, потирая колено; плотно набитый вещмешок

нелепо торчал за его спиной, как горб.

- На кой... прислали вас ко мне? - не выдержал Новиков. - Вы что, воевать приехали или задницу греть возле печки? Шесть месяцев торчали дома и ногу не вылечили. А если не вылечили - терпите! Не то терпят! Запомните, я ничего не хочу знать, кроме того, что вы солдат! Перестаньте морщиться! И стонать! Лучше "сидор" скиньте, пуда два за спиной носите!

Новиков понимал, что говорит жестоко, но не сдерживал себя. Три раза сам он после ранений лежал в госпиталях, и там и потом в части ему не только не приходилось показывать на людях свои страдания, но, наоборот, скрывать, стыдиться их. Новиков повторил:

- Перестаньте стонать!

Ремешков перестал стонать - стучали зубы, - но вещмешок не снял, а только потрогал лямку трясущимися пальцами.

- Да оставьте его здесь, товарищ капитан! - беспечно посоветовал Алешин, удивленно разглядывая страдальчески напряженное лицо Ремешкова. Зачем он нам? Пусть сидит со своей ногой.

- Он пойдет с нами.

И Новиков, упершись носком сапога в нишу для гранат, с решительностью вылез из окопа.

Ремешков оставался в траншее последним. Подняв глаза, он увидел, как пули пунктирами пронеслись над головами Новикова и Алешина. Ладони сразу вспотели, влажно прилипли к ложе автомата. Раздувая ноздри, часто-часто задышал он ртом, будто ему воздуха не хватало. "Если я оглянусь сначала направо, а потом налево, то меня не убьют, если не оглянусь..." - подумал он и оглянулся сначала направо, потом налево и, как в пелене, заметил розовые от зарева лица ближних солдат в траншее. Со странным коротким вскриком он выскочил на бруствер, на резкий порыв ветра, спотыкаясь о свежие воронки, часто падая, чувствуя ладонями острые, разбросанные по земле осколки, он побежал за Новиковым, готовый закричать от ожидаемого удара в спину.

"Там вещмешок за спиной, вещмешок! Пулями не пробить! - мелькало в его голове. - Нет, нет, сразу не убьет, ранит только..."