Тайны и судьбы мастеров разведки

А. Ботян: «Как мы завербовали его? А решили как-то два сотрудника гестапо расслабиться и отправились на охоту. Но на эту парочку нашлись другие охотники — мои ребята. Приводят их. Разговаривать с нами они не поже­лали. Для задушевных бесед не было времени. Время-то военное было. Говорю ребятам: одного в расход. Только вывели его за дверь — выстрел. Второй тут же обмяк. Пошел на сотрудничество. Через этого гестаповца, у которого были свои люди в Ягеллонском замке, мы и осуществили минирование склада взрывчатки. Жаль, ко­нечно, замок. Все-таки национальное достояние польского народа. Но поляки, между прочим, зла на меня, по-моему, не держат. Ведь приглашали же меня на открытие нового памятника польским и советским партизанам именно в Новы-Сонч».

Я не хочу ввязываться в дискуссии о том, кто спас Краков: Алексей Ботян или майор «Вихрь», у которого, насколько мне известно, был реальный прототип. Не хочу умалять чьих-либо заслуг. Но давайте вспомним послед­ние эпизоды книги Юлиана Семенова. «Вихрь» подрыва­ет кабель, «в котором была смерть Кракова». Он держит оборону два часа, отбиваясь от наседающих эсэсовцев. Восстановить кабель после этого для немцев не было бы проблемой. «Но в это время эсэсовцы побежали—по шос­се неслись русские танки». Без Ботяна и его группы танки бы не успели... Я только не хочу, чтобы личность Алексея Ботяна в этом легком соприкосновении с литературной реальностью обрела черты человека-легенды. Алексей Ботян — это человек-быль.

Война для Алексея Николаевича в связи с некоторыми особыми обстоятельствами закончилась чуть позже Дня Победы. 20 мая 1945 года самолет унес его из-под Кракова в Москву. Месяц отпуска — и новое назначение. И тоже особое.

... Жив-здоров полковник Ботян. И это главное. Когда мы с ним по телефону договаривались о встрече, выбирая день, Алексей Николаевич предупредил, что по вторникам и субботам он занят — играет в волейбол. Сказал, что обычно уходит в 5 часов и возвращается около полуночи. Я, признаюсь, подумал, что это всего лишь шутка пожи­лого человека, которому тогда уже было 85. Но в пресс-бюро СВР мое недоумение вызвало только улыбки. Там сказали: «А вот когда Алексей Николаевич в 60 лет играл в волейбол с молодежью, его ставили только к сетке — как нападающего, умеющего к тому же прекрасно ставить блоки». Честно говоря, я ожидал, что при встрече увижу человека под два метра, да еще, может быть, с кепкой. А он оказался совсем не волейбольного роста. Заметив мой неподдельный интерес к его спортивным успехам, Алексей Николаевич пояснил: «Я всегда был очень пры­гучим. Помню, в 40-м году на соревнованиях при росте 167 сантиметров на метр сорок в высоту прыгнул — в сапогах». — «Ну, волейбол — это хорошо, — говорю. — А как насчет тренажеров, которых сейчас масса?» Он приоткрывает дверь в одну из комнаток: «Вот, пожалуйста, велотренажер. А летом я на обычном велосипеде езжу». Не знаю, как насчет вело-волейбольных дел, но вот в за­вязывании на скорость шнурков на ботинках в положении «на корточках» с 85-летним полковником Ботяном могли бы успешно соревноваться разве что двадцатилетние. Я спасовал.

Завязав шнурки и надев спортивного покроя куртку, Алексей Николаевич вышел проводить меня до автобусной остановки и немного проветриться. А общественный транс­порт тут как тут. Мой собеседник с каким-то мальчишеским азартом, словно бросая вызов моему малоподвижному об­разу жизни, ринулся за автобусом с такой прытью, будто это он сам на него опаздывал. Я, не выдержав темпа, сошел с дистанции.

Еще как жив-здоров Алексей Николаевич. И дай ему Бог здоровья. Живет он под счастливой звездой. Хоть и очень-очень далекой...

Но неужели все-таки такой недосягаемой?

