Страница 94 из 104
— Михаил Моисеевич, как произошло ваше знакомство с сотрудниками КГБ СССР?
— Осенью 1965 года в здании ЛенТАСС ко мне подошли два симпатичных молодых человека, показали документы сотрудников госбезопасности и попросили проехать с ними. Я уже давно работал с иностранными делегациями, знал, что за ними присматривает КГБ, поэтому их просьба меня не удивила. Страха не было. Скорее любопытство. Тем не менее слегка волновался: что, собственно говоря, им от меня нужно?
В черной «Волге» мы подкатили к «Астории». В гостиничном номере ожидали два чекиста, чуть старше меня по возрасту. Познакомились, поговорили о том, о сем, в том числе и обо мне, о моей работе. Разговор был достаточно долгим — вроде обо всем, и ни о чем конкретно. А потом они спросили, не смогу ли я выехать туристом в какую-нибудь западноевропейскую страну и зайти в посольство одного из развитых капиталистических государств.
— Как, вот прямо так сразу и предложили?!
—Ну конечно, не сразу. Во время беседы у меня создалось твердое впечатление, что они знали меня как облупленного. Причем рассказывали такие нюансы из моей биографии, о которых я и сам уже забыл.
Чуть позже я понял, что в ходе беседы они хотели дополнительно изучить меня, проверить кое-какие сведения в отношении моей персоны и биографии, получить более полное впечатление обо мне. При этом разговор не носил форму допроса. Наоборот, был доброжелательным, непринужденным, естественным.
— И какова была ваша реакция?
— Ну, не скажу, что я с солдатской готовностью выскочил из-за стола и завопил: «Разрешите выполнять задание Родины, товарищи чекисты!» Поначалу их просьба вдавила меня в кресло, будто я в самолете на «мертвую петлю» пошел. Собеседники тоже заметили мое смятение и успокоили — ведь ехать нужно не завтра. Впереди несколько месяцев напряженной подготовки. Тут и я вышел из крутого эмоционального «виража», поблагодарил за доверие и согласился. И впрямь, почему бы и Родине не послужить, да и за границей не побывать. В те годы далеко не каждый мог за кордон отправиться, да еще и в капиталистическую страну. А тут, как сейчас говорят, «халява, плиз». Кстати, и вопрос знания языка меня достаточно сильно смущал. Мой немецкий, как мне объяснили, не сильно был нужен, а других языков я не знал.
— Но почему все-таки выбор пал на вас?
— В ту пору и меня очень остро мучил этот вопрос. Но вряд ли я смогу полностью на него ответить даже сейчас. Судя по всему, здесь несколько причин. Прежде всего, мой образовательный уровень — юрфак, фотонавыки, способность к изучению языков, ведь немецкий я знал неплохо. Ну и, конечно, то, что называется школой жизни, — военная юность, опыт работы с иностранцами, особенности характера, здоровье, наконец... А еще я завидовал своим ровесникам, которые лицом к лицу сражались во время войны с фашизмом и совершали подвиги, которые не довелось совершить мне. Знаете, во время войны летчики часто гибли, но и боевых награду них было больше, чему кого бы то ни было. Поэтому на военлетов-фронтовиков всегда смотрели, как на героев. Но главное, пусть это не покажется напыщенным и банальным, несмотря на все проблемы и трудности, я действительно люблю свою Родину — страну, где родился и живу.
Чуть позднее этот же вопрос я задал уже знакомому читателям по очерку «Пятнадцать лет “под колпаком” контрразведки» генералу органов госбезопасности в отставке Евгению Телегуеву — активному разработчику операции и одному из тех двух чекистов, которые встречались с Плавиным в «Астории».
—Мы исходили из той легенды, в которую должен был вжиться наш негласный помощник, — рассказал генерал. — Предварительно нами был изучен не один десяток кандидатов, но остановились на Плавине. Его эрудиция, смелость, аналитический склад ума, самообладание, раскованность в общении с иностранцами и умение адекватно вести себя в стрессовых ситуациях свидетельствовали о том, что он справится с этой сложной и трудной работой. И еще. Мы на сто процентов были уверены, что он не предаст, даже если сотрудники ЦРУ будут оказывать на него жесткое морально-психологическое давление, и не проболтается о связях с сотрудниками органов госбезопасности среди своего ближайшего окружения. Время и наша совместная работа показали, что мы не ошиблись.
