Страница 54 из 104
Подсудимый, прекрасно разбиравшийся в законах американской юстиции, где каждое сказанное им слово могло быть обращено против него, выбрал тактику молчания. Он спокойно сидел за столом позади защиты и за все дни процесса не произнес и десятка слов. Пожалуй, самой длинной стала его фраза, сказанная в шутливой форме, в ответ на неосторожность кого-то из судейских, случайно уронившего на Абеля достаточно тяжелый вещдок. «Не убивайте меня раньше времени», — иронично произнес Абель. Шутка была по достоинству оценена и прессой, и всеми присутствующими на судебных слушаниях. Все остальное время разведчик с отрешенным и безучастным видом постороннего человека сидел на скамье подсудимых, и порою, казалось, даже не слушал ни судью, ни обвинителя, ни свидетеля, ни защитника. Но это была лишь маска. Внешнее безразличие скрывало напряженную работу ума. Он четко анализировал показания свидетелей и доводы обвинения, сопоставлял факты, находя в них противоречия и нестыковки. После окончания разбирательства дела по существу и перед началом прений сторон он передал Доновану несколько страничек рукописного текста «Заметок по делу Р.И. Абеля» со своими замечаниями, сделанными по ходу первых десяти дней судебного процесса. А все присутствующие в зале суда отмстили, что Абель в основном... рисовал. Карандашные наброски судьи Байерса, предателя Хэйханена, обвинителя, присяжных, судебных исполнителей... Но чаще всего это было изображение пожилого мужчины, одиноко сидящего на лавочке в парке.
Лишь однажды железная воля и выдержка изменили разведчику. Это произошло во время публичного чтения восьми писем его жены и дочери, которые были скопированы с микропленок и оглашены в ходе судебного заседания. Во время ареста разведчик успел выбросить их в мусорный бак, но сыщики из ФБР, изучившие едва ли не каждую щель в номере гостиницы «Латам», где жил Марк, нашли микропленку, исследовали ее содержание и приобщили к материалам дела в качестве вещественного доказательства преступной деятельности.
Когда судебный исполнитель монотонным голосом читал строки из письма дочери Абеля Эвелины, лицо подсудимого от волнения слегка порозовело, скулы дрогнули, а из глаз невольно потекли слезы, которые он туг же смахнул рукой, стараясь, чтобы никто не заметил его мимолетной слабости. В этот момент казалось, будто весь зал вспомнил старинную английскую поговорку о том, что «истинные джентльмены не читают чужих писем», и был против того, чтобы озвучивать эту переписку, которая носила глубоко личный характер и практически не имела отношения к уголовному делу о шпионаже. Именно эта ситуация вызвала у всех присутствующих в зале не только сочувствие, но и невольное уважите к этому уже немолодому, но такому сильному и мужественному человеку. В нем увидели не «злого и коварного красного шпиона», а верного мужа и любящего отца, которому уже не суждено ни разу в жизни увидеть свою семью.
«Как личность, Рудольфа просто нельзя было не любить»,—вспоминал Джеймс Донован в своей книге «Незнакомцы на мосту», которую он написал и издал после освобождения советского разведчика.
Удивительное дело, но вопреки всем ожиданиям, общественное мнение отвернулось от главного свидетеля Рейно Хэйханена, благодаря которому, собственно, был пойман и оказался на скамье подсудимых советский разведчик-нелегал. По мнению адвоката Донована, Хэйханен стал «самым жалким из свидетелей, который когда-либо выступал в суде». Вздох разочарования прокатился по залу, когда Хэйханен впервые занял свое место. Это был тучный, багроволицый и потный человек с зачесанными назад крашеными черными волосами. Он никак не походил на идейного борца с коммунизмом. Ему пришлось ответить на 220 вопросов, но его показания на плохом английском вызывали лишь раздражение слушателей. Он говорил, будто носки жевал. Вскоре и вся публика убедилась в том, что за сбивчивыми, путаными и бестолковыми объяснениями главного свидетеля просматривалось лишь одно желание—спасти свою собственную шкуру. От наметанного таза журналистов не ускользнули признаки алкоголика со стажем, бабника, труса и отщепенца. Для пуританской Америки этого было вполне достаточно, чтобы кардинально изменить о нем свое мнение и не выказывать ничего, кроме брезгливого презрения. Его терпели просто потому, что он был нужен на процессе как основной инструмент обвинения. Но ни в показаниях Хэйханена, ни в материалах дела, ни даже в речах обвинителя не было главного—доказательств и конкретных фактов, свидетельствующих о том, что в ущерб национальной безопасности США Рудольф Абель добывал и переправлял за границу государственные секреты, разглашение которых могло представлять угрозу для этой страны. Самое большее, что могли подтвердить показания главного свидетеля, так это третий пункт обвинения—незаконный въезд и пребывание Абеля на территории США.
