Серенький волчок

Сергей Кузнецов

Серенький волчок

Предисловие для Библиотеки Мошкова

Представляя читателям Библиотеки Мошкова трилогию "Девяностые: сказка", я хотел бы сказать несколько слов.

Году в двухтысячном мне пришла в голову идея написать детективную трилогию про девяностые. 1994, 1996 и 1998 годы – и по сказке на каждую книжку, чтобы интересней было писать. Я начал "Семь лепестков" и писал их урывками года два – что вообще не идет на пользу книжкам. "Гроб хрустальный" занял у меня весь 2002 год, а летом 2003 года я наконец написал "Серенького волчка".

В этот момент я оглянулся и увидел, что первые две книги никуда не годятся. То есть в них, может быть, что-то схвачено про место и время. Наверное, даже сюжет в меру увлекательный – но написаны они отвратительно. К сожалению, издательство "Амфора" успело их не только издать, но и разрекламировать – и у меня волосы дыбом вставали при мысли, что люди прочтут "Волчка", а потом пойдут читать про лепестки и гроб.

Делать было нечего – и первые две книжки я переписал. Я планировал назвать их "Семь лепестков: второй приход" и "Гроб хрустальный: версия 2.0" – чтобы не обманывать читателя новым названием и, вместе с тем, показать, что это совсем другие книги. Однако "второму приходу" была не судьба прийти – вместо него пришел Госнаркоконтроль, спустя два года после публикации вспомнив про "Семь лепестков". Несмотря на неоднократные заверения главы этого почтенного ведомства, что художественная литература их не интересует, они затеяли долгое судебное разбирательство с "Амфорой" и книжными магазинами. Сам я чувствовал себя дурак дураком: с одной стороны, никакой пропаганды наркотиков в "Семи лепестках" не было (я уверен, что пропаганды в художественных книжках вообще не может быть), с другой – я бы хотел, чтобы все забыли о существовании этой злосчастной первой версии. Так или иначе, мое новое издательство – "Эксмо" – решило не дразнить гусей, книжку попридержать и лепестки из названия удалить. В результате в "Эксмо" книжки выходили в порядке, обратном хронологическому: "Серенький волчок", "Гроб хрустальный: версия 2.0" и только потом – "Семь лепестков", переименованные в "Подобно тысяче громов". Злые языки тут же переделали название в "Подобно тыще микрограмм", но, так или иначе, крамольных лепестков и еще более крамольного "прихода" в названии не осталось. По просьбе издательства я внес в роман несколько мелких изменений – для Библиотеки Мошкова я отыграл их назад, оставив только переписанное предисловие с завуалированными цитатами из авторского предуведомления к "Жюстине". Я также вернул на место посвящение, по нелепой случайности выпавшее при верстке.

В заключение – несколько слов о существующих в Сети первых вариантах "Семи лепестков" и "Гроба хрустального". Я выложил их в библиотеку Мошкова в тот момент, когда "Кирилл и Мефодий" подали в суд на lib.ru. Поскольку я всегда был сторонником свободного распространения книг в Интернете, было бы странно ограничиться только заявлениями – пришлось доказывать делом свою верность идеалам. Сейчас мне бы хотелось, чтобы этих книг никто не видел – но пусть себе живут, как живут старые версии сайтов на www.archive.org. Читателям же я настоятельно советую читать "Подобно тысяче громов" и "Версию 2.0", а в ранние варианты даже не заглядывать.

Разумеется, этой публикацией я также хочу выразить поддержку Библиотеке Мошкова и всем тем людям, кто способствует свободному распространению книг в сети.

Настоящим я также разрешаю свободное некоммерческое распространение трилогии "Девяностые: сказка" в сети Интернет при условии сохранения целостности текста, включая заглавие, указание имени автора, благодарностей, даты написания и прочее.

Предисловие

Описанные в романе события вымышлены, хотя иногда здесь рассказаны истории, в разное время происходившие со мною, а также с другими людьми, знакомыми и незнакомыми. Тем не менее, сходство или совпадение имен, фамилий и фактов биографий случайно и не должно считаться указанием на того или иного реального человека. Надеюсь, заинтересованные лица не будут в обиде за некоторые вольности в обращении с реальными событиями. Пусть все эти люди не забывают, что я их очень люблю.

Я считаю своим радостным долгом поблагодарить мою жену Екатерину Кадиеву – моего первого читателя и редактора. Без нее эта книга никогда не была бы написана. Также я рад выразить свою благодарность Настику Грызуновой за блестящую редактуру, которая сделала этот текст намного лучше. Я также благодарен Ирине Бирюковой, Анатолию "avva" Воробью, Марии Вуль, Александру Гаврилову, Линор Горалик, Татьяне Игнатовой, Демьяну Кудрявцеву, Максиму Кузнецову, Александру Милованову, Ксении Рождественской, Наде Уклеиной, Максиму Чайко, Жене Чечеткину, Саше Шерману и всем тем, кто поддерживал меня в девяностые и другие годы.

1

придет серенький волчок

и укусит за бочок

он утащит во лесок

под ракитовый кусток

Когда нет истинной бараки, жажда человека к ней настолько велика, что его эмоциональность приписывает качество бараки своим надеждам и страхам. Так, испытывая горечь, печаль, сильные эмоции, он называет это баракой.

– Как бы там ни было, – говорит Юлик Горский, – надо стараться получать удовольствие от жизни.

Черные с серебряным шитьем подушки на истертом ковре, вместо узора – арабская вязь: может быть – молитва, может – бессмысленные слова, розыгрыш для счастливых обладателей ладанок со святой землей, которую можно наковырять прямо у обочины, для доверчивых туристов, покупающих флаконы со святой водой, крестики из оливкового дерева, куфии типа "арафатка", пузатые, червленного серебра, кальяны, вроде этого, украшенного стекляшками, из которого только что сделал затяжку Юлик Горский. Сделал – и перевел глаза на беленые стены, на картинки без рам – цветные пятна, радужные разводы, словно нефтяная пленка спиралями по воде, словно воспоминание о почти забытом, словно дым яблочного табака, тающий в кондиционированном воздухе, словно эхо слов "У меня больше не осталось Родины", сказанных Женей десять минут назад. Женя сидит тут же, подвернув под себя ноги, аккуратно держа в толстых коротких пальцах мундштук, делая затяжку и чуть приоткрытым ртом выпуская дым, пахнущий яблоками и розами.

– Ни в коем случае не следует пользоваться таблетками, – говорит Женя, – этой мерзостью, которая воняет селитрой и продается в арабских лавках. Надо брать древесный уголь, лучше всего – от розовых кустов. По правилам надо, конечно, делать самому, но на худой конец можно и купить. Таблетки – это вообще никуда. От них першит в горле и селитра забивает весь аромат. А табак в самом деле можно использовать двойной яблочный, это ничего, что он в тех же лавках продается.

Горский сделал затяжку, прислушался к бульканью в темном узорчатом сосуде и сказал:

– Откуда ты все это знаешь?

– У меня был знакомый ливанец, – объяснил Женя. – Я однажды хотел его угостить, разжег кальян, а он посмотрел грустно и говорит: "Женя, представь, ты пришел в гости, тебе говорят "хочешь выпить водки?" – и выставляют стакан мутной жидкости, которая пахнет ослиной мочой. И сейчас я чувствую то же самое".

Горский засмеялся.

– В Калифорнии тоже все уверены, что русские пьют водку. Не было еще американца, который бы меня не спросил, правда ли, что русский может в одиночку выпить бутылку.