Страница 193 из 213
— Я не знаю… Я не видела его с октября 18-го… Наверное, ушел в Турцию, со всеми… — Она заплакала: — Петю вернут? Чтобы похоронить?
— С кем дружил ваш муж?
— Ни с кем… Какие нынче друзья… Того и гляди донесут. Впрочем… Был один… Из города… Я забыла, ваши взяли какое-то письмо, вы спроси́те у себя на службе, вам скажут, должно быть… А Петю, значит, не вернут? А как же теперь говорят, что все люди братья? Это так прекрасно, так бог учил… Я не обижаюсь, прощайте… — Она встала и, поклонившись Сергею Петровичу в пояс, скрылась в темных дверях, напевая: — Гудели пушки недалеко, и за грехи своих отцов шли дети к смерти одиноко, а впереди их — Чернецов…
Это был марш полка Чернецова, самого ударного среди прочих ударных полков контрреволюционных вооруженных сил юга России…
И что бы это все значило?
Сергей аккуратно написал расписку, забрал альбом и поехал в отдел.
…Здесь на лестнице его поймал Ханжонков и, схватив за руку, затащил за постамент, на котором белел бюст Карла Маркса. «Где вы пропадаете, ей-богу! Тут такое… — зашептал он жарко. — Я вас обыскался! У Мерта изъято письмо некоего Дудкина. То есть оно без подписи, но почерк, почерк… Сцепура сразу вспомнил, что этим почерком был написан приветственный адрес от руководства Портового завода по случаю пятнадцатилетия наших органов! Сцепура трясется, сказал, что вашей… нашей с вами лавочке конец, что больше не потерпит, и вообще — кипит, как распаявшийся самовар! Вы, Сергей Петрович, с ним не спорьте… Не ярите его. Обойдется, а?» Он рубанул ладонью, потом сжал кулак, обозначая тем самым свою непреложную солидарность, и умчался. А Сергей направился в кабинет Сцепуры. Нельзя сказать, чтобы ноги его несли. Напротив, они сделались совершенно непослушными, почти ватными. В «предбаннике» встретила недобрым взглядом секретарша: «Пройдите, ждет… — И добавила вслед: — И чего вам неймется?» — «Вы, собственно, о чем?» — у Сергея явно начали сдавать нервы. «Я-то знаю, о чем, — покачала головой секретарша. — И вам бы тоже не мешало. Идите уж…» — она горестно-сочувственно махнула рукой. И Сергей переступил, приволакивая правую ногу, высокий порог.
Сцепура сидел за столом гордо, прямо, правую руку он картинно отставил в сторону и опирался кулаком на зеленое сукно, левая лежала на подлокотнике кресла. Он долго рассматривал Сергея заинтересованно-злыми глазами, заметно, впрочем, стараясь справиться с разгулявшимися эмоциями. А Сергей мгновенно разобрался в душевных переливах начальника, и ему стало смешно, а потом спокойно — до полного безразличия. Что Сцепура… Продукт неумолимого времени, эпохи, так сказать… Побочный, конечно, потому что, сколь бы ни заблуждались люди, творящие свою эпоху, она, эпоха эта, неотвратимо все расставит по местам и рано или поздно каждому отведет законное место. Вот и Сцепуре тоже. А пока терпеть надобно. Сформулировав эту несложную позицию, Сергей подошел к приставному столику и сел, закинув ногу на ногу.
Но Сцепура оказался не столь однозначен и прост. Он вдруг грустно улыбнулся, вышел из-за стола и сел рядом с Сергеем Петровичем: «Нравишься ты мне, Боде. Профессионал, интеллигент, тебе бы звезды с неба хватать… Знаешь, что тебе мешает? Откровенно?»