Вот так заканчивался очерк об Алексее Ботяне, появив­шийся за моей подписью на развороте газеты «Трибуна» 20 декабря 2002 года. Прошедшие годы внесли в текст минимальные коррективы. Я лишь убрал из материала вре­менные акценты встречи с разведчиком почти десятилетней давности, чтобы не усложнять читателю восприятие, не вырывать суть тогдашних бесед с Ботяном из контекста нынешнего дня. Есть только одно принципиальное разли­чие между двумя публикациями. Оно — в подзаголовке. Тогда, в 2002-м, он звучал как вопрос: «Найдет ли Звезда Героя, представленного к ней дважды?». Вопрос был осторожным, но не робким. Потому как исторгнут он был перенапрягшимся, вскипевшим чувством справедливости. Вопрос был неизбежен. И я был рад, что публично поставил его в российской печати, несмотря на циничное замечание моего тогдашнего главного редактора перед публикацией: «Ну, напечатаем. Глядишь, и получит человек свою звезду. Шоколадную». Цинизм выглядел бы чудовищным, если бы не был напускным, происходившим от неверия или как минимум неуверенности, которая искала и находила себе оправдание в умудренности опытом. Я сам не первый де­сяток лет работал в прессе и не был дежурным бодрячком. Но все-таки без веры в то, что ты делаешь, журналиста — не-ст.

Многое из происходящего вокруг — порождение именно этой веры. Всего через несколько недель после публикации на пороге моей квартиры возник незнако­мец с ксерокопией того самого газетного разворота. И показал оборотную сторону бумажной простыни, испещренную сверху донизу аккуратными столбцами автографов. Среди них — я обомлел — фамилии восем­надцати действующих и отставных генералов разведки, восьми Героев Советского Союза и России. Всего на тот момент более 200 подписей под петицией с призывом присвоить Ботяну звание Героя. Я убедился: и без него спаситель Кракова, реальный «майор Вихрь» среди кол­лег был знаменитостью.

Ну вот, началось, подумал я. Но третье восхождение Ботяна к его Звезде было тоже непростым и долгим. Ас разведки и диверсионного дела, он имеет на своем счету не один героический эпизод. Не знаю уж, за какой к 60-летию Победы решили наградить его орденом Мужества. На­града, между прочим, ох какая высокая. Но друзья Ботяна все-таки ждали другую. Мне довелось отмечать событие у него дома в почти семейном кругу. Скажу честно, я не знал, радоваться ли мне или, мягко говоря, удивляться. Нет, я радовался, радовался! Очень. Но водка, которой мы обмывали орден, все-таки была с горчинкой. Все понимали, что это — взамен...

Но справедливость свершилась. В мае 2007 года СМИ сообщили: полковнику Ботяну присвоено звание Ге­роя России—«за мужество и героизм, проявленные в ходе операции по освобождению польского города Кракова и предотвращению уничтожения его немецко-фашистскими захватчиками». Позвонил Герою, чтобы осыпать его по­здравлениями, а они застряли в горле. Главное из того, что удалось вымолвить: наконец-то!

Я уже сказал о знаменитости разведчика среди его кол­лег. Но теперь общественная значимость этой героической фигуры становится поистине всенародной. Выросла и про­должает расти востребованность его личности. Скажем, пару лет назад Первый канал в прайм-тайм предложил вни­манию телезрителей только что отснятый к тому времени фильм «Счастье полковника Ботяна». Незадолго до этого я побывал на пресс-показе ленты, где среди участников съемочных работ присутствовал, извините за выражение, и прототип заглавного героя картины. Я смотрел фильм как-то уж придирчиво внимательно. Еще бы! Я знал о боевом пути Алексея Ботяна, быть может, больше, чем вся съемочная группа, вместе взятая. Не имея ни малей­шего представления о сценарии, я мог предсказать, какой эпизод в фильме последует вслед за текущим, — во всех подробностях. Казалось, меня уже ничем не удивишь. Фильм, заявлеіпіьій для пресс-показа как художественно-публицистический, абсолютно ничего нового в подаче и трактовке материала не обещал. Слишком много голой публицистики в прозрачной художественной обертке мы насмотрелись.

Но после просмотра на меня оторопь нахлынула. Му­чился, ломал голову над тем, как это телевизионщикам удалось обойти «на повороте» авторов печатных СМИ и сделать свою, куда более увлекательную версию. Как у режиссера Александра Иванкина получилось снять блестя­щий фильм, жанр которого в рамках общепринятой россий­ской классификации вообще не поддается определению?