Продолжая борьбу за смягчение приговора, адвокат Донован обращался к судьям и присяжным: «Возможно, в ближайшем будущем американец такого же ранга будет арестован в Советском Союзе. В таком случае может быть произведен обмен заключенными в интересах США». Старый разведчик, опытный юрист и просто мудрый человек Джеймс Бритт Донован словно в воду глядел...
25 октября, через месяц и один день после начала судебных слушаний, судья Байерс обратился с пафосной речью к присяжным. Благоговейно выслушав напутствие, они удалились на совещание, которое длилось три с половиной часа. Вернувшись в зал, присяжные по всем трем пунктам обвинения вынесли свой вердикт. Виновен!
В ответ Донован выступил с предложением отклонить этот вердикт, как противоречащий доказательствам. Но его протест был отклонен, а дата вынесения приговора назначена на 15 ноября. В эти дни пресса всего мира только и делала прогнозы в отношении судьбы советского разведчика-нелегала. Впрочем, предсказания сводились к одному: Абеля ожидала «зеленая миля» и казнь на электрическом ступе.
В 10.30 утра 15 ноября 1957 года началось последнее заседание суда. Слово взял адвокат Донован. В своем выступлении он доказывал, что интересы США и законы правосудия требуют исключения смертной казни в качестве меры наказания для его подзащитного.
На вопрос судьи Байерса, желает ли подсудимый сказать что-либо в свое оправдание, Абель спокойно ответил: «Нет, ваша честь. Мне нечего сказать».
Затем состоялось вынесение приговора, которое заняло не более четверти часа. Рудольф Абель приговаривался к тридцати годам тюремного заключения и штрафу в три тысячи долларов.
«Когда после оглашения приговора я пришел к Абелю в камеру, которая располагалась тут же, в подвале суда, — вспоминал адвокат Донован, — он спокойно сидел в деревянном кресле и курил сигарету. Глядя на него, можно было подумать, что у этого человека нет никаких забот. Такое самообладание профессионала показалось мне в ту минуту просто сверхъестественным».
В отведенный процессуальным кодексом срок Абель обжаловал жестокий приговор. Апелляционный суд рассмотрел документы лишь 11 июля 1958 года и оставил в силе решение суда первой инстанции. По просьбе своего подзащитного Донован обратился с ходатайством о передаче материалов дела в Верховный суд. 28 марта 1960 года пятью голосами против четырех (весьма показательное соотношение) высшая судебная инстанция США вынесла отрицательное решение.
Но, пожалуй, самым жестоким наказанием для Рудольфа Ивановича Абеля стало лишение его права переписки с семьей—той единственной ниточки, которая связывала разведчика с домом и родиной. Донован подал прошение о смягчении этого условия, и после долгих проволочек был получен положительный ответ. Увы, ненадолго. Через семь месяцев — 28 июня 1959 года — из Министерства юстиции США пришел однозначно жесткий и категоричный запрет.
«Министерство приняло решение принципиального характера: лишить Абеля привилегии вести переписку с кем-либо, в том числе с лицами, выступающими в качестве его жены и дочери. Это решение основано на убеждении в том, что предоставление Абелю — осужденному советскому шпиону — права переписки с людьми из стран советского блока не будет соответствовать нашим национальным интересам».