Не ожидавший подобного поворота, Сергей растерялся: «Не понимаю… Вы меня вызывали? Прошу по делу». И Сцепура раунд выиграл. Покачал головой, как бы сочувственно-дружески не принимая раздражения Сергея Петровича, и положил ему руку на колено. Изумившись еще больше, Сергей, однако, руки не снял, и тогда Сцепура печально произнес: «Поставь себя на мое место и решай сам. Как решишь, так и будет, слово чекиста. А теперь слушай факты. Ты затеял так называемую борьбу за прибор Качина…» — «Почему так называемую?» — резко перебил Сергей, сбрасывая с колена руку Сцепуры, но тот, мягко улыбнувшись, снова положил ее — на этот раз чуть ниже и даже слегка обнял ладонью коленную чашечку Сергея: «Потому что прибора нет. Да-да, нет… Вот заключение Наркомата обороны. В нем сказано, что «так называемый прибор обнаружения подводно-надводных объектов, сконструированный инженером товарищем Качиным Ю. И., не отвечает самым элементарным техническим условиям и обнаруживает полнейшее забвение автором основ школьного курса физики…» — прочитал безразличным голосом Сцепура. «Но я видел камни на стометровой глубине! — взорвался Сергей, снова забывая, что нужно сбросить ладонь Сцепуры. — Это заключение противоречит здравому смыслу!» Сцепура вздохнул: «Я надеюсь, ты понимаешь: оборона страны строится не на пресловутом «здравом смысле», что, согласно классикам, не более чем мещанско-усредненное восприятие бытия, а на научном потенциале! И потом, нам ли с тобой оспоривать Наркомат обороны?» Машинально отметив, что Сцепура не только не сделал ошибки в слове «потенциал», но и слово «оспоривать» произнес в лучших традициях девятнадцатого века, Сергей открыл рот, чтобы возразить, но так и застыл, вдруг поняв, что правота Сцепуры бесспорна и на данном отрезке пространства-времени — абсолютна. А Сцепура, заметив, как мгновенно сник Сергей Петрович (словно воздух из него выпустили), продолжал еще более проникновенно: «Вижу, что понял… Ну и хорошо. Идем дальше. Вольно или невольно, умышленно или по недоразумению — в этом мы еще будем разбираться — ты отвлекал и без того незначительные силы РО от действительных акций контрреволюции, в результате чего погибли два наших товарища и ушел от заслуженной ответственности ярый враг; ты и собственные силы транжирил на какой-то цирк, по-другому не скажешь, на какую-то мифическую разведгруппу или даже резидентуру, на какую-то дурацкую, извини, фотографию дурацкого старика, который только и умел, что морочить тебе голову, и что в итоге? Вот это письмо мы изъяли в квартире Мерта… — Сцепура открыл сейф и положил перед Сергеем Петровичем мятый листок из ученической тетрадки, две строчки, написанные каллиграфическим почерком: — «Все идет, как ты и предполагал, думаю, что в самое ближайшее время удастся поставить последнюю точку». Писал Дудкин, из отдела главного инженера, а изъяли мы это у Мерта! — Сцепура смотрел стальными глазами: — Теперь ты понимаешь, откуда дул ветер и где была главная опасность? Сегодня вечером в клубе Портового завода праздничный вечер и маскерад по случаю дня солидарности с китайскими кули, я продумал операцию по выявлению вредительской организации. Хочешь принять участие?
С какой-то отчаянной безнадежностью подумал Сергей о том, что, согласится он сейчас на участие в операции или нет, ничего не изменится. Качин отныне полностью предоставлен самому себе, и помочь ему теперь не сможет никто, крах…
— Будет служебное расследование?
— Ну, Сергей Петрович, ты нас даже унижаешь… — поморщился Сцепура. — При чем тут это? Просто я призываю тебя исправить ошибки, как и учит нас партия, вот и все. А ты упрямишься. Иди подумай…
В коридоре ждал Ханжонков:
— Ну что? — Он съежился и стал в два раза меньше ростом, а может, это показалось Сергею…
— А-а… — вяло махнул он рукой. — Пойду домой…
— А в клуб?
— Не знаю… Нет.
— Сергей Петрович… — Ханжонков снова затащил его за бюст Карла Маркса. — Вы ошибку совершаете. Не ссорьтесь со Сцепурой, он не простит.
Не простит, это верно… И что же теперь — юлить, заискивать, делать то, во что не веришь, ходить по собственному «я» ногами? И, словно догадавшись о горьких мыслях Сергея Петровича, Ханжонков произнес полувопросительно:
— Мы ведь люди военные и обязаны выполнять приказы.
— А он не приказал, — пожал плечами Сергей. — Приказал бы, так я, может быть, и спрятался бы за его приказ.
— Как так? — изумился Ханжонков.
— А вот так. Он попросил… Зная, что откажусь. А этой лазейки, приказа этого — не отдал. Судьба, значит… — Сергей ушел, оставив Ханжонкова в изрядной растерянности.
Дома ждал Розенкранц, он что-то писал, старательно склонив голову набок и высунув кончик языка. Под локтем, плотно прижатые, лежали фотографии. Сергей развернул их веером. На камне у моря сидели и о чем-то разговаривали инженер Качин и моложавый, спортивного вида незнакомец в свитере.