Страница 196 из 213
Но вот — досадная частность: Сцепура все же организовал опермероприятие, чтобы выловить банду контрреволюционеров.
А они есть? (Немаловажный вопрос.)
Но ведь Мерт стрелял, убил двоих и письмо еще получил от этого незадачливого Дудкина. Это — факт.
Но правильно ли объясняет этот факт Сцепура?
Нет, неправильно.
Не в попытке свержения социализма здесь дело.
А в том (наверняка, наверняка!), что у государства хотят отнять Качина! Гениального военного изобретателя…
А так называемая «контрреволюция» — это только дьявольская игра, задуманная ловким семинаристом и теми в ГПУ, кому выгодно паразитировать на фантомах. Как просто все…
А цель?
Она тоже проста, как все великое. Абсолютная и единоличная власть — вот эта цель. Диктатура. Только не пролетариата, а одного человека, узурпировавшего все прерогативы революционного класса — гегемона.
Ну что ж, ну что ж… Понять — не значит исправить, но это уже много, это — путь.
И все же какая антиномия: песни, пляски, искренний и беззаветный порыв и… концлагеря.
…Между тем Малин уже препирался с дежурным у входа, тщетно пытаясь доказать, что он, Малин, птица, а не ехидна, как утверждал дежурный. «Эммануэль Евгеньевич! — позвал дежурный. — Кто это?» — он дернул Малина за клюв. «Это? — задумался Эммануэль Евгеньевич, ероша пышную и очень жесткую шевелюру. — Я думаю, что это птеродактиль. Нет?» Малин покраснел, потом сделался серого цвет: «Вон не то кисель, не то медуза, а вы ничего!» — «Потому что это супруга начальника Первого отдела, — резонно объяснил Эммануэль Евгеньевич.. — А вы кто такой?» Малин решил было предъявить служебное удостоверение, но вовремя спохватился: «Я — водопроводчик второго участка!» — Тогда другое дело! — обрадовался дежурный. — У нас в женском туалете течет, так что пойдемте». Схватив Малина за руку, он поволок его через вестибюль. Проклиная свой необузданный язык, Малин мчался за ним вприпрыжку, предчувствуя нечто ужасное… Что будет, что будет… Сцепура с цепи сорвется. Мгновенно сменит милость на гнев. И тогда… Ох, лучше не думать.
У женского туалета выстроилась огромная очередь, хвост ее исчезал за колоннадой и терялся в толпе принарядившихся работниц. «Эх, бабы… — с тоской произнес дежурный. — Взяло вас не ко времени. Будто бездомные вы… — Он посмотрел на Малина: — Ладно, иди. После концерта сделаешь». И Малин поплелся в зал.
Здесь, сверкая новенькими трубами, лихо выдувал польку духовой оркестр, на эстраде выстраивали пирамиду юные пионеры под руководством тощего вожатого с политическим зачесом, кто-то тронул Малина за плечо: «Не оборачивайся. Что делает Дудкин?» — «Не знаю, — искренне признался Малин. — Меня дежурный забрал». — «Какой дежурный? Ты что мелешь?» — «Да в женском туалете вода прорвалась!» — «Ты, Малин, пьян? Признавайся — пьян?» — «Да трезвый я, трезвый, а у них там течет и очередь огромная, не верите — посмотрите», — Малин обернулся, слон с маленькими свинцовыми глазками раскачивал хоботом и огромными ушами, продолжая шипеть: «Я, Малин, рассматриваю твой поступок как удар ножа в спину мировой революции и лично мне!» Слон приподнял маску, и Малин узнал Сцепуру. Тот был гневен и красен, как вареная свекла. «Товарищ начальник, — жарко зашептал Малин. — Клянусь вам! Слово революционэра! Так стеклись обстоятельства! А я — под салютом товарища Карла Либкнехта и Розы Люксембург — не виноват! Я кровью смою! Только позвольте!» — «С Дудкина не спускать глаз. Прошляпишь — пеняй на себя», — слон-Сцепура затерялся в танцующей толпе.
…Дальнейшие события были с ювелирной точностью воспроизведены в рапортах сотрудников оперативной группы.