—Михаил Моисеевич, — это я опять обращаюсь к Плавину, — а насколько личностные качества того человека, который должен был предстать перед сотрудниками ЦРУ, отвечали вашему собственному характеру, если хотите, вашему истинному «Я»?
—Безусловно, это были во многом схожие личности, иначе я про-сто не смог бы так долго и достоверно играть свою роль, и американцы рано или поздно меня бы раскололи, уловив противоречие между тем, что я есть на самом деле, и тем, что я пытаюсь выдать за свое, то есть сыграть. Но и различия, конечно были. Майкл, как меня назвали цэрэушники, был более меркантильным, циничным, хитрым, прагматичным, если хотите, даже более изворотливым и даже наглым. Этими качествами созданный образ агента-инициативника заметно отличался от меня настоящего. Но ни я, ни Майкл не были предателями и не собирались «съезжать за бугор». Для моего двойника тайный контакт с иностранцами стал результатом стечения различных объективных и субъективных жизненных обстоятельств. У меня тоже были сложные жизненные коллизии, и в этом я был сам собой и практически ничем не отличался от секретного агента, завербованного сотрудниками ЦРУ. Американцам импонировало, что я не какой-то тривиальный изменник, предатель, которому наплевать на интересы своей страны, а деловой человек, который хочет продать имеющийся у него товар и сделать это «не токмо корысти ради», а еще и во имя общих интересов предотвращения ядерной войны и возможных партнерских взаимоотношений между нашими государствами в будущем. Если хотите, у этого человека была своя философия, которая очень близка по духу американцам. На этом и строилась вся оперативная игра.
— Скажите, а кем бы вы хотели стать, не сведи вас судьба с сотрудниками контрразведки?
— Раз уж юриста из меня не получилось, то, наверное, директором ресторана, или, как минимум, шеф-поваром. Уж очень люблю готовить.
В этом мне пришлось убедиться лично во время того памятного конспиративного ужина в Санкт-Петербурге. Михаил Моисеевич сам приготовил картошку, которую, облив фритюром, прямо с кожурой запек в духовке. Он рассказал, что этот кулинарный изыск подавали в нашем посольстве во Франции. Блюдо, что и говорить, пальчики оближешь.
НАЧАЛО
С выбором предприятия, к которому американцы проявляли интерес, особых проблем не было. Свой взгляд чекисты остановили на почтовом ящике № 271 в Ленинграде, где производились артиллерийские и ракетные установки для военно-морского флота страны. Через третьих лиц (чтобы ни у кого не было подозрений) устроили туда на работу Плавина, через некоторое время оформили допуск. По своим функциональным обязанностям он занимался фотосъемкой чертежей, в том числе и совершенно секретных. Будучи человеком коммуникабельным, Михаил за короткий срок познакомился со многими сотрудниками, изучил расположение кабинетов и цехов предприятия, распорядок дня, систему охраны и допуска к секретным работам, тайно сделал несколько «тренировочных» снимков закрытой документации в обход разрешенных правил. Конечно, с формальной точки зрения, он грубо нарушал инструкцию по работе с секретными документами. Если бы кто-то из коллег застал его одного за фотосъемкой секретных бумаг с нарушением установленных правил, крупных неприятностей новому сотруднику было бы не миновать. Но в шпионском ремесле все должно быть по-настоящему. В общем, все и выглядело как взаправду, и делалось на случай детальной проверки со стороны американцев. К тому же «незаконная» деятельность Плавина помогла выявить и устранить некоторые упущения в работе с секретной документацией на этом почтовом ящике, да и на других режимных предприятиях.
Сложнее было определиться с теми сведениями, которые без ущерба для страны надлежало передать иностранцам. Они должны были заинтересовать американских разведчиков, показать значительные оперативные возможности агента по получению важной документации и создать предпосылки для дальнейших контактов. С другой стороны, все эти материалы ни в косм случае не должны нанести ущерб нашим секретным проектам или раскрыть перед американскими специалистами перспективные возможности советских научно-технических разработок в этой области. Решено было остановиться на некоторых схемах общею плана и отдельных узлах наших тактических ракет с дальностью до 800 километров. Весь объем подобранных для передачи в ЦРУ материалов давал весьма хаотичную и пеструю мозаичную картину, которая не складывалась в целостное полотно и не раскрывала действительных секретов нашего вооружения.