Малин:
«После совещания на месте с начальником РО ОГПУ тов. Сцепурой я направился в буфет, полагая, что фигурант обретается именно там. Сев за столик в углу, я продолжил наблюдение. Буфетчик Зюзин выдавал пиво без отстоя и с недоливом, кроме того, он норовил подсунуть посетителям тощую воблу, тогда как жирная пряталась им под прилавком. В другом углу сидел пьяненький инженер Качин и стучал рыбиной об стол, после чего к нему подсел фигурант, и они вдвоем стали пить восемь кружек, которые стояли перед ними. Потом к ихнему столику подсел третий, в саване под покойника, и сказал: «Дудкин, смотри лопнешь». На что Дудкин ответил трагицким голосом: «Ну что за народ? Насладиться не дают! Умереть мне, что ли…» Здесь саван нахмурился (зачеркнуто «нахмурился» и сверху написано: «суровым голосом»), сказал: «Когда надо будет — умрешь, алкоголик». И ушел, а к столику подсела неизвестная мне красивая девушка, установить которую за неимением времени не смог, и велела Дудкину идти в сад при клубе для интимного разговора. Дословно помню: «Приходи в беседку и надень бога, — при этом она подала Дудкину лицо бога с золотым кольцом вокруг и добавила: — Не надо, чтобы нас видели, а то может выйти драка, а я этим по горло сыта». После чего Дудкин надел маску и пошел в зал, а я за ним. И здесь коварный замысел врага был мною обнаружен полностью: Дудкин включился в пляску, а там было еще четыре таких же бога, и я спутался, а когда попытался попросить оперативной помощи у маски «медведь», то есть у старшего оперуполномоченного Симушкина, и для конспирации дал ему эскимо, оказалось, что этот медведь не Симушкин, а посторонний, и тогда мне пришлось вытащить из танца всех пятерых богов по очереди, но Дудкина среди них почему-то не оказалось…»
Симушкин:
«Я опознал Малина по его наволочке с морковкой и направился к нему на связь, но он упорно не желал меня замечать, а дал мороженое незнакомому медведю, чем поставил меня в оперативно-безвыходное положение, и я должен был пассивно наблюдать, что будет дальше. А дальше Малин начал выдергивать из кадрили всех Саваофов подряд, причем последний Саваоф — а им являлся известный заводской боксер Зуев — был Малиным оскорблен словом «гад», за что и получил кулаком слева (профессионально называется «хук»), после чего Малин растопырил ноги, присел, завизжал как поросенок и ткнул Зуева, но не достал и упал, а так как пол был специально натерт и оттого скользок, Малин проехался на спине до стены и сбил со стульев пенсионеров завода, ожидавших приглашения на танец…»
Рукин:
«Когда Симушкин и Малин обратились ко мне за помощью, было уже поздно. Осмотром сада и беседки Дудкин обнаружен не был, дома его не оказалось даже рано утром. По своей линии докладываю, что после ухода Дудкина из буфета пресловутый Качин о чем-то беседовал с маской «звездочет», который обнаружил наблюдение и скрылся в толпе. О чем и доношу».
Утром собрались на совещание, Сцепура обвел всех тяжелым взглядом, вздохнул:
— Мы оказались несостоятельными. Убийство наших работников есть, письмо есть, Дудкин был, да сплыл, и что теперь прикажете делать? Что касается вас, Боде… — Сцепура пожевал губами. — Я даже не знаю, что сказать… Неразборчивые связи, Князева эта… Вас в центре предупреждали?
— Предупреждали.
— А вы?
— А я счел это предупреждение глупостью.
— Вы… Вы понимаете, что говорите? Понимаете?
— Понимаю. Князева тут ни при чем. И вы это хорошо знаете.
Сцепура вдруг улыбнулся — похоже было, что он уцепил себя мизинцами за уголки рта и растянул до отказа:
— А с какой целью, Боде, вы пытались отвлечь силы оперсостава от истинных фигурантов и увести эти силы в бесперспективную сторону?
— Я и сейчас считаю версию «Качин — резидентура» наиболее перспективной. Еще не поздно все исправить.
Сцепура встал и начал расхаживать вдоль стола заседаний, потом открыл ящик письменного стола и достал трубку. Понюхав ее, вынул из того же ящика пачку табака «Капитанский», неторопливо набил трубку и сунул ее в рот. Малин трясущимися руками выскреб из кармана коробок со спичками и, сломав три, зажег четвертую и дал Сцепуре прикурить. Закашлявшись, Сцепура выпустил облако голубого дыма и продолжал:
— Товарищи, я желал бы знать мнение коллектива по вопросу. Возможно, мы и не правы, завихряемся, так сказать, возможно, опыт товарища Боде подсказывает ему верный путь, а мы некоторым образом заблудились. Не стесняйтесь, друзья…